Японский и южный гладкий киты стали объектом охоты гораздо позже северного и гренландского, но охота на них велась не менее активно. В Японии китобойный промысел возник уже к 1500 г., но серьезных масштабов достиг только к 1700 г. – с появлением европейских, русских и американских китобоев. За 100 лет была практически полностью уничтожена популяция в несколько десятков тысяч. Только в течение 1840-х гг. было убито 30 000 особей. В настоящее время японских китов осталось всего несколько сотен, и их дальнейшее существование находится в неменьшей опасности, чем северного гладкого кита.
Детеныш южного гладкого кита
Охота на южного гладкого кита приобрела угрожающие масштабы в конце XVIII в. На тот момент численность этого вида составляла от 70 000 до 100 000. Четыре относительно самостоятельные популяции обитали в водах Южного Ледовитого океана, летом возле берегов Антарктиды, зимой мигрируя к Австралии, Новой Зеландии, Южной Африке или югу Южной Америки. К 1920 г. их осталось несколько сотен, из которых, по некоторым предположениям, не более 25 самок детородного возраста, и охота на этот вид была запрещена. Уничтожив 99 % особей вида, люди предложили защиту нескольким выжившим. Но эти выжившие оказались очень плодовитыми, и размер популяции увеличивался вдвое каждые 10 лет (для сравнения: самый короткий период, за который численность людей может увеличиться вдвое, составляет более 30 лет). Возможно, именно из-за такого быстрого роста в Советском Союзе решили, что не произойдет ничего страшного, если убить несколько тысяч животных – около половины популяции на тот момент. Поскольку охота на южного гладкого кита была под запретом, они заявили международным агентствам, что выловлено всего четыре. К счастью, это продолжалось всего несколько лет, после чего восстановление популяции продолжилось, и в настоящий момент она насчитывает около 10 000 особей. Как и для гренландского кита – в отличие от северного и японского, будущее южного гладкого кита выглядит достаточно стабильным, по крайней мере в ближайшее время, так что этому виду тоже присвоен охранный статус «под наименьшей угрозой».
Как уже было отмечено, масштабная охота на эти четыре вида китов – лишь одна из глав в истории китобойного промысла. Более 99 % взрослых особей других видов, например кашалотов или голубых китов, погибло в кровавой и односторонней войне за жир, мясо, компоненты косметики, кошачьего корма, автомобильной тормозной жидкости и т. д., которая закончилась только тогда, когда поиск нескольких выживших особей стал требовать слишком больших временны́х затрат. В период между 1770 и 1900 гг. было убито около 150 000 китов, а в XX в. – 3 млн или даже больше. По оценкам писателя Филипа Хоара, в 1958 г., когда он родился, промысловые суда выловили больше китов, чем за 150 лет охоты в знаменательную для янки эпоху, которую ассоциируют с романом «Моби Дик, или Белый кит».
Охота на северного гладкого кита была запрещена в 1930 г., но вылов голубого кита, кашалота и других видов продолжался до 1960-х. В конце концов, в 1980-е Международная комиссия по промыслу китов (IWC) установила временный запрет на коммерческий китобойный промысел. В 1994 г. Южный ледовитый океан был объявлен охранной зоной для китов, а в 2003 г. IWC назвала защиту китов своей приоритетной задачей.
Сегодня это безжалостное истребление нашими соотечественниками (если мы европейцы или американцы) кажется ужасно жестоким, особенно если вспомнить, что китобои понимали, как страдает животное. Живший в XIX в. исследователь Уильям Скорсби-младший описывает, как самка кашалота сражается с китобоями за своего детеныша: мать появляется на поверхности и мечется из стороны в сторону… Она выбрасывает фонтаны воды, поднимает волны, отказывается покинуть своего ребенка, несмотря на приближающиеся корабли с вооруженной гарпунами командой:
Она совершенно забывает о собственной безопасности в тревоге за жизнь своего детеныша и бросается прямо на своих врагов. В высшей степени мучительно наблюдать за умерщвлением кита, особенно когда животное демонстрирует такую любовь к детенышу, которая сделала бы честь высокоорганизованному человеческому существу. Но, размышляя о сострадании, нельзя забывать и о цели этого путешествия, о ценности добычи и о радости моряков.
Ценная добыча – это 30–35 бочек китового жира, которые можно было получить из туши взрослой самки кашалота (до 90 бочек давал крупный самец – достаточно, чтобы заполнить целый бассейн). Жира одного среднего кита хватало для освещения сигнального фонаря на протяжении почти 10 лет или одного маяка в течение года. Кровь за жир… В другом рассказе убивают самку, и море вокруг белеет от ее молока – не по себе стало даже самим китобоям.
