Ей не нужно было писать мне об этом. Я знала все довольно хорошо, так как сама испытала то же самое.
До нашего отъезда из Оукланд Холла шли постоянные разговоры о моем предстоящем выезде в свет. У меня появилось несколько очень красивых платьев. Я вспоминаю, как мама, когда мы уже знали о том, что покинем Оукланд, посмотрела на них и сказала: «Теперь они тебе не понадобятся».
Одно из платьев, самое красивое, было из вишневого шелка с отделкой из кружев. Оно открывало плечи, а у меня была красивая шея и плечи. Оно специально было сшито так, чтобы показать их. Я говорила: «Бедная шея, бедные плечи, теперь вас никто не увидит».
С мистером Хенникером можно было говорить о чем угодно, и я рассказала ему об этом платье. Странно, что он, простой старатель и, думаю, довольно грубый человек, всегда понимал меня. Он сказал: «Вы наденете свое вишневое платье. В конце концов, почему мир должен быть лишен блеска вашей дивной шеи и плеч только потому, что ваш отец был игроком? Мы устроим бал, и вы появитесь на нем, как яркая вишня».
Я сказала, что не посмею сделать это. Тогда он засмеялся и ответил: «Если не рискуешь, ничего не завоюешь. Никогда не бойтесь дерзать». Затем, все еще смеясь, сказал, что он злой человек, который уводит соседскую дочь с прямой и узкой дорожки, но по ней может идти только ограниченный человек.
— Мисс Джессика, — сказал он, — широкие, открытые просторы вдохновляют гораздо больше.
Но я снова ухожу от главного. Я не собиралась это делать. Сначала я думала, что это будет короткое письмо, но как только я взяла в руки перо, я почувствовала, что мне необходимо все это написать. Я должна показать тебе всю картину. Я не хочу, чтобы я выглядела просто распутницей. Это совсем не так.
В Оукланде собрались гости. В основном это были деловые люди. Обычно они привозили ему особые камни, он покупал их, а иногда и продавал. Все всегда много говорили об опалах. Я понемногу начала узнавать, как их добывают, и находила это восхитительным.
Он сказал мне, что устраивает бал и что я должна быть среди его гостей. Это было захватывающе, но я знала, что не смогу надеть свое вишневое платье и выйти в нем из дома, поэтому Бен предложил принести красную вишню (так он называл это платье) в Оукланд, а перед балом переодеться в него. Одна из его горничных поможет мне. Так было решено.
Что это был за бал! Ведь там я встретила Десмонда впервые. Я хочу, чтобы ты представила себе его. Все ошибались в том, что в дальнейшем произошло. Больше всего я хочу, чтобы ты поняла: этого не могло быть, это было невозможно.
Галерея в Оукланде, украшенная цветами, с музыкантами, расположившимися в конце ее, была великолепна. Она превратилась в прекрасный бальный зал, освещенный канделябрами. Это был мой первый бал.
Мистер Хенникер как-то сказал:
— Я не жалею, что отобрал Оукланд у вашего отца — он играл и проиграл. Ваша мать также заслужила это. Иногда я чувствую угрызения совести, видя, как печален ваш брат, но он молод и, надеюсь, найдет возможность вернуть свое состояние. Но что касается вас, мисс Джессика, я, действительно, очень сожалею. Поэтому у нас будет настоящий бал.
Это был очаровательный вечер. У меня еще никогда в жизни не было ничего подобного и никогда не будет, потому что в тот вечер на балу я встретила Десмонда. Он был молод, не намного старше меня, но в двадцать один год он казался мне значительным. Зал был полупустой, потому что мистер Хенникер не пригласил никого из наших соседей, ведь они знали меня, и могли быть неприятности. Это был мой бал, бал платья красной вишни и дивной шеи и плеч, так сказал мне мистер Хенникер. Десмонд сразу же пригласил меня на танец. Мне хотелось бы, чтобы ты увидела галерею такой, какой она была в этот вечер. Столько красоты, столько романтики! Уверена, что в течение прошлых веков там было много балов, но такого, как этот, еще не было. Он был высокий и светловолосый, его волосы выгорели на солнце. У него были, как я называла, австралийские глаза, полузакрытые длинными ресницами. «Это из-за солнца, — сказал мне он. — Оно ярче и горячее, чем здесь, поэтому нужно полузакрыть глаза, а природа дарит длинные ресницы для защиты от лучей».
К опалам он относился так же, как Бен Хенникер: был таким же фанатиком. Он рассказывал о тех, что уже нашел, и о тех, что надеется отыскать.
— Не было камня прекраснее Зеленого луча солнечного заката, — говорил он мне, — и получил его Бен. Попросите его показать этот камень вам.
