(3) Аномальные влечения многочисленны и бесконечно разнообразны. Можно упомянуть аномальный аппетит беременных женщин и истеричек, испытывающих потребность в песке, уксусе и т. п.; существуют и такие феномены, как неутолимый голод или аномально сильная жажда, которая может перейти в своего рода страсть. Известны случаи влечения к каким угодно эмоциям любой ценой, к преувеличенным формам выразительной мимики и жестикуляции, к бездействию, бесконечные случаи устойчивого влечения к бродяжничеству, пьянству и т. п. Каждая из этих форм требует особого анализа, который входит в сферу компетенции специальной психиатрии. Извращенные сексуальные и другие инстинктивные (обычно — коррелирующие с типом сексуальности) побуждения — такие, как влечение к страданию и удовольствие от страдания, от боли, от причиняемого насилия, — служат одним из основных объектов исследования в психопатологии. Влечение к жестокости распространено настолько широко, что рассматривается почти как норма. Ницше считал его именно нормой и полагал, что оргии жестокости выступают в качестве фундаментального фактора в истории всего человеческого рода. Подобного рода извращенные влечения, связанные с сексуальной сферой, известны как садизм и мазохизм. Но сексуальная холодность (фригидность) также связана с влечением к причинению страданий, с жаждой власти и могущества, которая проявляется в виде удовольствия от истязаний. Морализаторство также часто бывает проявлением жажды власти и стремления мучить (как говорил Ницше, слово «справедливый» [gerecht] звучит почти так же, как «подвергнутый пытке» [gerдcht]). Личности, сыгравшие важную роль в истории духовной культуры, неизменно окружены специфической аурой аномальных инстинктивных состояний — страстной любви-ненависти, садомазохистского наслаждения, фригидной жестокости, жажды господства в любви и т. д. Для того чтобы правильно понять многие духовные движения истории — такие, например, как связь между аскетизмом, жаждой господства, жестокостью (особенно в средние века) и почти всеми формами фанатизма, — важно знать, насколько многочисленные и разнообразные формы могут принимать эти аномальные инстинктивные состояния. В истории все это выступает в завуалированных формах; соответствующие сюжеты редко бывают предметом обсуждения и не сохраняются преданием. Определенные выводы часто удается сделать только на основании конкретного, доступного медицинскому исследованию опыта; но иногда в качестве достаточно выразительных иллюстраций могут служить более или менее случайно сохранившиеся документы или суждения. Понимание извращенных влечений дополнительно оттеняет действенность здоровых инстинктивных состояний и позволяет почувствовать чистую атмосферу страсти, свободной от всяческих извращений и духовных трансформаций. Представляется, что здоровые страсти встречаются все-таки реже, чем извращения.
Воздействие, оказываемое этими извращениями на все аспекты жизни человека, поистине огромно. Пытаясь понять их, мы оказываемся лицом к лицу с дилеммой: можно ли утверждать, что в основе трансформации характера лежит особого рода аномальная диспозиция влечения, или наоборот, условием возможных аномальных инстинктивных проявлений служит аномалия самого характера? С точки зрения психологического понимания, по-видимому, оба утверждения следует признать верными. У выдающихся личностей даже самая аномальная диспозиция влечения может уравновешиваться человеческими качествами, которые практически лишают ее действенности (таков, в частности, случай Вильгельма фон Гумбольдта). Существуют и такие случаи, когда аномальные влечения, по-видимому, сохраняют свою силу и, судя по всему, имеют свой источник в самой личности, которая поэтому оказывается перед ними беззащитна. Последствия этого бывают разрушительны, причем диспозиция влечения делит ответственность за них с самой личностью; в итоге человеку не удается построить свою жизнь в контакте с другими людьми. Наконец, мы сталкиваемся с множеством промежуточных стадий, когда человек, вследствие наличия в нем извращенных влечений, пребывает в состоянии непрекращающейся борьбы с самим собой и испытывает мучительную, непреодолимую внутреннюю раздвоенность. В конечном счете все решает сама личность, которая, так сказать, принимает аномалию в себя и одновременно сама же является ее источником. Выражаясь фигурально, аномалия либо испаряется в чистый эфир личности, либо оставляет на последней свою несмываемую печать.
Приведем типологию способов понимания аномальных инстинктивных влечений.