Во время охоты, даже когда после долгого и изнурительного преследования морякам удавалось попасть гарпуном в сердце или крупную артерию кита – через дыхало в таком случае выбрасывался фонтан крови, – это не было окончанием драмы. Британский хирург Томас Бейл так описывал смерть кашалота в 1839 г.: «За несколько секунд до смерти все огромное тело кита приходит в движение, конвульсии заставляют его принимать сотни невероятных и неестественных форм и превращают воду вокруг в пену, так что целые суда иногда разбиваются на мелкие осколки со всем своим экипажем».
По словам Барри Лопеса, киты бывают настолько чувствительны к прикосновению, что, несмотря на толщину своей кожи, заснувший на поверхности воды кит резко дергается, если по его спине начинает ходить птица. Конечно, китобои не могли не понимать, насколько сильную боль они причиняли своими гарпунами. Лопес пишет: «В 1856 г. китобой с судна Truelove описал кита, который так бешено рванулся вглубь, что размотал больше километра каната за 3,5 минуты, прежде чем врезался в дно, сломав себе шею и уйдя головой почти на 3 м в голубовато-черную грязь».
Сегодня мы радуемся, что такие ужасы больше не происходят, и многие из нас в Европе и Америке с праведным гневом обрушиваются на японцев, норвежцев и представителей некоторых других стран, где охота продолжается несколько в меньших масштабах и звучат требования разрешить увеличение ее объема. Не знаю, правы мы или нет, осуждая действия других и призывая их остановиться (после моратория в 1986 г. количество убитых китов постоянно растет: с 200 до более чем 1000 в год). В любом случае нельзя забывать и о других источниках опасности для китов, за которые мы продолжаем нести ответственность и на которые мы можем как-то повлиять.
Некоторые наиболее распространенные из этих угроз, возможно, не так сложно устранить, если поставить такую задачу и приложить определенные усилия для ее выполнения. Например, можно изменить судоходные маршруты с учетом территорий, на которых киты в зависимости от сезона ищут корм или рождают детенышей, это позволит избежать столкновений китов с судами. Эта мера сыграла определенную роль для сохранения оставшейся популяции северного гладкого кита. Хорошо бы снизить уровень шума, производимого судами. Звук под водой распространяется быстрее, чем по воздуху, и постоянный шум двигателей, наполнивший океан, без сомнения, мешает китам общаться и спокойно жить. Пока современное судоходство не сделало океан столь шумным, киты могли слышать друг друга на расстоянии более 1000 км. С учетом того, что площадь прямо пропорциональна в данном случае квадрату расстояния, территория, на которой киты могут общаться друг с другом, сократилась в десятки тысяч раз.
Возможно, шум имеет особенно негативное воздействие на семейство клюворыловых китов. Но к тому времени, как мы узнаем больше об этих малоизученных глубоководных видах, может быть уже слишком поздно.
Другие факторы воздействия человека на окружающую среду могут оказаться для китов даже благоприятными. Быстрый процесс потепления климата в XXI в. может привести к таянию летнего арктического льда уже к 2030 г. Если – а это под вопросом – уровень добычи нефти и газа не окажется слишком разрушительным для региона и люди не съедят весь криль, мелких рачков и рыбу, эти освобожденные ото льда воды могут стать новыми пастбищами для гренландских и серых китов, хотя среда обитания других животных, в том числе белых медведей, будет во многом разрушена.
Массовые убийства южных и других китов человеком за последние несколько сотен лет – настоящая катастрофа, хуже может быть разве что полное вымирание. И все же китам удалось выжить. Те перемены, которые могут произойти в их среде обитания в ближайшее время, могут создать условия, с которыми их предки не встречались последние 50 млн лет. Если предположить, что и люди, и киты продолжат свое существование и сохранят обоюдный интерес, возможно, нам удастся открыть новые способы коммуникации и понимания между нами. Биолог Тони Фрохофф так комментирует попытки серых китов, на которых велась столь безжалостная охота, приблизиться к людям в Калифорнийском заливе:
…Это очень важный феномен с точки зрения поведенческой и биологической перспектив. Я готов рискнуть своей карьерой и поспорить со всяким, кто скажет, что эти киты не пытаются всеми силами общаться с людьми – это и зрительный контакт, и тактильный, и, возможно, акустический в пока еще недоступной нам форме. Эта реальность мне кажется гораздо более поразительной, чем вся наша древняя мифология о них.
