Настя, набрав несколько ажурных комплектов, скрылась за шторкой.
— Юра, — позвала она через несколько минут стоявшего рядом с примерочной кабинкой Григорьева, — посмотри, пожалуйста.
Он заглянул за шторку. И оказался совсем не готовым к увиденному. Настя стояла на каблуках в черном ажурном гарнитуре, который, не скрывая ничего, лишь подчеркивал все достоинства ее стройной фигуры.
— По-моему, бюстгальтер маловат, — произнесла девушка, разглядывая себя в зеркало, — давит.
Григорьев громко проглотил слюну.
— Или ничего? Пойдет? Как ты думаешь? — Она посмотрела в зеркало на него.
— Я… я не знаю… — промямлил Григорьев и задернул штору.
По дороге домой перед глазами стояла полуобнаженная Настя. Странно, каждое утро он видел ее в своей футболке или рубашке, всегда обращал внимание на фигуру, на стройные ноги, но относился к ней как к юной девочке, а в магазине она предстала перед ним настоящей взрослой женщиной… Но все, о чем он теперь думал, почему-то казалось ему невозможным, словно рядом в кабине сидела не обыкновенная земная девушка, а существо из другого мира. Григорьев посмотрел на нее. Свет и тени с улицы, проникавшие сквозь стекло, скользили по ее лицу, придавая таинственность и делая Настю еще более красивой.
— Давай поужинаем где-нибудь? — предложил Григорьев.
— Давай, — просто согласилась Настя. Она все время молчала, лишь бросала на сидящего за рулем Григорьева короткие задумчивые взгляды.
Он остановил машину возле небольшого кафе, огни которого показались ему уютными.
Они заказали ужин. Потом танцевали. Он обнимал Настю и понимал, что испытывает к ней отнюдь не отцовские и не братские чувства. В его сердце все большую силу набирала не страсть — нежность, очень большая нежность, в которой растворялось желание. И девушка давала ему понять, что понимает это.
Олег не мог сказать точно, в какой момент Настя стала для него больше, чем просто знакомой, больше, чем человеком, которого он спас. Он никак не мог определить ту грань, за которой перестал видеть в своей подопечной смазливую девчушку, а рассмотрел сильную особенную женщину. То, что не сегодня в магазине, — это точно. Возможно, уже в первый вечер у себя на кухне после ее спасения, когда не увидел на лице избитой девушки ни слезинки, и потом в комнате после ванной, когда ощутил силу ее женской притягательности. Наверное, поэтому она до сих пор все еще рядом с ним.
После кафе они прогуливались в мягких вечерних сумерках по освещенной фонарным светом улице. Она держала его под руку. Он молчал. Говорила она. Рассказывала о своей прошлой жизни под Калугой у бабушки. А он думал о том, что после тяжелого дня хочет забыть все плохое и слушать ее еще и еще. И вот так идти…
— Знаешь, я бы хотела гулять и гулять по ночной Москве! — мечтательно посмотрела на первые, еще не яркие звезды Настя.
— Москва как Москва, — пожал плечами Григорьев и пообещал: — Погуляем еще.
— Ты не понимаешь, — девушка в эмоциональном порыве взглянула ему в лицо. — Мне нравится читать книги о Москве, и еще я хочу гулять по ночной Москве. Москва! Какая силища дремлет в тиши ее ночных улиц, в красоте силуэтов ее зданий, в мерцании огней! Дремлет, потому что она никогда не спит. История и современность очень гармонично переплетаются в этом древнем городе, в его домах, улицах, площадях, даря нам лучшее, что есть в России. Неужели ты этого не видишь?
— Ну, мечтательница моя, с книгами понятно. И с ночными прогулками тоже согласен — они являются отдыхом и развлечением, во время которых неплохо думается и мечтается. Хотя Москва мне не очень… Суматошный город. — Он крепко держал ее ладонь в своей руке, будто опасался, что это прекрасное воздушное создание улетит, как только он ослабит пальцы.
— Нет, господин Соколовский, вы не романтик! — хохотнула Настя. — И у тебя дома я не нашла вообще ни одной книги. Ты совсем ничего не читаешь?
— Да все как-то нет времени. Раньше читал, а теперь обхожусь телевизором. В кино можно сходить, если захочется.
— Тут я готова поспорить с тобой. Ни одна экранизация, какая бы она гениальная ни была, не сможет передать все многообразие и смысл написанного произведения. Кроме того, чтение книг заставляет работать воображение, представляя героев по-своему или себя на их месте. Обожаю читать!
— А чего тут спорить. Согласен.
— Еще со школы я знаю, что чтение книг улучшает память, развивает мышление, увеличивает словарный запас, отвлекает от неприятностей, успокаивает нервы.
