Мы взяли этот красивейший город решительно, в течение недели. Мне довелось в составе 9-й гвардейской армии «стоять» в аристократических виллах на холме и даже встретить там майские праздники.
Что играет этот военный духовой оркестр, этот наш музыкантский взвод на площади австрийской столицы? Может быть, капельмейстер уже раздобыл здешние ноты, и ребята играют что-нибудь сугубо венское, или это свой, привычный, сызнова тревожащий сердце мотив?
А на втором снимке знаменитый собор святого Стефана. Этот готический храм стремительно уходит в высоту, вы видите только его подножие. Монахини убирают мусор и осколки после последних обстрелов.
Семен Гудзенко написал в то время:
Перед войной у нас шел фильм «Большой вальс» – о Иоганне Штраусе. Эту картину запомнили все, кто ее видел, и когда мы пришли в Вену, его музыка как бы сама собой зазвучала в нас. Можно сказать, что наша армия любила Штрауса. Смотрите, два офицера возлагают к его могиле венок. Но разве только Штрауса? Везде, куда входили наши войска, отмечался их неподдельный интерес к местной культуре, трогательная забота о ней, потребность в сохранении ее памятников.
Одна из черт нашего характера и воспитания.
В Заполярье
Мы часто слышали и сами говорили не раз о том, что фронт простирался от Баренцева, моря до Черного. Допускаю, это воспринимается сейчас как некий образ, но ведь это было действительно так.
Поднимите взгляд к верхней части карты, к Крайнему Северу, к Заполярью, и представьте себе войну там. Горная тундра, олени, долгая полярная ночь, призрачные сполохи сияния, освещающие темное небо не хуже мощных прожекторов, снега, мороз…
Там с непривычки просто жить тяжело, а не то что воевать!
В районах Заполярья, Баренцева моря корабли и авиация Северного флота теснее, чем где-либо, взаимодействовали с военно-воздушными силами союзников. Своеобразие условий, суровость климата и самой природы наложили на эти отношения особый дополнительный отпечаток.
Наступление велось в трудных условиях, по снегу, по голому камню, по тундровому мху. И немалую роль сыграл здесь десант Северного флота. Моряки, высадившиеся на сушу, черные бушлаты, перекрещенные пулеметными лентами, – не случайно с давних пор это наводило страх на врага.
Много чужих солдат и искореженной техники осталось на этой хмурой земле, много чужих кораблей поглотила ледяная северная пучина.
Район Петсамо был освобожден. В эти дни, по сути, была освобождена от захватчиков вся наша Родина.
Среди многих громких побед других фронтов, с освобождением ими известнейших больших городов, победа в Заполярье могла показаться кое-кому довольно скромной, не слишком значительной. Однако следующий шаг произвел впечатление на всех. Наши войска вступили на территорию Норвегии! Психологически это имело поразительный эффект – до этого Норвегия казалась очень уж отдаленной.
И как везде, куда входила наша армия, ее приход окрылил освободительную борьбу норвежского народа.
Бои в Германии
И опять – «переправа, переправа, берег левый, берег правый», как в «Теркине». Наводят саперы мост – по колено в воде, по пояс, по грудь. Который он по счету для них? Десятый, сотый? Наводят мост, но ведь подумать только – где! В самой Германии!
Пробил час, о котором мечтали, стиснув зубы, в который верили. Час расплаты. Стальная волна наших армий грозно захлестнула германский берег. Наконец-то пришел срок держать ответ. Это улицы немецкого города, это горят немецкие дома. Как народный глас гнева и справедливости прозвучали весомые слова нашего великого поэта:
Свороченный набок броневой колпак вражьего дота, и на нем наш солдат с автоматом и развернутым флагом. Может быть, командир приказал взобраться туда, чтобы было видно, что и этот рубеж взят, а может, фотокорреспондент попросил – позарез нужно для газеты, да и самому еще обещал снимок прислать. Как бы там ни было, стоит парень так, что хоть скульптуру с него лепи. Для потомков.
