«Поскольку музыка – единственный язык, обладающий противоречивыми свойствами внятности и одновременно непереводимости, то создатель музыки уподобляется богам, а саму музыку можно считать величайшей тайной науки о человеке» (Клод Леви-Стросс).
Согласно мифу, Орфей исполнял настолько прекрасную музыку, что она очаровывала птиц и зверей, заставляла танцевать деревья и камни, и даже реки меняли свое течение, чтобы быть ближе к музыканту. Однажды прекрасную жену Орфея Эвридику укусила змея, и она умерла. Безутешный Орфей пел столь грустные песни, что боги и нимфы плакали от сострадания к нему. По их совету Орфей спустился в Аид и умолил владык подземного мира вернуть к жизни его возлюбленную. Никогда ранее владыки царства мертвых не поддавались уговорам смертных, но удивительная музыка Орфея тронула их сердца, и они согласились воскресить Эвридику при одном условии: Орфей должен идти первым к выходу из Аида и не оглядываться, пока не достигнет границы земного мира. Орфей направился к выходу, Эвридика последовала за ним. Едва переступив порог царства мертвых, Орфей обернулся, забыв, что и Эвридика должна дойти до конца, чтобы исполнилось обещание. Эвридика исчезла навсегда, оставив Орфея в одиночестве.
Конечно, красивая сказка. Но какой в ней смысл? Можно ли сказать о ней словами Кристофера Смарта, что она «правдива»? Задача мифа заключается не только в том, чтобы преподать какой-то урок или донести какую-то истину. И все-таки три таких «послания» в этом мифе можно предположить. Первое – о нем я уже говорил, и оно настолько очевидно, что не заслуживает длительных рассуждений: музыка является одной из самых великих сил в жизни – сила музыки такова, что способна вызывать эмоциональное состояние, в котором человек, кажется, может преодолеть все на свете, даже смерть. Музыка, которая рождается в мире за пределами человеческого, в том числе пение китов, ниспровергает свойственный человеку эгоцентризм – как это сделала первая фотография Земли из космоса, – что подразумевает возможность глубинных изменений и расширения человеческого сознания.
«Ради музыки имеет смысл находиться на Земле» (Фридрих Ницше).
Второе «послание» мифа об Орфее – предупреждение. В ключевой момент Орфей теряет самообладание и в результате теряет самое дорогое, что у него есть. Вывод: иногда нужно контролировать свои импульсы, даже если это крайне сложно. Такой же урок вынес еще один путешественник в Аид. Одиссея предупреждали дважды – тень пророка Тиресия и нифма Цирцея, – чтобы он боролся с искушением и не крал скот Солнца. Одиссей, одаренный божественной мудростью, поборол искушение, но не смог контролировать своих спутников, и они – неплохие на самом деле люди, прошедшие с Одиссеем через многие испытания, – воровством навлекли на себя страшные беды.
Третий вывод, который можно сделать из мифа об Орфее: никогда не смотреть назад. Но, как мне кажется, это неправильно. Суть не в том, чтобы забыть о прошлом, а в том, чтобы знать, когда и как вспоминать его. Доктрина вечного возвращения, о которой Ницше говорит в «Заратустре», тоже зачастую истолковывается неверно. Она не означает, что мы должны бесконечно повторять прошлое. Скорее, мы должны осознать и полностью принять все, что сделало нас теми, кто мы есть; в том числе наше эволюционное происхождение и общие с другими животными черты.
Соответственно, мы должны больше ценить предков человека. Это не значит, что мы должны быть сентиментальными по поводу каменного века или видеть в нем какую-то романтику. Излишний энтузиазм по отношению к доисторическим временам иногда уводил людей в очень странном направлении. Но мы должны постараться получить более четкое представление о мире и жизни разных представителей рода Homo.
Ученый и писатель Джаред Даймонд с определенной долей презрения писал о людях, живших до появления «поведенческой современности» – огромного скачка в технологическом и культурном развитии, произошедшего в последние несколько десятков тысяч лет. «Что можно сказать, – вопрошает он, – о существе, чьи каменные орудия труда немногим сложнее, чем палки, которые используют шимпанзе, чтобы достать термитов; орудия, которые совершенствовались бесконечно медленно, от крайне примитивных до просто очень примитивных?» По мнению Даймонда, только около 40 000 лет назад мы перестали быть «просто еще одним видом крупного млекопитающего», причем не особенно выдающимся – наш ареал обитания был даже меньше, чем у львов.