— Сдаюсь уже! — засмеялся Олег.
— Обещай мне в этом месяце прочитать какую-нибудь книгу, — серьезно потребовала Настя.
— Что-нибудь из Дарьи Донцовой? — продолжал веселиться Олег.
— Какие мы инфантильные! — залилась заразительным смехом Настя. — Мужчинам эта женская муть неинтересна. Прочитай, например, Ремарка.
— Читал все, что у него вышло из печати. Не все понравилось. Но «Три товарища» в юности обожал. Льва Толстого с Достоевским прошу тоже не предлагать — в детстве начитался до интеллектуальной отрыжки. И про войну не надо.
— А что тебе нравится?
— Что-нибудь историческое.
— Ладно. Выберешь сам. Но обещай, что прочтешь!
— Обещаю!
Они вышли на набережную Москвы-реки. Показался краешек луны. Голубоватые блики потекли по ровной поверхности воды. На другом берегу утопали в мягкой вечерней мгле крыши домов, в которых зажигались первые окна. Ночь, окутывая город своим плотным покрывалом, неслышно ступала по улицам, гася в переулках тусклые остатки минувшего дня и расцвечивая яркими огнями кварталы. Земля и небо наполнялись прохладой и покоем.
— Давай вернемся в парк у кафе? — попросила Настя.
Фонари освещали перекресток и сквер за ним. Над уютными скамеечками высокие липы протянули друг к другу густые ветви. Они сидели на скамейке в самом дальнем углу парка. Настя притихла рядом с Олегом, потом положила ему на плечо голову. Стояла такая тишина, что слышалось, как шевелятся листья на старых липах. Олег чувствовал тепло девушки, ее мягкие волосы касались его щеки. Он обнял ее за плечи и прижал к себе.
Поставив «Лексус» на подземную стоянку, они поднялись на лифте до квартиры. Все это время, пока ждали лифт, пока Григорьев открывал ключами дверь, они оба молчали, но как только в темном коридоре за ними защелкнулся замок двери, Григорьев набросился на Настю. — Юра! Мой Юра… — исступленно шептала она…
Настя спала, положив голову на его руку. Он смотрел на нее, и ему хотелось, чтобы эта ночь длилась бесконечно долго. Сейчас их мир несся где-то по ту сторону времени, по другую сторону настоящего. Все произошло так быстро, что Григорьев ничего не смог понять и взвесить. Он еще не понимал, любит ли его Настя по-настоящему. Он не представлял себе, за что его, уже седого и потрепанного жизнью, может полюбить столь юное создание с ангельскими глазами. Он боялся уснуть, думая, что, когда проснется, Насти не окажется рядом и сказка закончится. Размышляя так, Григорьев все же не заметил, как заснул.
Проснулся он от аппетитного шкворчания и запаха домашних котлет, доносившихся из кухни. За окном стояло солнечное утро. Вспомнив, что было ночью, Григорьев улыбнулся и потянулся в сладостной истоме. Он повернул голову и посмотрел на часы, стоявшие на тумбочке у дивана. Стрелки показывали, что можно поваляться еще минут пятнадцать. Рядом с часами Олег рассмотрел исписанный ровным женским почерком тетрадный листок. Он протянул руку, взял лист и поднес к глазам. Это были стихи.
Юрочке
Не тревожься, я снов не нарушу,
Твоих утренних грез не спугну,
Свою тихо озябшую душу
Осторожно в любовь заверну.
Опою ее сладким дурманом
Откровений и призрачных грез
С лепестками голландских тюльпанов
И испанских изысканных роз,
Меланхолией светлого дыма,
Что в твоих задремал волосах,
Я поверю, что снова любима,
Отражаясь в закрытых глазах.
Григорьев понял, что сражен наповал. Такие женщины, как Настя, умеют мечтать, фантазировать о сказочной любви. Они не слабые, нет. Они очень уязвимые в своих мечтах. Но у них есть одно главное качество — верность. Если такая женщина полюбит, то навсегда. А повстречав такую женщину, ее нужно беречь, как одинокий пугливый огонек свечи на ветру. И если убережешь, силе ее разгоревшегося пламени уже будут не страшны любые жизненные бури. Просто ты должен быть рядом. И ты будешь рядом, потому что она, такая замечательная, уже твоя и ты не хочешь с ней расставаться. Уезжая, можно ей ничего не объяснять, потому что к ней всегда можно вернуться. Вернуться, потому что она любит, а значит, поймет и простит. Она не сможет по-другому.
— Настя, — позвал он.
Она услышала.
— Ты проснулся? — девушка появилась на пороге комнаты в его рубашке, с вилкой в руке. — Умывайся, завтрак почти готов.
— Настя, — позвал он.