(аа) Аномальные влечения как продукты распада влечений высших уровней. По мере того как влечения высших уровней идут на убыль, влечения низших уровней обретают возможность беспрепятственного проявления и, таким образом, начинают играть все более и более значительную роль в рамках психической жизни в целом. Например, у слабоумных часто наблюдается неутолимый, волчий аппетит. В терминах характерологии это есть опустошенность души.
(бб) Аномальные влечения как продукты расщепления, взаимной изоляции уровней. Различные уровни влечений, вместо того чтобы связываться друг с другом и взаимно ограничивать друг друга в качестве дифференцированных составных частей единого целого, отделяются друг от друга непреодолимыми преградами. Влечения каждого отдельного уровня реализуются в «чистом» виде, без примеси влечений других уровней: чувственные влечения — как чисто чувственные, идеальные влечения — как чисто идеальные. К данному типу относится волчий аппетит некоторых невротиков. Широко распространено расщепление сексуальности, при котором это существенно важное влечение изолируется от остальных и, таким образом, исключается из соучастия в реализации судьбы души в целом. Гейер говорит в этой связи о людях, «забывающих о любовном подчинении Эросу и вместо этого сводящих любовь к тривиальному сексуальному удовлетворению». Все естественные влечения одушевлены, тогда как изолированное влечение характеризуется бездушной силой. Характерологическое проявление следует оценить как беспощадность, бессердечие и злобу.
(вв) Аномальные влечения как продукты инверсии отношений между низшими и высшими уровнями. Влечения низшего уровня в процессе своей реализации соединяются с каким-либо глубинным, неделимым целым. Таково, например, соотношение полового влечения и любви. Любовь проявляется в половом влечении как одной из своих форм. Но вследствие извращения влечение низшего уровня может осуществляться в форме влечения высшего уровня; при этом высший уровень в действительности выступает в качестве некоей мнимости, маски. Таков, в частности, случай, когда религиозные чувства переживаются как чувственное удовлетворение, как отдача себя Богу как источнику чувственного наслаждения.
Называя эту «маску» высшего уровня «символом» и утверждая, будто половое влечение осуществляется в подобного рода «символах», мы неизбежно должны будем признать, что половой инстинкт может удовлетворяться «символически». Но такой способ удовлетворения инстинкта не является универсальным; когда он все-таки имеет место, это следует расценивать как признак душевной аномалии. В таких случаях речь должна идти о прямом включении чувственного влечения во вне-телесную, духовную форму (влечение, так сказать, опустошает эту форму по мере того, как овладевает ею) — в противоположность сублимации, когда влечение присутствует в качестве трансформированной части целого. Такое прямое включение чувственного элемента трансформирует саму природу духовного, превращает его в простое средство, в нечто мертвое, в обманчивую видимость. В терминах характерологии эффект следует оценить как сплошную лживость и лицемерие.
(гг) Аномальные влечения как продукты фиксации. Извращения возникают в связи с первыми переживаниями; их удовлетворение сохраняет связь с однажды пережитыми формой и объектом, но это происходит не просто в силу ассоциации с этим прежним, единственным переживанием. Если бы это было не так, явления такого рода принадлежали бы к области общечеловеческого опыта. В качестве основного обусловливающего фактора выступает скорее нечто иное — то, что мы, как нам представляется, обнаруживаем, когда предполагаем гипотетическую «остановку» психической жизни в целом на «инфантильной ступени».
Приведем следующий пример. Фетишизм — это такое извращение, при котором в качестве сексуально привлекательных объектов могут выступать предметы обуви, меха, белье, косички и т. п. Фон Гебзатгель исследовал фетишизм обуви. Туфля для больного — это не просто неодушевленный предмет, а живое существо, с которым он говорит, которое он ласкает, как ребенок куклу. Формирование фетиша соответствует свойственной детскому возрасту аутоэротической стадии развития; в данном случае развитие индивида остановилось именно на этом инфантильном уровне. Фетишист обуви «не способен выпустить свои любовь и сексуальность за пределы самого себя, объединить их реализацию в Некое гармоничное единство с осуществляемой параллельно реализацией какого-либо живого «Ты». Сформированный в ситуации бегства от других людей, от Противоположного пола, фетиш становится заменителем «Ты», равно как и его телесной субстанции. Развиваясь, фетишист остается в круге влечений, относящихся к материнской (или отцовской) любви, и никогда не перерастает его»
(гг) Аномальные влечения как продукты фиксации. Извращения возникают в связи с первыми переживаниями; их удовлетворение сохраняет связь с однажды пережитыми формой и объектом, но это происходит не просто в силу ассоциации с этим прежним, единственным переживанием. Если бы это было не так, явления такого рода принадлежали бы к области общечеловеческого опыта. В качестве основного обусловливающего фактора выступает скорее нечто иное — то, что мы, как нам представляется, обнаруживаем, когда предполагаем гипотетическую «остановку» психической жизни в целом на «инфантильной ступени».