Меня не интересовал Зеленый луч. В этот вечер меня ничто не интересовало, кроме Десмонда. Большая часть гостей была старше нас. Мы танцевали и без конца говорили.
Он сказал мне, что собирается вернуться в Австралию через две-три недели. Он спешил вернуться, потому что открыл «страну опалов». В этом он был уверен и хотел скорее исследовать местность. Чтобы начать разработки, потребуется много денег, но Бен и его компаньоны заинтересовались проектом. У него было особое чутье. Некоторые старатели смеялись над ним, они считали, что это фантазия Десмонда. Но он верил всей душой. Он собирался сколотить состояние из своей фантазии.
— Я это чувствую, Джесси, — говорил он. — Это земля опалов. Сухая земля, покрытая кустарником. Равнина, буш, почти нет лесов, только малга, особого вида акация, и трава. Выгоревшая земля с пересохшими водоемами, она говорит сама за себя. Там что-нибудь да есть: золото или олово, может быть вольфрам или медь, но что-то говорит мне, что там опалы… драгоценные опалы.
Он говорил возбужденно, и я невольно воодушевилась.
Мы говорили… О, как мы говорили! Я только тогда поняла, как летит время, когда часы пробили полночь. Переодеться после бала мне помогла Ханна, одна из наших служанок, оставшихся в Оукланде. Она была моей ровесницей и вероятно поэтому хорошо понимала меня. Мадди тоже помогла: ждала меня в Дауэр Хаузе и открыла дверь. Без них я не могла бы вернуться незамеченной: Мне нужно было заручиться только молчанием Мириам. Это было легко — она хотела лишь, чтобы я рассказала ей про бал. Она была полностью на моей стороне и считала, что это удивительное приключение.
На следующий день Ханна принесла к ручью мое платье и записку от Десмонда: он должен сейчас же увидеть меня.
Конечно, я пришла. Мы гуляли по Оукланд Парку и без конца говорили. В этот день я снова отправилась в Оукланд Холл к обеду. Я знала, что слуги рады мне. Ханна говорила, что им нравится работать у мистера Хенникера, но я всегда была их любимицей, поэтому то, что я, хоть и единственная из всей семьи, подружилась с ним, радовало их.
Ханна сказала:
— Они говорили о вас и мистере Десмонде Дерхэме. Они думают, что вы прекрасная пара.
Это было чудесно. Ты, конечно, догадываешься, что мы влюбились и были абсолютно уверены, что никто другой не нужен для каждого из нас. Это правда. Ты должна поверить мне, Опал, несмотря на то, что случилось. Я знаю, они все ошиблись, все, что они утверждают, ложь. Я никогда ни одной минуты не верила… даже в самые худшие, тяжелые минуты. Я знала, что это неправда. Он не уехал через три недели, как собирался. Он сказал, что возьмет меня с собой, мы поженимся и поедем вместе.
— Как тебе понравится быть женой старателя, Джесси? — говорил он. — Это нелегкая жизнь, но неважно, мы добудем сокровища, как Бен, и тогда все, что ты пожелаешь, будет твоим.
Каждую ночь я выскальзывала из дома и через мостик бежала в парк, где он ожидал меня. Я не могу описать блаженство этих сентябрьских ночей. Мне бы это не удалось, если бы не Ханна и Мадди.
Они были очень добры ко мне. Мне приходилось хитрить, чтобы мама ни о чем не догадалась. Не могу понять, как мне это удавалось.
Мы все тщательно обдумали. Мы собирались пожениться через три недели. Десмонд должен был получить специальное разрешение, и затем мы вместе отправились бы в Австралию. Мы никому об этом не сказали… даже Бену. Я была уверена, что Бен помог бы нам, но Десмонд сомневался в этом. Казалось, Бен видит во мне хрупкую маленькую куколку, которую нельзя подвергать трудностям жизни, а жизнь в лагере старателей отличалась от той, которую я вела в нашем прелестном Дауэр Хаузе. Я знала это и готовилась к новой жизни. Итак, мы решили пока ничего не говорить даже Бену.
А затем наступила та ужасная ночь.
Десмонд сказал, что в Оукланд Холл приезжают компаньоны Бена и Бен очень скоро уедет в Австралию. Раньше это известие расстроило бы меня, но теперь, когда я сама собиралась поехать туда, меня радовало, что Бен будет рядом с нами. Они решили принять проект, в осуществление которого Десмонд так верил, обсудили план исследования и разработку шахт. Десмонд был очень взволнован.
А затем наступила та ужасная ночь.