Каждый наш солдат не мог не знать хотя бы нескольких необходимых ему слов и фраз на языке противника. «Hende hoch!» – обязательно входило в этот фронтовой лингвистический минимум. И поверьте уж, не для того, чтобы понять, если тебе это крикнут, а затем, чтобы враг понял тебя. Даже в начальный период войны.
Ну, а эти подняли руки сами, не дожидаясь команды.
Здесь, у себя дома, враг сопротивлялся ожесточенно, с упорством отчаяния, до конца. Он словно еще не верил происходящему, он словно еще на что-то надеялся.
Неуютно было нашим танкам на узких улицах немецких городов. На каждом перекрестке, на каждом шагу приходилось встречать, преодолевать, ломать бешеное противодействие. Вот когда нам пригодился богатейший опыт городских боев.
Кого только не доводилось освобождать к концу войны за границей: и узников страшных концлагерей, и наших женщин, угнанных в неволю. И вот еще. Наши части освобождают союзников, американских военнопленных. Те радостно развернули флаги – свой, американский, даже наш. Они стоят за колючей проволокой, но следует признать, вид у них довольно бодрый.
Скольких людей вызволили мы из рабства. Их пестрые потоки заполнили тогда дороги старой Европы. Разве можно забыть такое? Ведь для них снова началась жизнь.
Музыка сорок пятого года. Наша музыка. Не только рев моторов и гул орудий. Не только медь оркестров. Наши песни в строю и на привалах, в грузовиках и в теплушках. Страдания сверкающих перламутром трофейных аккордеонов, томительные русские мелодии, рвущиеся из-под заскорузлых солдатских пальцев.
А вот среди руин, рядом с провалом в кирпичной стене и свисающими балками – пианино. И даже ваза с, цветами на нем. Что играет этот офицер, о чем он играет своим усталым солдатам?
Приходится вспомнить: случалось, что рояли и пианино в германских домах оказывались минированными. Стоило только поднять крышку или коснуться клавиш…
Мощно катятся к Берлину наши войска. В центре Германии все указатели – на русском!
Штурм Берлина
И вот – бои в Берлине!
Мы с самого начала верили, что придем в Берлин, однако долгое время эта вера как бы не была вполне реальностью, а скорее лишь символом. Но постепенно – начиная с первой зимы – она все более облекалась плотью.
Мы неотвратимо приближались к Берлину, к фашистскому, к звериному логову.
Оглушенный тяжелыми бомбежками и артобстрелами, ослепленный направленными в глаза зенитными прожекторами враг сопротивлялся отчаянно, но он был уже не в силах противостоять нашему натиску.
Упорнейшие, длительные и скоротечные бои и схватки в городе, среди развалин, руин, перепутанных проводов, покореженной арматуры. Как когда-то в Сталинграде. Но разница есть, и немалая! – это не Сталинград, это Берлин!
Заметьте: Берлин был гораздо основательнее подготовлен к обороне, окружен тремя обводами, укреплен специальными секторами и многоэтажными подземными бункерами. Однако он был повержен и пал в течение двух недель. Никто этому уже не удивлялся.
Посмотрите на ребят, ведущих жестокий уличный бой. Некоторые из них даже не в касках, а в пилотках, надетых лихо, набочок, как в увольнении. Какие ребята!
Флаг над рейхстагом. Это не просто очередной флаг в дымном небе, над взятым даже очень большим городом. Это флаг над окончательно поверженным врагом, над очнувшимся миром.
Красный флаг. Знамя нашей Победы.
Фашистские лозунги. Геббельсовская пропаганда. «Мы не капитулируем» – право, это выглядит не слишком убедительно на фоне павшего Берлина.
А вот еще: «Берлин останется немецким». То есть то же самое: не сдадим Берлин, не войдут в него русские. Вошли! Но изречение оказалось точным, правда, совсем в ином смысле, который меньше всего хотели вложить в него гитлеровские заправилы и который бы ужаснул их: Берлин стал столицей нового немецкого государства – Германской Демократической Республики.
И наконец, на упавшем с насыпи немецком вагоне: «Колеса крутятся для победы».