Она услышала.
— Ты проснулся? — девушка появилась на пороге комнаты в его рубашке, с вилкой в руке. — Умывайся, завтрак почти готов.
— Подойди, пожалуйста, ко мне, — попросил Григорьев.
Она приблизилась. Рассмотрев в его руке листок со стихами, спрятала лицо за копной густых волос.
— Дай руку. Сядь.
Девушка опустилась на край дивана, упорно не глядя на Григорьева.
— Чьи это стихи?
— Мои, — тихо призналась она. — Тебе не понравились?
— Очень… Очень понравились! — Он потянул ее на диван. — Иди ко мне, мое талантище!
— Котлеты сгорят! — взвизгнула Настя, не успев даже сделать попытки к сопротивлению.
— Пусть…
Найти и убрать Николая Николаевича было делом нетрудным. Колян в день встречи проследил автомобиль, в котором уехал представитель заказчика, до самого офисного здания. Григорьев застрелил Николая Николаевича в конце рабочего дня вместе с водителем, когда те садились в машину, прямо на стоянке перед офисом. Правда, пришлось долго ждать, сидя на угнанном мотоцикле и изображая из себя курьера из байкеров. Но все прошло гладко. Пистолет с глушителем осечки не дал. Никто из немногочисленных сотрудников на автостоянке не обратил внимания на мотоциклиста в сером шлеме и черной кожаной куртке, не спеша покидающего стоянку. Григорьев, опасаясь камер видеонаблюдения, шлем не снимал, поэтому за те полтора часа, что он провел перед офисным зданием, пропотел основательно.
Отъехав несколько кварталов, Григорьев остановился у поджидающей его взятой напрокат «Тойоты Камри», поставил мотоцикл у обочины тротуара, сел в автомобиль и только потом с облегчением снял надоевший шлем и перчатки. Не задерживаясь, он тронул машину с места.
Проехав значительное расстояние, Григорьев выкинул в мусорный бак шлем, на следующей остановке — кожаную куртку и перчатки. Пистолет он сбросил с высокого гранитного берега в Москву-реку.
Оставался еще один контактер, имени и местонахождения которого Григорьев не знал.
Вечером того же дня Григорьев с Настей переехали на турбазу.
Они лежали под теплым одеялом на широкой кровати в комнате, обитой сосновой реечкой. Приятный запах смолы витал повсюду.
Голова девушки лежала на его плече. Рукой он обнимал Настю за талию.
— Юра, а где ты научился так драться? — заглянула ему в глаза Настя своим ясным чистым взором.
— С детства у меня способности к этому, — попробовал отшутиться Григорьев.
— Юра, а серьезно? — не отставала девушка.
Григорьев вздохнул, припомнив дни своей юности, и нехотя стал говорить:
— Рос я в лихие девяностые. Ты не знаешь этого времени. Представь: повылазили, как грибы после дождя, «братки», «отморозки» всякие, наркоманы, жулики, а ментов днем с огнем не сыщешь. Даже если найдешь, тебе только хуже — вся ментовня под бандюками ходила. А выживать как-то надо. Адекватными тогда были ребята-афганцы — могли и «братков» припугнуть, и за себя постоять. Потянулась молодежь к афганцам. Я тоже с друзьями ходил в секцию рукопашного боя. Научился приемам разным, захватам да ударам. В соревнованиях участвовал. В армии потом пригодилось. Попал в спецназ. А уж в спецназе эту науку по высшей категории преподавали.
— И часто тебе эту науку применять приходится?
— Если ты о нашем случайном знакомстве, то те трое нас с тобой жалеть не стали бы.
— Ты о них вспоминаешь?
— Вспоминаю, когда ты напоминаешь.
— Неужели для тебя так просто убить человека?
— В спецназе учат именно этому.
— И многих ты уже?.. — Она не договорила.
Он понял. Сказать правду? Григорьев задумался. Правда была настолько безжалостной и безнадежной, что могла разрушить то чистое и светлое, что они с Настей только-только начали создавать.
— Если ты заметила, я сплю спокойно, — ответил он уклончиво.
— Господи, Юра, что же у тебя на душе? Ты ведь на самом деле очень хороший! Как ты можешь с этим жить?
А как с этим жить? Он вот живет, не позволяя себе много мечтать о другой, спокойной жизни. Да и живет он только одним днем, потому что прошлое научило его не заглядывать далеко вперед. Григорьев посмотрел на Настю.
— В Чечне я услышал одну сказку, в которой старый чеченец рассказывает своему внуку о борьбе, которая происходит в душе каждого человека. Старик говорит: «Малыш, в нас борются два волка. Один представляет собой Несчастье — страх, тревогу, гнев, зависть, тоску, жалость к себе, обиду и неполноценность. Другой волк представляет Счастье — радость, любовь, надежду, безмятежность, доброту, великодушие и сострадание». Маленький чеченец спрашивает: «А какой волк побеждает?» Старый чеченец отвечает просто: «Всегда побеждает тот волк, которого ты кормишь».