Десмонд сказал, что в Оукланд Холл приезжают компаньоны Бена и Бен очень скоро уедет в Австралию. Раньше это известие расстроило бы меня, но теперь, когда я сама собиралась поехать туда, меня радовало, что Бен будет рядом с нами. Они решили принять проект, в осуществление которого Десмонд так верил, обсудили план исследования и разработку шахт. Десмонд был очень взволнован.
— Бен, я и один из самых известных торговцев опалами решили начать работу сразу же, как только соберем средства.
Десмонд сказал, что из-за вечернего совещания он не сможет встретиться со мной, но будет ждать меня завтра у ручья, как обычно.
Он не пришел. Больше я не видела его. Что произошло в ту ночь, никто так и не узнал, но у всех была своя версия. Десмонд уехал. Он исчез, не сказав ни слова, и одновременно исчез опал Зеленый луч солнечного заката.
Ты, конечно можешь представить, что говорили люди, — они связывали эти события. Они считали, что может быть только один ответ, но это не так. Я знаю, что этого не было. Я никогда этому не поверю. Как мог он уехать, ничего не сказав мне? Мы собирались пожениться через несколько недель. Он хотел получить лицензию, чтобы мы вместе уехали в Австралию… Но исчез, ничего не объяснив мне, хотя в тот день мы должны были встретиться. Он пропал, и Зеленый луч солнечного заката пропал тоже.
Я ждала его весь следующий день. К ручью пришла Ханна. Она плакала.
— Он уехал, мисс Джессика. Он уехал прошлой ночью или рано утром. Никто не видел его.
— Уехал! — воскликнула я. — Куда уехал?
Ханна покачала головой и сказала сердито:
— Подальше отсюда. Он захватил с собой опал Зеленый луч.
Я закричала:
— Это неправда!
— Боюсь, что это так, — грустно сказала Ханна и посмотрела на меня с такой жалостью, что я чуть не заплакала. Она продолжала: — Только поздно утром мы обнаружили, что он не ночевал в своей комнате. Свои вещи он взял с собой. И пока все удивлялись, почему он уехал таким образом, мистер Хенникер пошел взять что-то из своего сейфа и сразу же понял, что кто-то побывал там… все было в беспорядке. Он открыл коробочку, где хранил Зеленый луч, и увидел, что она пуста. Мистер Хенникер чуть не сошел с ума от ярости. Он кричал, что убьет этого Десмонда Дерхэма, называл его вором, негодяем и лживой собакой. Вы бы только послушали, как он его честил!
— Я в это не верю, Ханна, не верю.
— Вы не верите, а все верят.
Мне стало плохо от страха, но я продолжала твердить, что это абсурдно. Я не могла забыть, каким счастливым был Десмонд, когда говорил об опалах, которые найдет сам.
— Еще не было ничего прекраснее Зеленого луча, — говорил он, но тут же добавлял: — Но может быть будет.
Дни шли, а я жила, как в кошмаре. Я повторяла себе, что это глупая ошибка и что Бен обнаружит, что положил опал в другое место. Я сходила к Бену. Он был похож на разъяренного быка.
— Он взял камень, — кричал Бен. — Он уехал с Зеленым лучом. Клянусь Богом, я убью его. В тот вечер я показывал им опал. Они все были там, когда я вынул его из сейфа. Он сидел справа от меня… этот молодой дьявол, Я застрелю его. Он взял мой камень!
— Он не делал этого, Бен, — кричала я. — Я знаю, что это не он.
Он перестал рычать и пристально посмотрел на меня.
— Он обманул вас, — печально произнес он. — Такой красивый мальчик… такой милый молодой человек. Но он оказался не тем, за кого его принимали.
Больше ничего нельзя было сделать, нечего сказать. Не было сил разговаривать. Он уехал, сказал Бен, но сам он не собирается терять время. Он последует за господином Десмондом Дерхэмом в его Фэнситаун, потому что считает, что он отправился туда. Он не бросит такое место. Бен видел, с каким восторгом Десмонд смотрел на опал, но думал, что это вызвано предвкушением будущих находок, а не влечением к Зеленому лучу. Он был слеп, он не понимал, зачем сюда пожаловал этот молодой дьявол. Эти разговоры надрывали мою душу, и я перестала ходить в Оукланд, оставшись наедине со своим горем. Домашние думали, что я заболела, такой бледной и апатичной я стала. Ханна сказала мне, что Бен уезжает в Австралию:
— Он будет искать Зеленый луч.
Я повидалась с ним до отъезда, но наша дружба, наши отношения изменились. Между нами стоял Десмонд. Бен был уверен в его виновности, я же по-прежнему нет. Я не могу описать одиночество, охватившее меня. Бен уехал, и Десмонда я потеряла.