Как выяснилось, наши колеса крутились надежнее.
Первое мая. Первое мая 1945 года. Первое мая 1945 года в Берлине. Берлин в развалинах, в битом кирпиче, в гари и копоти, в еще не осевшей пыли. И рейхстаг весь черный, а Унтер-ден-Лиден, где они маршировали своим гусиным шагом, и Фридрихштрассе – все в руинах. И река эта, Шпрее, о которой столько слыхали, вся черная, и серые германские трупы в воде.
Надо всем этим наши салюты, наш говор, наш красный транспарант «Да здравствует 1 Мая!». И по всей России, по всей нашей стране такие лозунги и плакаты, и люди ждут, замирая: война ведь уже в самом, самом конце.
Я в это время был в Вене. Буйно цветущая сирень, майские оркестры, походные кухни, сварившие рисовую кашу с изюмом. И это известие – взят Берлин! Конец. Отвоевали. И вдруг – на войне все вдруг! – нас по тревоге перебрасывают на 2-й Украинский фронт, в Чехословакию. Берлин пал, но война еще не кончилась.
А над Берлином – Первомай, и вспоминаются сейчас стихи великого поэта, написанные в ту пору и счастливо хранящие наши тогдашние ощущения:
Капитуляция. Белые полотнища, бессильно свисающие из окон домов. Разоруженный враг. И вышедшие из укрытий цивильные немцы с детьми, озабоченно спешащие по еще недавно парадной Унтер-ден-Линден, у Бранденбургских ворот. Собственно, все. Конец.
Но не каждому дано понять, что это уже и начало. Другого, нового.
Вскоре после взятия нами Берлина выяснилось, что в огромном многолюдном городе, по сути, не осталось продовольствия. Из запасов фронтов было выделено 6 миллионов пудов муки, зерна и отдельно – другие продукты. Были введены нормы питания. И, как принято у нас, в первую очередь обеспечивались дети.
Эти маленькие жители Берлина давно уже взрослые люди. Но, должно быть, они навсегда запомнили дразнящий дымок свежего супа или каши и огромного всемогущего повара с черпаком в руке, возвышающегося над походной кухней в центре Берлина.
Лежа и сидя спят на берлинской улице измученные победители, а совсем рядом лежит чужой солдат, который уже никогда не проснется.
И еще одна капитуляция, главная, – не на поле сражения, не на городской улице, а за столом. Под яркими вспышками – не разрывов или ракет, а репортерских «блицев». Кейтель подписывает акт о безоговорочной капитуляции.
Читатель, листающий эту книгу! – Мой товарищ, мой сверстник, прошедший грозной дорогой до конца; Мать, потерявшая единственного сына; Невеста, не дождавшаяся своего солдата, состарившаяся в одиночестве или давно вышедшая замуж и вырастившая детей, которые теперь старше, чем был когда-то он; Все вы помните те годы, все вы объединены ими – это ваш подвиг, ваша слава, ваша жизнь.
Ну, а ты, родившийся после того, как отгремели последние залпы, замирает ли твое сердце, сжимаются ли твои пальцы, учащается ли твое дыхание?
Мы знаем, что, если бы на твою долю выпали такие же испытания, ты с честью и достоинством прошел бы положенный путь.
Освобождение Праги и всей Чехословакии
Самый-самый конец войны. Осела пыль над поверженным Берлином, рассеялся дым. Красное знамя над рейхстагом было видно очень далеко – всему миру. Измученный мир напряженно ждал. Когда же конец войне? И нетерпеливо восстала Прага, желая поскорее сбросить ненавистное иго, схватилась с еще сильным, озлобленным врагом. И пошли на помощь ей наши фронты, рванулись армии, взревели моторами танки. Приседая на поворотах, облепленные бесстрашным десантом, шли они на выручку чехословацкой столице.
