— Мы должны знать определенно. Тебе нужно пойти к врачу, — сказал он.
— Только не к доктору Клинтону, — закричала я в страхе.
Он посещал нас долгие годы, и я знала, что он будет потрясен. Ксавье понял меня и сказал, что поведет меня к врачу, который не знает нас. Он так и сделал. Когда подтвердилось, что у меня будет ребенок, Ксавье сказал, что придется рассказать обо всем родителям. Долго скрывать было невозможно, и мы решили сообщить им, не откладывая. Странно, но когда женщина ждет ребенка, у нее появляются силы. Так было и со мной. Сердце мое было разбито, я потеряла Десмонда, но во мне росла какая-то новая надежда. Из-за ребенка. Даже объяснение с родителями не расстроило меня так, как я предполагала. Ксавье держал себя спокойно и твердо, он был добр ко мне. Он сказал маме и папе, что хочет им кое-что сообщить, и мы вчетвером вошли в гостиную.
Ксавье закрыл дверь и тихо сказал:
— У Джессики будет ребенок.
Воцарилось молчание. Я думала, что сейчас от криков задрожат стены. Отец казался озадаченным. Мама смотрела на нас.
— Да, — сказал Ксавье, — боюсь, что это так, и мы должны решить, что делать.
Мама закричала:
— Ребенок! Джессика! Я этому не верю.
— Это правда, — сказала я. — Мы собирались пожениться, но произошел несчастный случай.
— Случай! — крикнула мама, преодолев свое изумление. — Что ты говоришь? Это невозможно.
— Это случилось, мама, — ответил Ксавье, — поэтому давайте обсудим, что лучше предпринять.
— Я хочу все знать. Я не могу поверить, что моя дочь… — продолжала кричать мама.
— Это правда, доктор подтвердил мою беременность.
— Доктор Клинтон, — в испуге прошептала мама, бледнея.
— Нет, врач, который не знает нас, — уверил ее Ксавье.
Мама повернулась ко мне, как разъяренная тигрица. Она наговорила мне много горьких слов. Я не помню их, я старалась не слушать эти упреки. Я продолжала думать о ребенке. Я хотела этого ребенка и думала, что при всех моих горестях он будет много значить для меня. Затем мама взялась за папу. Она сказала, что это его вина. Если бы он не был таким беспомощным, мы до сих пор жили бы в Оукланде и к этому отвратительному рудокопу не приезжали бы его друзья, чтобы совращать глупых девчонок. Вот что бывает, когда живешь рядом с такими людьми. Теперь у меня появится незаконнорожденный ребенок. В семье Клэверингов никогда не было такого позора.
— О мама, ты ошибаешься, был, — сказала я. — Ричард Клэверинг делил свою любовницу с Карлом II…
— Как будто это одно и тоже, — с негодованием сказала она.
— Но был один незаконнорожденный, его сын женился на своей кузине и вошел в нашу семью.
— Замолчи, ты, девка. Мы опозорены, и все это из-за твоего отца…
Она неистовствовала еще долго, и я знала, что она будет такой всю жизнь. Я старалась не слушать и говорила себе, что Десмонд вернется. Все раскроется и уладится.
Что нужно предпринять, решил Ксавье. Даже и подумать было немыслимо о том, что у меня будет незаконный ребенок. То, что я беременна, можно скрывать еще несколько месяцев, может быть шесть. Платья носили широкие, и еще долго будет незаметно. Ребенок появится в июне. В апреле родители уедут со мной в Италию. Мы скажем, что папа обеспокоен маминым здоровьем. Мы должны будем продать серебряный поднос и чашу, которую подарил Георг IV одному из наших предков. Это ценные вещи, и у нас будут деньги на путешествие и на рождение ребенка. Мое дитя родится в Италии, а когда мы вернемся, то скажем, что мамино недомогание оказалось беременностью, о чем она и не подозревала, потому что в ее возрасте не бывает обычных симптомов. Таким образом, мы сможем вернуться с ребенком и избежим скандала.
Как я была несчастна все эти месяцы! Мы сняли на небольшой срок виллу во Флоренции.
Флоренция с дворцом Медичи, с золотыми огнями!
При других обстоятельствах я была бы в восторге. Я пыталась забыться, представляя, как брожу по этим улицам с Десмондом. Когда я увидела в витрине магазина на знаменитом мосту опалы, я отвернулась, не в состоянии смотреть на них. За несколько недель до родов мы поехали в Рим, и там родилась моя девочка. Это было в июне 1880 года, и я назвала ее Опал. Мама сказала, что это глупое имя и она выберет другое.
Поэтому дитя назвали, как и меня: Джессика, Опал Джессика.
Мы вернулись домой, и мамина неизменная надменность была такова, что хотя некоторые люди и имели свои соображения по поводу нашего отъезда и возвращения с новорожденной, никто не посмел упомянуть об этом, Я думаю, моя дорогая Опал, ты догадалась, кто это дитя.