«Наша история с китами еще не закончена, – пишет Филип Хоар. – Удивительно, что и киты еще не отвернулись от нас». Киты еще могут воссоздать свой мир и наполнить музыкой опустевшие без их песен воды, независимо от того, будут присутствовать при этом люди или нет. У голубых китов, отмечает Дэвид Ротенберг, в 10 раз больше, чем у человека, нейронов, способных воспринимать звуки на частоте ниже 100 Гц (намного ниже самого низкого звука пианино). Самое крупное из когда-либо существовавших на Земле животных творит музыку с помощью вибраций, которые мы только начинаем понемногу распознавать.
Мы можем жить с надеждой, но это не значит, что мы ушли от истории. Древняя легенда сибирских чукчей может стать и нашей историей. Легенда рассказывает, как однажды молодая женщина влюбилась в гренландского кита, а тот ради нее превратился в человека. Они поженились, и у них родились дети – люди и киты, которые играли на берегу и в водах залива. Женщина не уставала напоминать своим человеческим детям и внукам: «Море дает нам пищу, но помните, что в нем живут ваши братья, киты. Никогда не охотьтесь на них. Заботьтесь о них. Пойте им песни». Много лет деревня жила в достатке, но потом пришла одна особенно суровая зима и вместе с ней страшный голод. Один из внуков женщины, вышедшей замуж за кита, сказал другому: «Давай поймаем кита и съедим его. Что это за братья вообще такие? Они живут в море и ни слова не говорят на нашем языке». Сказав так, он отправился в лодке в океан и убил копьем первого же кита, который подплыл к нему. Вернувшись на берег, он сказал своей бабке: «Я убил кита. Теперь всем хватит еды: мяса и жира». Женщина, вышедшая замуж за кита, уже знала, что произошло. Она воскликнула: «Ты убил своего брата только потому, что он не похож на тебя!» Она закрыла глаза и умерла. Чукчи считают, что именно с тех самых пор мир катится по наклонной. Теперь, даже когда человек убивает человека, это никого не удивляет.
Морские чертики
Тип: моллюски
Класс: брюхоногие
Отряд: крылоногие
Охранный статус: множество видов, статус не присвоен
Ибо бесчисленное множество ангелов вылетают при каждом прикосновении.
Кристофер СмартМорские черти{47} – это крылоногие моллюски – морские улитки, плавающие с помощью ног, напоминающих крылья. Размером они с чечевицу. Южный кит за один раз может проглотить сотни тысяч таких моллюсков. У некоторых на спине раковины самой разной формы: конус, шар, воронка и др. У других видов крылоногих раковины нет. Но все они очень красивы. Если повезет, можно увидеть огромное скопление таких моллюсков, дрейфующих в солнечных лучах в воде, словно миниатюрные ангелы.
Одна из групп крылоногих носит название морской ангел. У них тоже есть крылообразные отростки, но нет раковины.
В начале нашего тысячелетия биолог Виктория Фабри, путешествуя на лодке в северной части Тихого океана, в содержимом мензурки увидела вероятное будущее Мирового океана. Фабри проводила эксперименты с разновидностью морской бабочки Cliopyramidata, с раковиной в форме острой пирамиды. Наполнив несколько мензурок морской водой, она поместила в них моллюсков, затем герметично закрыла мензурки и оставила их в таком состоянии на разное время. Открыв мензурки, простоявшие закрытыми дольше всего, Фабри обнаружила нечто странное: «животные продолжали плавать, как ни в чем не бывало, но микроскопические раковины у них на спине заметно растворились. Это было видно невооруженным глазом».
Углекислый газ, выдыхаемый моллюсками, не мог выйти из герметично закрытых мензурок. По мере увеличения концентрации углекислого газа в морской воде повышалась и ее кислотность. Само по себе это явление неудивительно: углекислый газ, растворенный в воде, становится кислотой. Удивило Фабри и ее коллег другое: казалось бы, незначительного увеличения кислотности стало достаточно, чтобы началось растворение раковины. Ученые быстро поняли огромное значение своего наблюдения: стремительно растущая концентрация углекислого газа в воздухе и воде в результате человеческой активности может иметь для многих морских животных такие же последствия, как и пребывание в закрытой мензурке для крылоногих моллюсков.
Человечество привыкло рассчитывать на океаны, когда речь заходит о спасении от губительных последствий глобального потепления или по крайней мере об отсрочке исполнения приговора. Океан поглощает более половины углекислого газа, производимого человечеством с начала промышленной революции, и тормозит повышение температуры атмосферы. Возможно, это подарило нам несколько дополнительных десятилетий, чтобы справиться с опасными климатическими изменениями. Но мысль, что выпускаемый нами в атмосферу углекислый газ не только изменит биохимический состав 1,3 млрд кубометров Мирового океана, но и окажет столь значительное влияние на обитающих в нем животных, причем в течение всего нескольких десятков, а не сотен (как считалось ранее) лет, стала для многих настоящим откровением. Именно на это обращают внимание опыт Фабри и многие другие исследования начала XXI в. Ученые уже знали, что сопоставимое по силе изменение кислотности воды Мирового океана, произошедшее 55 млн лет назад, стало причиной одной из самых масштабных катастроф для морской фауны: мадрепоровые кораллы, скелет которых состоит из карбоната кальция, как и раковины крылоногих моллюсков, исчезли на миллионы лет. На этот раз, однако, изменения происходят как минимум в 10 раз быстрее.