Даймонду не хватает воображения. Гораздо интереснее позиция скульптора Эмили Янг:
В течение сотен тысяч лет мы делали инструменты из камня: люди сидели под деревьями, вытачивая, заостряя или кремень, или вулканическое стекло, или яшму, придавая им форму. И, наверное, ритмичные звуки их работы вместе со стрекотом цикад и пением птиц были их музыкальной гармонией.
Условия жизни первых людей были более благоприятны, чем те, в которых живут бушмены, австралийские аборигены или инуиты сегодня. Как подчеркивает Джонатан Кингдон, они жили на территории, где другие формы жизни присутствовали в таком изобилии, которое сегодня может показаться невероятным. При желании можно каждый день улавливать признаки их «музыки» в сотне незаметных действий. И если нам удастся, полагаясь на надежные интерпретации звуковых свидетельств, представить подробности этого далекого прошлого, услышать голоса тех, кто до сих пор был нем, тогда есть шанс, что и сегодняшняя, и будущая наша жизнь станут еще восхитительнее. А наша способность проходить и пробегать огромные расстояния в самых разных условиях, наша музыка, песни и танцы помогут нам в этом.
Иридогоргия
IridogorgiaТип: стрекающие
Отряд: роговые кораллы{26}
Подотряд: голаксонии{27}
Охранный статус: не присвоен
Ибо по природе своей я искал красоту, и Бог, Бог направил меня в море за жемчугом.
Кристофер СмартКрасота всегда завораживала людей, и всегда они желали понять ее предназначение в природе. Наверное, последнее место, куда мы бы отправились в поисках красоты – это дно моря. Но именно там, на глубине, которая в течение долгого времени считалась безжизненной и недоступной для исследователей, экипаж английского исследовательского судна «Челленджер» (экспедиция была организована в 1872–1876 гг.) обнаружил существо, которое, возможно, приблизит нас к ответам на эти вопросы.
В честь Горгоны Медузы, змееголового чудовища из древнегреческого мифа названы два очень разных вида животных. Совсем непохожи на кишечнополостных офиура горгоноцефалюс, которая, как и морская звезда терновый венец, относится к иглокожим. Горгоноцефалюс выглядит словно тысячи извивающихся змей, расползающихся из центрального ядра.
Иридогоргия (Iridogorgia) выглядит настолько странно, что с трудом верится, что это существо с нашей планеты. Это разновидность роговых (иначе горгоновых) кораллов, тип стрекающих, дальний родственник медуз и мадрепоровых (каменистых) кораллов. Как и мадрепоровые кораллы, роговые кораллы представляют колонии крошечных полипов: небольших цилиндрической формы организмов с щупальцами вокруг рта. В отличие от мадрепоровых кораллов и других коралловых полипов, имеющих симметричное шестилучевое строение, полипы горгоновых кораллов восьмилучевые. Внешне они напоминают веер или канделябр на тонкой центральной ножке из рогового материала. Некоторые горгоновые кораллы, обитающие на мелководье, имеют яркую окраску – они бывают золотыми, фиолетовыми, красными – и медленно покачиваются, повинуясь течению. Другие, на большей глубине, жестче и длиннее, а также (в связи с отсутствием фотосинтезирующих организмов) более тусклого цвета, зато их формы более причудливы. Один из родственников иридогоргии – металлогоргия (Metallogorgia) напоминает нежную розовую акацию на невозможно тонком стебле. Иридогоргия, обитающая на морском дне на глубине полутора километров, получила свое название благодаря радужному свечению, которое коралл приобретает, если поднять его из вечного мрака на свет. Один ученый сравнил его цвета с отполированным золотом, перламутром и окраской самых ярких тропических жуков. Это очень верное сравнение. Но все же самая интересная особенность этого коралла не цвет, а симметрия всей его конструкции: изящная спиралевидно закрученная ось с идеальным чередованием перистых веточек – кажется, это творение какого-то математика, а не представитель животного царства.
Иридогоргия
Поглядев на эту горгону, столь же неземную для наших дней, какой она казалась в XIX в., в камень вы не превратитесь, а вот палинопсию – сохранение образа в мозгу после его исчезновения из поля зрения – Iridogorgia вызвать может. Мне такое остаточное изображение напоминает два известных предмета, созданных человеком в XX в.: композицию «сушилка для бутылок» Марселя Дюшана (1914) и модель ДНК, построенную Фрэнсисом Криком и Джеймсом Уотсоном в 1952 г. Два этих объекта, несмотря на все различия, имеют кое-что общее и друг с другом, и с Iridogorgia. Они символизируют революционные изменения в искусстве и науке, последствия которых мы ощущаем до сих пор. Также они по-новому определяют наше видение и понимание красоты. Для Дюшана его искусство, использующее «готовые вещи», было попыткой отойти от «искусства сетчатки» (как он его называл), слишком зависимого от внешнего вида, и напрямую обратиться к разуму. Крик, Уотсон и другие ученые, пытавшиеся разгадать структуру ДНК, стремились лучше понять «код», стоящий за внешними проявлениями различных форм жизни.