Иногда я заходила в Оукланд навестить слуг, они старались развлечь меня, говорили, что мистер Хенникер скоро вернется, ведь он так любит этот дом. При мне не вспоминали Десмонда, но я знала, что в мое отсутствие они говорят о нем. Мириам знала о том, что случилось: невозможно было скрыть от нее мои ночные приключения. Она не спала, ожидая, когда я вернусь и расскажу ей обо всем. Теперь она почувствовала неладное и начала поговаривать о законности и приличии.
К концу ноября мои сомнения подтвердились. Когда я подумала об этом впервые, меня охватил страх. Этого не должно быть, твердила я себе. Но наши встречи в парке… когда мы говорили, мечтали и так страстно любили друг друга. Десмонд сказал тогда:
— Мы уже все равно, что женаты. Я никогда больше никого не полюблю, и очень скоро мы обвенчаемся.
Я считала себя его женой. Я представляла себе нашу жизнь в Австралии: я буду помогать ему во всем, я видела наших детей. Перед Рождеством я уже знала, что у меня будет ребенок. Я была в отчаянии и рассказала об этом Ханне, потому что доверяла ей. Мы говорили и говорили, но не могли найти решения. Я уверена, что мистер Хенникер помог бы мне, но он был далеко.
Я должна была сказать об этом Мириам. Я помню, это была рождественская ночь. Мы присутствовали на вечерней службе, а утром снова пошли в церковь. Такие дни особенно отчетливо напоминали маме прежнюю жизнь в Оукланд Холле. Во время обеда она без конца говорила о прошлых праздниках, как приносили на святки бревно, а галерею украшали омелой, как дом был полон гостей.
Внезапно я сказала:
— Ты могла бы сделать отцу рождественский подарок — помолчать о славном прошлом.
Я не смогла сдержаться, потому что все это было так ничтожно по сравнению с тем, что случилось со мной, с тем, что Десмонд исчез и его подозревают в краже дорогого опала.
Все были в ужасе. Еще никто никогда не говорил так с мамой.
Отец довольно грустно сказал:
— Ты должна быть более почтительна с матерью, Джессика.
А я крикнула:
— Пора ей тоже быть сдержаннее по отношению к нам. Мы потеряли Оукланд. Это чудесный дом. Но в мире есть гораздо худшие горести, чем та, что наша семья живет в Дауэр Хаузе.
Затем я разразилась слезами и выбежала из комнаты. Уже в дверях я услышала, как мама сказала:
— Джессика просто невозможна.
Сославшись на головную боль, я провела весь день в комнате, которую делила с Мириам. Это был ужасный день, а ночью я все рассказала сестре, потому что должна была с кем-нибудь поделиться своим горем. Она ужаснулась. Многого она не поняла, но она помнила, что одна из служанок «попала в беду», как это называли, и ее выгнали, отослали домой, навеки лишенную чести. Она повторяла «навеки лишенную чести» до тех пор, пока я не начала плакать. Что делать? В этом был вопрос. Ни я, ни, естественно, Мириам не находили ответа. Когда я пыталась объяснить ей свое состояние, она, казалось, понимала, но я знала, что она поддержит маму и все ее сочувствие исчезнет.
Я понимала, что семье надо все открыть до того, как это станет очевидным для всех. Сначала я все рассказала Ксавье. Хотя он всегда казался далеким, я чувствовала, что он поймет меня скорее, чем остальные. Я вошла к нему в комнату в мрачный январский день, когда небо было покрыто снежными облаками.
Выслушав, он некоторое время молча смотрел на меня, как будто думал, не сошла ли я с ума. Но он был добрым. Ксавье всегда был добрым. Я ему рассказала все: как я подружилась с Беном Хенникером и встретила Десмонда, как мы собирались пожениться и как Десмонд исчез.
— Ты уверена, что у тебя будет ребенок? — спросил Ксавье.
Я сказала ему, что уверена.
— Мы должны знать определенно. Тебе нужно пойти к врачу, — сказал он.
— Только не к доктору Клинтону, — закричала я в страхе.
Он посещал нас долгие годы, и я знала, что он будет потрясен. Ксавье понял меня и сказал, что поведет меня к врачу, который не знает нас. Он так и сделал. Когда подтвердилось, что у меня будет ребенок, Ксавье сказал, что придется рассказать обо всем родителям. Долго скрывать было невозможно, и мы решили сообщить им, не откладывая. Странно, но когда женщина ждет ребенка, у нее появляются силы. Так было и со мной. Сердце мое было разбито, я потеряла Десмонда, но во мне росла какая-то новая надежда. Из-за ребенка. Даже объяснение с родителями не расстроило меня так, как я предполагала. Ксавье держал себя спокойно и твердо, он был добр ко мне. Он сказал маме и папе, что хочет им кое-что сообщить, и мы вчетвером вошли в гостиную.