Никогда не стыдись своего рождения. Ты была зачата в любви. Всегда это помни и, что бы люди ни говорили тебе о твоем отце, не верь им. Я хорошо знала его. Он не способен был украсть этот несчастный опал. Как я хотела бы, чтобы этот камень никогда не находили! Кто-то другой украл Зеленый луч солнечного заката, но не твой отец. Я уверена, что когда-нибудь правда восторжествует.
Теперь, мое дорогое дитя, я подхожу к концу своего рассказа. После твоего рождения мною овладело такое отчаяние, что я нигде не могла найти покоя. Мы никогда не были счастливы в Дауэр Хаузе; теперь же мама сделала нашу жизнь невыносимой. Не только мою, но и папину. Я видела, что с каждым днем он становится все несчастнее. Когда я неожиданно поднимала голову, я видела ее глаза, с отвращением устремленные на меня, но его она без конца обвиняла во всех бедах. Она говорила, что я унаследовала его слабость и только он виноват в случившемся.
Мне кажется, что Мириам по-своему любила тебя, но она боялась показать это при маме. Ты тоже любила ее и всегда шла к ней на руки. Ксавье и папа сильно привязались к тебе.
А я очень несчастна. Я прихожу к ручью, отделяющему Дауэр Хауз от Оукланда, и долго смотрю на холодную воду. Я много думала о своей жизни и, наконец, пришла к убеждению, что никогда больше не увижу Десмонда. Он должно быть мертв, иначе он не покинул бы меня. Это убеждение так сильно, что когда я сижу у ручья, мне кажется, вода манит меня, как будто сам Десмонд зовет меня к себе. Единственное объяснение, которое я нашла, это его смерть, иначе почему бы он исчез? В этом я уверена. Он никогда бы не покинул меня. Кто-то украл опал, а обвинение пало на него. Может быть его убили, чтобы все считали его вором. Я знаю, что никто в это не верит, но сама твердо убеждена. Он никогда не вернется. Он хочет, чтобы я была с ним, поэтому он зовет меня к ручью.
Мое присутствие в Дауэр Хаузе приносит всем несчастье. Мама еще больше, чем прежде, упрекает папу. Я думаю, что жизнь мне не нужна, если я никогда не увижу Десмонда на земле. Слуги любят тебя… все любят… кроме мамы, но я думаю, она никогда никого не любила. И вот я сижу у ручья и думаю обо всех горестях, которые я принесла в свою семью, и о том, насколько бы им было лучше без меня. Даже дочери будет лучше, она не будет слышать маминых упреков, не узнает, что ее мать опозорила семью, а моя мама всегда будет относиться ко мне с презрением. Мне хотелось опустить лицо в холодную воду, и когда я попробовала это сделать, испытала совершенный покой.
Мне не с кем было поговорить об этом, кроме Ханны. Она знала обо всем. Она рассказала мне: слуги в Оукланде допускают, что ребенок мой, но не уверены в этом. Даже миссис Бакет считала, что мама никогда не согласилась бы на такой обман и объясняла появление ребенка хорошо известным фактом, что женщины в годах часто «попадаются», когда меньше всего ожидают этого, и у ее тетки Полли все произошло точно так же. Она плохо себя чувствовала, а доктора не понимали, в чем дело, и вдруг… она беременна и дитя вот-вот появится.
— Я с ней соглашаюсь, — сказала добрая Ханна.
Прошло несколько недель, и я все еще хожу к ручью. Когда я рассказала Ханне, что я чувствую, она закричала:
— Вы не должны так думать!
Но я возразила:
— Это было бы к лучшему. Девочке будет хорошо, они позаботятся о ней. А мне тоже будет легче.
— Может быть, все еще изменится со временем, — убеждала Ханна.
— Я не думаю о том, что будет. Может быть, через двадцать лет я отнеслась бы к своей судьбе по-другому, более терпимо. Но я должна столько пережить, пока пройдут эти двадцать лет!
Ханна сказала:
— Если вы что-нибудь совершите над собой, вас не смогут похоронить в освященной земле.
— Почему?
— Почему?
— Говорю вам, не смогут, если вы… сделаете это. Закон не разрешает. Таких людей хоронят на перекрестках дорог или еще где-нибудь, но не на кладбище.
Я много думала об этом, но продолжала ходить к ручью. Я решила, что когда-нибудь пойду туда и не вернусь. Я думаю о тебе, моя доченька. Расскажут ли они, когда ты вырастешь, обо мне… и о твоем отце? Вот почему я решила написать, чтобы ты знала правду такой, как вижу ее я. И это истинная правда, Опал. Я сижу у ручья, пишу тебе, и прошлое возвращается ко мне. Видишь ли, ты должна знать, как это случилось. Я дам это письмо Ханне, а она передаст его тебе, когда придет время. Но может быть, это время никогда не настанет и я расскажу тебе все сама. Сегодня я заканчиваю писать и отдам письмо Ханне.