Крылоногих, в частности морских чертиков, питающихся обильным микроскопическим планктоном, которым так богат Мировой океан, в свою очередь называют морскими «чипсами», поскольку это доступный и, в отличие от чипсов, ценный источник питания; многие рыбы, в том числе треска, лососи и скумбрии с удовольствием едят их. «Исчезновение этих организмов окажет катастрофическое влияние на пищевую цепочку», – считает биолог Гретхен Гофман.
Слово «планктон», собирательное название для планктеров или планктонных организмов, происходит от греческого «блуждающие». Это довольно расплывчатый термин для обозначения любых живых существ, дрейфующих в воде и неспособных сопротивляться течению (в противоположность которому для активно плавающих существ используется термин «нектон»). Численность и разнообразие морского планктона не поддается воображению, но один из способов классифицировать его исходит из источников энергии, позволяющих ему расти. По этому принципу выделяют фитопланктон, получающий энергию от солнца, после чего остается практически все остальное.
Фитопланктон осуществляет фотосинтез, но к растениям не относится. Фитопланктонные организмы относятся к царству хромист[3].
Фитопланктон (от греч. phyton – растение) – главный производитель в Мировом океане: он «питается солнцем», то есть использует солнечный свет для преобразования углерода, как обычные растения на суше. Почти все остальные животные в океане получают энергию, поедая планктон (как корова траву), поедая других животных, которые питаются планктоном (как лев корову) либо поедая продукты жизнедеятельности или трупы животных, питающихся первым или вторым (как крысы или грифы). Фитопланктон поставляет значительную часть кислорода, необходимого для существования сухопутных животных, в том числе и человека, и играет важную роль в переработке углерода, кремния, азота и других веществ в экосистеме Земли.
Существует несколько тысяч видов фитопланктона, сильно отличающихся друг от друга внешним видом и происхождением. Все они живут в фотической зоне (от греч. «хорошо освещенный») – на глубине не более 200 м от поверхности, куда проникает достаточно света для фотосинтеза. Большинство организмов микроскопичны, но их общая биомасса больше суммарной массы всех остальных морских животных (зоопланктона, рыбы, китов и всех остальных).
Ниже фотической зоны, в океанических толщах, занимающих 95 % океана, многие животные питаются «морским снегом» – частицами мертвых организмов беловатого цвета, постоянно опускающимися сверху, из фотической зоны. А затем другие животные едят поедателей этого «снега».
Самый распространенный вид фитопланктона – цианобактерии, известные также как сине-зеленые бактерии (а иногда по ошибке именуемые сине-зелеными водорослями{48}). А мы назовем их для простоты «цианобактерии». Эти обманчиво простые организмы, формирующие похожие на ожерелья цепочки, – самые древние из известных на планете организмов, осуществляющих фотосинтез. Так что с определенными оговорками их можно назвать книгой, в которой все остальные формы жизни являются всего лишь примечаниями. Самые ранние их представители существовали, по всей видимости, уже 3 млрд лет назад. Наверняка можно сказать, что 2 млрд лет назад было уже множество видов цианобактерий. В протерозое между 2,5 млрд и 543 млн лет назад цианобактерии были основными «производителями» в океане. И сегодня разнообразные виды цианобактерий, многие из которых практически не изменились с тех пор, по-прежнему поставляют четверть общего объема продукции фотосинтеза на Земле. Свободноживущие цианобактерии отлично чувствуют себя во влажной и хорошо освещенной среде, но особенно широко они представлены в морском планктоне. В них масса питательных веществ, поэтому ими питается множество организмов, в том числе люди, одержимые здоровым образом жизни, которые употребляют такие ее разновидности, как спирулина, в качестве пищевых добавок. Типичный представитель цианобактерий – прохлорококкус (Prochlorococcus), он настолько микроскопический, что около миллиона организмов умещаются в одной капле морской воды. Вообще в Мировом океане прохлорококкус и близкие ему формы существуют в таком количестве (измеряемом октильонами), что синтезируемого ими кислорода достаточно на один из пяти вдохов, которые делают все обитающие на Земле животные, включая человека. Притом что это, вероятно, самые многочисленные фотосинтезирующие организмы, обнаружены они были только в 1986 г.