В свое время выход наших войск на Государственную границу Советского Союза, разумеется, не мог остаться незамеченным – слишком явственно, почти физически, она проходила через каждого из нас. Но потом пошли небольшие европейские страны, и переход их границ не всегда замечался, – военные планы и действия штабов диктовались не только этими обстоятельствами. Иное дело здесь. Мне посчастливилось участвовать в освобождении Чехословакии в составе 9-й гвардейской армии, переданной из состава 3-го Украинского фронта 2-му Украинскому. Мы двигались с юго-востока, со стороны Вены, по шоссе, через почти безлюдные села и сдержанно затаившиеся городки. И вдруг – что это? По обе стороны дороги стояли люди, много людей, нескончаемая живая аллея. Они махали руками, бросали цветы, протягивали кувшины с вином, смеялись, кричали «Наздар!». Девушки были одеты ярко, празднично.
Ошеломленные, мы не сразу поняли, в чем дело. Кончилась Австрия. Мы вступили на землю Чехословакии. И это продолжалось везде – на дорогах, в се лах, в городах и, конечно, в самой Праге.
Радость Чехословакии ощущалась особенно глубоко: ее освобождение совпало с окончанием всей войны, всей долгой, мучительной, страшной войны против фашизма, с бесславным падением гитлеровской Германии. Правда, вторая мировая еще не закончилась, еще воевала Япония, но это было очень далеко, на краю света, да и положение ее теперь стало откровенно безнадежным.
И здесь была весна, густо цвела сирень, звучали музыка и девичий смех, и люди верили, что эта война была последней – в их жизни, а может быть, и вообще на земле.
Смерть и похороны после войны. Уже прогремела Победа, и дома, в России, нас всех доверчиво ждут. А здесь опять смерть, прощание. Может быть, он скончался в медсанбате от ран или сразу умер от пули обезумевшего, уходящего лесами врага. Много цветов… Плачут боевые товарищи и подруги. Плачут, как можно плакать о горькой и уже случайной потере – в мирные дни.
Победа
И сказал поэт:
Накануне в пригороде Берлина, Карлсхорсте, на специальном заседании, открытом Маршалом Советского Союза Г. К. Жуковым, был подписан акт о полной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии.
И настал новый день – день Победы!
Это был день ликования, счастья, человеческой объединенности, смеха и слез. Многие и многие, кому ёыпало пережить этот удивительный день, вспоминают о нем, как об одном из самых ярких впечатлений жизни или даже самом ярком и сильном потрясении.
Один помнит каждую минуту этого дня, деталь и черточку, другие провели его словно во сне.
Вот фрагмент оттуда. Смеющаяся толпа. Артистки из ансамбля, пляшущие прямо на мостовой. Трамвай № 16, ходивший по Большому Каменному мосту. А за всем этим – Кремль, башни, Большой Кремлевский дворец, соборы, беспредельное весеннее небо.
22 июня 1941 года германские полчища напали на нас. 24 июня 1945 года, через четыре года – и каких года! – на Красной площади в Москве состоялся Парад Победы. Нашей Победы.
Это был особый парад. Из всех фронтов, всех войск, стоявших еще, главным образом, за рубежами нашей страны, были отобраны герои, самые лучшие – они то и образовали сводные полки. Они прибыли в Москву и, как бывает при подготовке к парадам, короткими ночами и ранними июньскими рассветами без устали отрабатывали четкость перестроений, чистоту равнения, мощь строевого шага.
И они прошли перед трибунами – не просто парадные части, а самый цвет наших Вооруженных Сил, бесстрашное и открытое лицо нашей армии. А возглавляли эти слитные колонны известные всем полководцы, командующие славными фронтами, любимцы армии и народа. И словно в былое время, верхом, на лошадях темной масти командовал парадом маршал Рокоссовский, а принимал парад маршал Жуков, и цокот копыт звучал на всю страну и много дальше.
Грозно прошли сводные полки, пронеся свои овеянные славой знамена и горячее дыхание лишь недавно отгремевшей войны. А вслед за этим к подножию Мавзолея были с презрением брошены покрытые позором фашистские знамена. И как, когда-то поливальные машины мыли московскую мостовую после провода по ней немецких пленных, так теперь нежданный крупный ливень омыл брусчатку, стирая след брошенных на нее жалких германских знамен.