Дюшан и его современники-дадаисты полностью отрицали традицию европейского искусства: от классического, стремившегося воссоздать реальный мир, до импрессионистов, которые пытались воспроизвести особенности человеческого зрения. Но на самом деле его реди-мейд («готовые вещи»){28} – это возвращение к традиции, корнями уходящей к Платону или даже еще более ранней эпохе, традиции поиска форм, которые могли бы выразить основные жизненные понятия. (Дюшан, страстный игрок в шахматы, был увлечен математикой и геометрическими формами.) Платон считал, что пять основных геометрических тел – четырехгранник, шестигранник, восьмигранник, двадцатигранник и двенадцатигранник – являются выражением красоты и основанием всего сущего. Эта идея служила вдохновением и для художников, и для ученых, включая астрономов и космологов. В своей книге «Тайна мира» (Misterium Comogrhicum) Иоганн Кеплер предположил, что соотношения орбит планет вокруг Солнца можно представить, вписав правильные многогранники Платона в сферы. В 2003 г. космолог Жан-Пьер Люмине предположил, что Вселенная имеет форму двенадцатигранника. Идеи о симметрии мира, хотя и слишком сложные для понимания неспециалистов, продолжают выдвигаться учеными. Например, физик Митио Каку так описывает свою науку:
…Мы постепенно открываем симметрии, которые изначально существовали в момент Большого взрыва, и параллельно узнаем кое-что и о других симметриях. Если наше предположение верно, то вся красота и вся симметрия, которые мы наблюдаем в окружающем нас мире, включая морские раковины, ледяные кристаллы, галактики, молекулы и даже частицы мельче атома, – это все не что иное, как части общей симметрии, разрушившейся в момент Большого взрыва.
Многие биологи тоже поддерживают теорию о том, что симметричные фигуры, которые так восхищали Платона, лежат в основе всей жизни. Объекты, находящиеся на самой границе живого и неживого миров предлагают некоторые подсказки. Так, до середины XVIII в. многие считали, что горный хрусталь – симметричные кристаллы которого способны к самовоспроизводству (то есть образуются сами из окружающих материалов) – живое существо. Карл Линней относил горный хрусталь к четвертому царству наряду с животными, растениями и грибами{29}. Схожая структура снежинок (все снежинки имеют форму шестиугольника) и различных организмов (от цветов до морских животных) всегда вызывали удивление и восхищение, особенно по мере того, как более совершенные микроскопы давали нам возможность рассмотреть ее лучше.
Забавно, что, когда ученые приступали к изучению радиолярий в начале XIX в., общепринятое мнение было радикально противоположным: считалось, что кристаллические объекты никогда не бывают живыми. Ученые были уверены, что радиолярии с их симметричной формой никак не могут быть живыми.
Одна группа живых организмов – радиолярии– казалось, особенно наглядно подтверждает теорию Платона, что элементарные формы каким-то образом определяют форму живых существ. Радиолярии, одноклеточные планктоновые организмы, в изобилии присутствуют во всех частях Мирового океана; их происхождение древнее многоклеточных форм жизни. Они получили свое название по скелетным иглам, расходящимся лучами от центральной сферы; так выглядят некоторые обычные виды радиолярий, но эта группа включает и виды, строение которых гораздо разнообразнее, чем предполагает общее название. Впервые они стали объектом пристального изучения после публикации монографии Эрнста Геккеля в 1862 г. и его отчета об открытиях, сделанных во время экспедиции «Челленджер» в 1887 г. – обе работы содержали потрясающие иллюстрации радиолярий. (Самая известная книга Геккеля «Красота форм в природе», опубликованная только в 1904 г., содержит его лучшие изображения радиолярий.) В исполнении Геккеля одни радиолярии напоминают то, что сегодня мы зовем геодезическими куполами или бакиболами, другие похожи на изукрашенные самурайские шлемы или абажуры в стиле модерн, некоторые выглядят как пыльцевые зерна, а еще какие-то – как мечи с четырьмя лезвиями. Наверное, именно Геккель, на которого оказали большое влияние нововведения в архитектуре и дизайне, научил нас восхищаться существами, невидимыми невооруженным глазом, – по крайней мере он сделал для этого больше, чем кто-либо с момента публикации «Микрографии» Роберта Гука в 1665 г. Кроме того, работы Геккеля побудили биолога Д’Арси Уэнтворта (или Вентворта) Томпсона предпринять одну из самых грандиозных и интересных попыток – изучить роль геометрических структур в мире живых существ.