Прощай, маленькая Опал. Пусть Бог поможет тебе, и ты когда-нибудь узнаешь правду о своем отце. Я уверяю тебя, что нет ничего такого, что может опорочить его. И еще, последнее, моя любимая маленькая доченька, буду я или нет рядом с тобой, когда ты вырастешь, но не позволяй никому говорить плохо о своем отце.
Я смотрела вдаль и видела все так ясно перед собой. Потом я опустилась на колени перед могилой. Мои щеки были мокрыми от слез, хотя я не чувствовала, что плачу.
* * *В этот вечер я не вышла к обеду, потому что не могла видеть их. Они представлялись мне совсем другими людьми. Мне казалось, я вижу их насквозь. Я ненавидела их: они довели ее до самоубийства. Если бы они отнеслись к ней с большей добротой, она и сейчас была бы жива и у меня была бы мать. Как она была несчастна! Мне хотелось все им высказать: моему слабому отцу, на самом деле моему дедушке; моей гордой бабушке (как я была рада, что она мне не мать!); Мириам, за которую всегда все решали другие; и Ксавье, доброму, но такому далекому, который ничего не сделал, чтобы спасти ее. Я притворилась, что у меня болит голова, и, когда вошла Мириам, закрыла глаза и отвернулась.
На следующий день я увидела Ханну.
— Значит, вы прочитали письмо, мисс Джессика? — спросила она.
Я кивнула:
— Скажи мне, что случилось потом?
— Ее нашли в ручье. Она лежала вниз лицом. В этом месте было мелко, вода едва покрывала ее.
— И они похоронили ее здесь? На Пустоши?
— Преподобный Грей был очень строг в этом отношении. Самоубийц не хоронят на освященной земле.
— Как жестоко! — воскликнула я. — Я сделаю это место священным! Она была такой хорошей и никому не причиняла вреда. Я очищу ее могилу, посажу цветы.
— Лучше не делайте этого, мисс.
— Почему? Это была моя мать.
— Я знала, что вы это так воспримете. Она бы ничего не написала вам, если бы думала, что это так сильно огорчит вас.
— Расскажи мне подробно, как все это случилось, Ханна.
— Ее нашли и тихо похоронили. Вот и все. Люди мало говорили об этом. Все знали, что она отличалась от всей семьи, и считали, что она это сделала, потому что влюбилась, а он уехал. Сердце ее было разбито, а она была молода и решила, что жизнь окончилась. Я всегда кладу цветы на ее могилу.
— Спасибо Ханна. Кто-нибудь подозревал, что я ее дочь?
— Если и так, то никто не говорил об этом. Считалось, что вы поздний ребенок. Это иногда случается, а мисс Джессика утонула спустя некоторое время после вашего рождения. Я помню, это был жаркий июльский день, — она отвернулась, губы ее дрожали. — Они вернулись только несколько недель назад, и люди думали, что она встретила кого-то в Италии. Это был последний день июля, а вы родились первого июня. Вы были совсем крошкой.
— Как она должна была страдать! Ты знала моего отца. Расскажи мне о нем.
— Он казался таким милым молодым джентльменом. Высокий, с красивым лицом. Одно время он был любимцем мистера Хенникера. Но потом он, конечно, говорил о нем ужасные вещи. Я никогда не забуду тот день.
— Расскажи мне все, Ханна.
— День начался, как обычно. Мы принесли гостям горячую воду. Одна из горничных сказала: «Мистера Дерхэма нет в комнате. Его постель нетронута, его вещей нет». Мы возразили: этого не может быть, но так оно и было. А затем мистер Хенникер обнаружил, что недостает его самого прекрасного опала, и, естественно, все решили, что он захватил его с собой.
— Но это не так, Ханна. Ты же знаешь, что это не так.
— То же самое говорила ваша мама, но он уехал, и опал исчез.
— Она знала, что он не брал его.
— Она любила его.
— Она никогда не полюбила бы вора.
— Любовь не считается ни с чем.
— Я знаю, что это неправда.
— Ну, вот опять… Вы говорите, как ваша мама. Я никогда не думала, что она сделает это. Я бы нашла способ остановить ее. Она говорила, что он приходил к ней во сне и сказал, что любит ее, что никогда не покинул бы ее в этой жизни. «Приходи ко мне, — сказал он ей во сне. — Приходи ко мне по ручью. Только смерть удерживает меня вдали от тебя». Я уверена, что после этого она приняла решение. Она знала, что он умер. Теперь они вместе навсегда.
— Ей надо было жить, чтобы доказать его невиновность.