Приведем следующий пример. Фетишизм — это такое извращение, при котором в качестве сексуально привлекательных объектов могут выступать предметы обуви, меха, белье, косички и т. п. Фон Гебзатгель исследовал фетишизм обуви. Туфля для больного — это не просто неодушевленный предмет, а живое существо, с которым он говорит, которое он ласкает, как ребенок куклу. Формирование фетиша соответствует свойственной детскому возрасту аутоэротической стадии развития; в данном случае развитие индивида остановилось именно на этом инфантильном уровне. Фетишист обуви «не способен выпустить свои любовь и сексуальность за пределы самого себя, объединить их реализацию в Некое гармоничное единство с осуществляемой параллельно реализацией какого-либо живого «Ты». Сформированный в ситуации бегства от других людей, от Противоположного пола, фетиш становится заменителем «Ты», равно как и его телесной субстанции. Развиваясь, фетишист остается в круге влечений, относящихся к материнской (или отцовской) любви, и никогда не перерастает его»
Психоаналитики толкуют преувеличенное внимание многих невротиков ко всему, связанному с едой и пищеварением, как проявление инфантильной установки, копрофилию или какую-либо иную форму проявления анального эротизма. В тех же терминах они понимают крайнюю чистоплотность, постоянную обеспокоенность проблемой порядка и некоторые другие характерологические признаки «анально-эротических» личностей.
Характерологически эффект фиксации определяется как внутренняя несвобода, скованность и глухота чувств.
(дд) Превращение влечения в болезненную страсть. Влечение — это еще не страсть. Болезненная страсть (Suchtigkeit) по сравнению с собственно влечением характеризуется не просто большей интенсивностью и труднопреодолимостью, но и тем, что она переживается как нечто чуждое и принудительное. Страсть имеет своим источником аномальное и невыносимое состояние, которое предположительно должно быть снято после удовлетворения этой страсти. Влечения могут перерождаться в болезненные страсти. Как возникают страсти? Во-первых, благодаря знанию: размышления о сексуальных материях могут превратить в страсть даже влечения умеренной интенсивности. Во-вторых, вследствие случайного принятия опьяняющих или наркотических веществ, которое может привести к эффекту абстиненции. В-третьих, люди предаются страсти ради того, чтобы избавиться от специфического ощущения нарастающей пустоты, которое может возвращаться под воздействием изменений в расположении духа или ситуации. Фон Гебзаттель отмечает, что «любой человеческий интерес, независимо от своей направленности, может переродиться в болезненную страсть», поскольку может быть поставлен на службу этому ощущению пустоты; это относится к работе, коллекционированию, жажде власти, жажде приобретений, сентиментальным чувствам, культу красоты и т. д. Созидательная деятельность, служащая построению жизни личности, вырождается в болезненное повторение одного и того же. Неудовлетворенность вытесняется только на мгновение, но никогда не снимается полностью. С каждым своим возвращением она вновь и вновь требует нерассуждающего повторения, не сопровождаемого непрерывным ростом содержательности переживания.
Все извращения суть непреодолимые болезненные страсти (фон Гебзаттель). По сравнению с нормальными влечениями они носят более принудительный характер. Настоятельная жажда опьянения — это болезненная страсть. В человеке развивается физиологическая пустота — например, когда прекращается действие морфина, принимаемого с медицинскими целями. Для преодоления этого состояния необходима определенная самодисциплина. Но когда ощущение пустоты составляет интегральную часть личности и в принципе предшествует болезненному влечению, возникает сочетание обоих факторов — то есть физиологического состояния и потребности изгнать пустоту с помощью опьянения. В принципе все алкоголики, морфинисты и прочие наркоманы несут в себе фундаментальную психическую готовность к тому, чтобы предаться болезненной страсти; для них возможна замена одной страсти другой, но невозможно радикальное избавление от страсти вообще, ибо причина болезненного влечения не может быть снята.