Рисунки радиолярий Эрнста Геккеля
Геккеля восхищало разнообразие радиолярий: «Природа создала неистощимое богатство чудесных форм, красота и разнообразие которых превосходят все, что когда-либо было создано человеком». Геккель был последователем теории эволюции Дарвина, но вместе с тем считал, что все в природе наполнено почти мистической созидательной и организующей силой. Более эмпирических взглядов придерживался Д’Арси Томпсон: он объяснял поразительное многообразие форм простыми механическими силами, аналогичными тем, что действуют на мыльную пленку при выдувании пузырей на проволочной конструкции. Причем это объяснение он считал верным не только для простых организмов, таких как радиолярии. Он писал: «Во всей органической морфологии есть неисчислимые примеры форм, которые характерны не только для живых организмов, но и относятся к более или менее сложным проявлениям простого физического закона». Томпсон считал, что химические и биологические процессы в основе эволюции и развития имеют лишь второстепенное значение по сравнению с физическими. В своем монументальном труде «О росте и форме» (1917) он предлагает ни много ни мало геометрическую интерпретацию форм всех живых существ.
Иллюстрации из книги «О росте и форме» (1917). Спирали, мыльные пленки в проволочном каркасе в сравнении с планктонными формами; сравнение форм черепа шимпанзе, павиана и человека
В 1990-х гг. Стивен Джей Гулд предложил теорию, которую он назвал гибридом теорий Пифагора и Ньютона: он утверждал, что излюбленные древнегреческим философом идеальные геометрические формы встречаются повсюду, потому что законы природы предпочитают такие простые формы как оптимальное воплощение баланса сил.
Идея Томпсона получила название теории трансформаций. Для ее доказательства он наносил рисунок животного или растения (или их части, например кость или лист) на сетку из равных квадратов (как на школьной тетради в клетку) – это было за 60–70 лет до изобретения компьютерной графики, – а затем растягивал или искривлял решетку, чтобы получались ромбы или еще какие-то фигуры. Во многих случаях нанесенное на решетку изображение становилось похожим на изображение какого-то другого вида, часто очень далекого родственника первоначального животного или растения. Трансформации должны были представлять «зафиксированные» формы животных и растений как один из вариантов возможных форм, определяемых воздействием физических сил.
На космологическом уровне М-теория предлагает рассматривать частицы в нашей Вселенной как пузыри на поверхности мира с дополнительными измерениями.
Спирали, казалось, предлагали привлекательную подсказку. Томпсона поражало их повсеместное присутствие в природе: от цветков в соцветии подсолнуха до свернутого хобота слона, даже в поведении некоторых животных: например, так летают мошки вокруг источника света. Особенно поразительно многообразие и почти идеальная геометрическая форма раковин моллюсков. Будь то королевский стромбус или наутилус, они все являются вариантами логарифмических спиралей. Это, по словам Томпсона, «величайшее разнообразие игры природы» (или, как сказал Плиний, magna ludentis naturae varietas); это не мир суровой конкуренции, а мир бесконечного творчества, контрапунктов и фуг.
Представляется, что эти раковины сформировались по законам настолько простым, в такой гармонии со своим материалом, окружающей средой и всеми внутренними и внешними силами, воздействию которых они подвержены, что ни одна из них ни в чем не уступает другой и каждая одинаково приспособлена для выживания.
И у радиолярий, и у другой группы планктона, фораминифер, по словам Томпсона, «мы можем наблюдать практически полную картину всех трансформаций, ведущих от формы к форме, всю систему ветвлений эволюционного дерева, словно никакие из форм никогда не исчезали и все переплетения жизни, прошлой и настоящей, проявлены как никогда.
Увлечение человека спиралями – давнее и неизменное. Изображения спиралей, хотя и довольно редко, встречаются на наскальных рисунках, сделанных более 20 000 лет назад, и уже гораздо чаще в изображениях различных культур доисторического и исторического периода. Наиболее древние из них – это обычно вариации на тему «простой» спирали (спирали Архимеда). Параболическая спираль (спираль Ферма) украшает предметы возраста примерно 6000 лет, в том числе, например, ягодицы глиняной фигурки женщины из долины Дуная. Тройные спирали выгравированы на огромном камне у входа в Ньюгрейндж – культовое сооружение, построенное в Ирландии около 5000 лет назад. Одно из самых впечатляющих сооружений человека, 52-метровый минарет Малвия, построенный в иракском городе Самарра между 848 и 852 гг. и сохранявшийся без серьезных разрушений до вторжения американских войск в 2003 г., имеет форму конусообразной спирали.