— Но у нее были странные фантазии: она думала, что он зовет ее к себе.
— Мне хотелось бы узнать правду, Ханна, открыть, что же на самом деле случилось с этим опалом.
— Бог с вами, мисс. Много лет уже пытаются найти его. Я думаю, что мистер Хенникер никогда не оставлял поиски. И вы считаете, что вам это удастся? Вы же ничего не знаете о таких вещах. Вы еще только начинаете узнавать, как войти в этот мир!
— Но он мой отец, она моя мать. Это же все меняет.
Ханна печально покачала головой.
* * *Я не могла говорить со своей семьей о трагедии, но я могла объясниться с Беном. На следующее утро, придя к нему, я сразу же сказала:
— Я знаю все об отце и матери и то, что вы обвиняете его в краже опала.
Мы сидели в гостиной. Некоторое время он молчал, но я видела, что ему очень грустно.
— Мне не с кем поговорить об этом, кроме вас, — продолжала я.
— Кто рассказал тебе? — спросил Бен. Я сказала, что мама оставила мне письмо.
Он кивнул.
— Вы знали? — спросила я.
— Я догадался. Ты так похожа на нее, такие же темные глаза, длинные ресницы и тонкие брови, такой же вздернутый нос и рот, который смеется над жизнью даже в тяжелый час. Сейчас мне показалось, что это она здесь сидит. Тебе столько же лет, сколько ей было тогда, но она меньше разбиралась в людях, чем ты, не могла постоять за себя.
— Вы знали о ней и об отце?
— Все было ясно, как день.
— И вы были довольны… сначала? Вы были не против? — впервые я увидела, что он раздумывает.
— Я не мог ничего иметь против, — сказал он, наконец. — С первой же минуты их встречи было видно, что с ними происходит. Тогда я думал, что он хороший, честный юноша.
— Вы же знаете, Бен, что он не сделал этого.
— Что ты имеешь в виду, говоря, что он не сделал? Он разбил ее сердце. Я бы убил его за это. Да, убил бы!
— Вы любили ее, Бен, — сказала я.
Он задумался.
— Да, можно сказать и так. Она была красивой и нежной… а я… посмотри на меня — грубый, старый рудокоп.
— Вы хотели сами на ней жениться, Бен?
— Это было бы неправильно.
— Если бы вы женились, я была бы вашей дочерью.
— Неплохая идея.
— Тогда я была бы другой, совсем не такой, как сейчас.
— Значит, спасибо судьбе, что трагедия предотвращена.
Он снова стал самим собой, и беседа с ним успокаивала меня.
— Да, — продолжал он, — я любил ее. Она была, как этот дом… Ты понимаешь, о чем я говорю? Чуть-чуть отдалена от меня, нечто такое, чего я жаждал и чем хотел обладать. Но с женщиной все по-другому. Я проклинаю себя, что меня не было здесь в то время. Если бы я был здесь, ничего бы не случилось.
— Чтобы вы сделали, Бен?
— Я бы предложил ей выйти за меня замуж. Может быть она бы согласилась.
Я подбежала к нему, обняла и прижала к себе.
— О Бен, это было бы замечательно! Мы бы жили вместе, и я избавилась бы от Дауэр Хауза.
Он погладил мои волосы и сказал:
— Ты бы хотела этого?
— Это было бы удивительно!
— Но этого не произошло, не правда ли? Что пользы оглядываться назад и говорить «если бы». Это делают глупцы. Вчерашний день надо забыть. Важно то, что есть сегодня, важно будущее. Мы познакомились и стали друзьями, а дружба прекрасная вещь.
Я снова подошла к креслу и попросила:
— Скажите мне о случившемся.
— Твоя мама бывала в Оукланде.
— Да, я знаю и про бал, и про вишневое платье.
— Она встретила твоего отца. Это была любовь с первого взгляда. Они собирались пожениться и уехать в страну опалов. Не думаю, что это было подходящее место для такого хрупкого существа, но она рвалась туда, считала, что должна быть рядом с ним. Ее тоже охватила опаловая лихорадка, она клялась, что сможет все преодолеть вместе с ним. И она смогла бы. Я завидовал счастью Десмонда Дерхэма. Это был красивый юноша из хорошей семьи. И честный… так я думал. У него в крови была тяга к приключениям, поэтому он отправился в Австралию, сначала за золотом, как и все мы. Но найдя свой первый опал, он перестал думать о золоте. У него была уверенность, что он нашел одно из самых богатых залежей опалов в Новом Южном Уэльсе. Он постоянно говорил об этом. Мы шутили над ним и называли его уверенность фантазией Десмонда. Но затем нас захватила его одержимость, и, чтобы обсудить этот вопрос, мы собрались в Оукланде. Здесь он встретил твою маму, они полюбили друг друга и решили вступить в брак. Так было до той ночи.