(4) Психические процессы, обусловленные трансформацией влечений. Далеко не все психические побуждения проистекают из фундаментальных влечений. Следует различать первичные влечения и такие влечения, которые представляют собой лишь завуалированные разновидности, суррогатные формы деятельности или внешнее подобие инстинктивных влечений. В случае последних доступная пониманию связь представляется следующим образом: реальная окружающая среда человека часто не способствует удовлетворению влечений или прямо тормозит его; нечто подобное хотя бы иногда происходит с любым человеком. Любое удовлетворение инстинктивной потребности доставляет удовольствие, тогда как любая помеха на этом пути вызывает неудовольствие. Там, где действительность отказывает в подлинном удовлетворении инстинктивной потребности, душа ищет его на многих побочных и ускользающих от внимания путях — при том, что в принципе мы всегда можем заметить момент, когда это происходит. Поскольку настоящее удовлетворение потребности невозможно, успех достигается, так сказать, обманным путем. Отсюда проистекает бесчисленное множество случаев иллюзорного удовлетворения, причем эта «бесчестность» человеческой природы, как правило, так и остается незамеченной. Приведем несколько примеров, относящихся к этой поистине неисчерпаемой области.
(ad) Одна из возможностей состоит в том, что мы просто-напросто исключаем конкретную действительность из сферы нашего сознания. Мы верим в то, что реально только желанное для нас, тогда как все, чего мы не желаем, находится по ту сторону действительности. Большинство Высказываемых людьми суждений можно считать искаженными именно в данном направлении. Существует особая разновидность психозов — так называемые реактивные психозы, — при наблюдении за которыми создается впечатление бегства от действительности, которая стала невыносимой.
(бб) Существует еще одна возможность: неудовлетворенное влечение переносится на другой объект, выступающий в качестве символа И, таким образом, удовлетворяется в иной, ослабленной, но все же приемлемой форме. Объекты влечений, принадлежащих к третьей из перечисленных выше групп, очень часто превращаются в символы неудовлетворенных влечений первых двух групп. В подобных случаях переживание влечений третьей группы носит лишь иллюзорный, неистинный характер. Это выявляется не только на уровне специфики субъективного переживания, но и в том, что ложное воодушевление в отношении всех иных ценностей исчезает в тот самый момент, когда появляется возможность реального удовлетворения инстинктивного влечения.
(ев) Наконец, на этом же пути возможно своего рода перенесение переживаемых ценностей, «фальсификация шкалы ценностей» («Verfдlschung der Werttafeln») (Ницше), помогающая простым людям перенести реалии их жизни. Например, бедные, слабые, бессильные люди обращают свою слабость в силу, формируя определенные моральные ценности ради того, чтобы сделать свое бытие выносимым. Ницше толкует такое перенесение ценностей как результат озлобленности (Ressentiment), направленной против позитивных ценностей других людей — богатых, благородных и сильных. Шелер осуществил превосходный анализ соответствующих взаимосвязей и показал всю обманчивость этого смещения ценностей.
Другая подмена, прямо противоположная подмене, проистекающей из озлобленности, состоит в привязке ценностей к социальному статусу (Legitimitдtswertung). Тот, чьи дела идут хорошо, кому посчастливилось с рождением, кто принадлежит к привилегированному слою, стремится приписать свою удачу не везению, а врожденному превосходству и достоинствам. Привилегированное положение рассматривается не как вызов или подлежащая выполнению задача, а как неотчуждаемая награда, тогда как страдания простых людей — как справедливое следствие их второсортности. Мыслящий таким образом, полный самоуважения человек воспринимает богатство, могущество, превосходство как признаки аристократизма их носителя, а здоровье, силу и высокомерие — как признаки его абсолютной ценности. Он не хочет и не может видеть того, что его положение по своей природе случайно, что во всем этом содержится зародыш разрушения. Для него невыносимы скромность, смирение и какое бы то ни было знание о реалиях, благодаря которым были куплены все его преимущества. Он стремится всячески избежать угрозы упадка и гибели, равно как и ответственности, налагаемой его положением. Поэтому он использует легитимность своего статуса как защитный экран, за которым он может чувствовать себя свободным от всяческих обязанностей и мирно наслаждаться благосостоянием. Таким образом угнетатель и угнетаемый прибегают к взаимодополняющим формам «фальсификации шкалы ценностей»; с другой стороны, для обоих в принципе возможны и такие качества, как чувство реальности, правдивость и душевная открытость.