— Классно сказано! — оживилась Настя. — А расскажи мне о войне.
— О войне? — Григорьев подумал, что солдатам, вышедшим оттуда, порой бывает очень трудно найти с людьми, не знающими, что такое война, общий язык. После войны «пропадает» память. Условия экстремального нечеловеческого существования на грани отнимают ее у бывших солдат. Нет, конечно, они ничего никогда не смогут забыть, но только эта страница их жизни спрятана глубоко в душе. Так глубоко, что говорят о ней только со своими.
— Лучше я расскажу тебе еще одну сказку, — улыбнулся Григорьев.
— Ладно. Давай сказку, — согласилась Настя.
Глядя в ее красивые глаза, он начал говорить.
— Одна известная библейская легенда рассказывает о священнике, который сидел во время потопа на крыше церкви и истово молился, — тихо выговорил Олег. — Мимо проплывали лодки и люди, они звали священника плыть с ними. На что святой отец повторял: «Меня бог спасет!» Когда он утонул, то пришел к богу с претензиями — почему тот не спас его. Знаешь, что ответил господь? «Я же посылал к тебе лодки, сын мой!»
— К чему ты это? — Настя отстранилась. Ее глаза смотрели внимательно.
— Я думаю о нас. Может, для меня ты та самая лодка?
— Знаешь, я верю в судьбу. Ты спас меня для того, чтобы я спасла тебя! Юрочка, я буду твоим ангелом-хранителем! Я все для тебя сделаю! Я согласна быть рядом с тобой всю жизнь.
Он вначале не осознал смысла сказанных слов. А когда понял, подумал, что ослышался.
— Что?.. — переспросил он, вглядываясь в глаза Насти.
— Я дала согласие.
— Согласие?..
— Да.
— На что?
— Стать для тебя всем: другом, любовницей, женой. Ангелом-хранителем. Я везучая.
— Я это заметил.
— Не смейся. Просто мы должны были встретиться в этой жизни и встретились.
— И ты веришь по-настоящему в то, что любишь меня?
— Верю. И люблю, — тихо сказала она.
— Настенька, — взяв ее за руки, он старался говорить убедительно, — это просто девичья влюбленность в своего спасителя! Такое случается. Со временем пройдет.
— Нет. Я люблю тебя! — произнесла она твердо. — Навсегда!
— Когда же ты успела так полюбить?
— Еще тогда, на дороге… И потом… каждый день влюблялась в тебя все сильнее!
— Интересно… Но ты совсем меня не знаешь! Ты не знаешь, чем я занимаюсь… А если я страшный человек?
— Ты не смотри, что я еще девчонка, у меня сердце женское. Оно тебя знает… настоящего. Ты хороший. И я чувствую, что нужна тебе. Женись на мне. Я буду варить тебе борщ, свяжу тебе пояс из собачьей шерсти — лечебный и заговорю серебряный перстень — он избавляет от всяких болезней, еще напишу тебе много стихов и добрую песню о девушке, что влюблена в потрясающего мужчину, которому давят в спину растущие белые крылья, а он их не видит.
Григорьев вспомнил ее проникновенные стихи и задумался.
— Конечно, мне пора устраивать свою жизнь. И ты очень хорошая девушка… — говоря это, он непривычно волновался. — Но у нас разница в пятнадцать лет!
— Глупый… Какой же ты глупый! Я люблю тебя!.. — Она впилась губами в его губы…
Не дождавшись телефонного звонка от Куратора и убедившись, что вокруг все тихо, Григорьев поздним вечером следующего дня поехал в Москву за документами и вещами.
Оставив Коляна в машине у подъезда, Григорьев поднялся к себе в квартиру.
После двух дней отсутствия Олег был дома. Пройдя к окну, не зажигая света, он обвел взглядом знакомую комнату с высоким натяжным потолком и широким диваном и почувствовал грусть — это все ему предстояло покинуть, пусть на время, но все-таки покинуть уже прямо сейчас. Заберет спрятанные в шкаф доллары, свой старый паспорт, кое-что из одежды и поедет к Насте на турбазу. Как только он справит ей новые документы, они уедут с ней. Далеко. Новости до Хозяина доходят быстро. А просчитывать ситуации тот умеет. Волна уже поднялась. Чтобы не снесло, лучший выход — уехать. Все равно никакие объяснения с Хозяином ничего не дадут. Надо уйти по-английски, не прощаясь, и оставить себе шанс на жизнь.