После спектакля я поспешил домой, сославшись на внезапное недомогание. Видя мое пепельно-серое лицо, Мэри сразу подтвердила, что мне лучше идти домой, и стоило больших усилий разубедить ее отправиться на Бейкер-стрит и ухаживать за мной до выздоровления.
Пьеса считается фантастической, но в ней есть и чистейшая правда: в одном человеке действительно могут уживаться две личности! Стивенсон предпочел не называть лекарственное средство, могущее чрезвычайно обострить противоречия человеческой психики и расколоть ее надвое, но мои познания в медицине с легкостью восполнили пробел. Я отлично знал это средство. О да! Человек может подавить животное начало и превратить себя в машину с безукоризненной логикой и чистейшим разумом, но низменные позывы не исчезнут. Они лишь спрячутся, ожидая подходящей минуты, чтобы вырваться наружу.
Раньше я думал: Холмс выслеживает убийцу из Уайтчепела либо он и есть тщательно маскирующийся убийца. А теперь осознал другую возможность: вдруг он ищет преступника, не подозревая, что преступник — он сам?
Через неделю мой друг снова ушел в ночь. Утром следующего дня, мучимый любопытством и нетерпением, я изучил газеты, но не нашел сообщений о новом убийстве. Может, переутомился и стал жертвой разыгравшегося воображения? Но, кажется, Холмс был чем-то сильно озабочен либо удручен. Его явно тяготила какая-то мысль. Когда я предложил поделиться ею, он долго молча смотрел на меня, а затем покачал головой:
— Друг мой, я не смею.
После долгой паузы он добавил:
— Ватсон, если я внезапно умру…
Сдерживаться больше не было сил.
— Боже мой, Холмс! В чем дело? Расскажите хоть что-нибудь!
— Ватсон, это очень важно. Если я внезапно умру, сожгите мой труп. Обещайте!
— Холмс!
Он положил руку мне на плечо и внимательно посмотрел в глаза.
— Обещайте мне! Поклянитесь своей честью!
— Я обещаю…
— Своей честью!
— Я клянусь своей честью!
Словно обессилев, он внезапно рухнул в кресло.
— Ватсон, спасибо!
Холмс ушел той ночью, и на следующую тоже. При этом выглядел измученным, будто отчаянно искал что-то и никак не мог найти. Вечерами казалось, он был почти готов все мне рассказать, но в последний момент передумывал и снова молча уходил в лондонскую мглу.
Однажды газеты сообщили не об одном, а сразу о двух убийствах в Ист-Энде. Теперь убийца, прозванный газетчиками Джек-потрошитель, получил описание: свидетель рассказал, что видел высокого мужчину в темном плаще и дорожной фетровой шляпе.
Я сообщил Холмсу о содержании статей и своих подозрениях, решительно потребовав объяснений. Мне очень хотелось надеяться — больше, чем на спасение своей бессмертной души! — что Шерлок встретит мои рассуждения дружелюбным ироничным смешком и даст совершенно обыденное и здравое толкование фактов. Но увы, он слушал меня, прикрыв глаза и крепко сжав трубку зубами. Наконец я умолк, не в силах выдерживать его непроницаемое молчание.
— Пожалуйста, Холмс! Убедите меня, что я не прав! Скажите, что вы не имеете никакого отношения к этим убийствам, умоляю!
— Мой друг, я ничего не могу вам сказать.
— Тогда дайте хоть крупицу объяснения, за которую мог бы уцепиться мой здравый смысл!
Он долго молчал. Наконец спросил:
— Собираетесь обратиться в полицию со своими подозрениями?
— Вы хотите, чтобы я обратился?
— Нет. — Он ненадолго прикрыл глаза, затем продолжил: — Но это не важно. Все равно вам не поверят.
Его голос звучал устало, но спокойно, а поведение не выдавало безумия. Однако я знаю, как дьявольски искусны бывают люди, желающие скрыть свое помешательство.
— Известно ли вам, сколько писем и телеграмм обрушилось на Скотланд-Ярд за последние недели? Там просто сумасшедший дом. Множество домохозяек и безумцев сообщают, что видели Джека-потрошителя, знают его либо им являются. Полицейские получают тысячу писем в неделю! Ваш одинокий голос утонет в этом хаосе.
Он покачал головой.
— Ватсон, они ни на шаг не приблизились к пониманию происходящего. Эти убийства называют «ужасом Уайтчепела». Но если бы они догадывались о настоящем ужасе, стоящем за этими преступлениями, давно покинули бы город, вопя от страха.
Невзирая ни на что, мне следовало обратиться в полицию или, по крайней мере, поделиться с кем-то подозрениями, попросить совета. Но я не знал, кто бы мог спокойно воспринять мои кошмарные умозаключения. Мэри, безгранично доверявшая Холмсу, не пожелала бы слушать о нем дурное. И вопреки всему, я в глубине души по-прежнему верил, что неправильно истолковал факты. Шерлок Холмс не может совершать столь гнусные злодеяния!
На следующий день мой друг даже не вспомнил о состоявшемся накануне разговоре. Это показалось мне настолько странным, что я усомнился в самом факте беседы. Вдруг я все вообразил?
Я решил не выдавать своего интереса, но пристально следить за Холмсом. Когда он в следующий раз отправится в ночное путешествие, я пойду за ним, хочет он того или нет.
Холмс несколько раз посетил Уайтчепел днем и согласился, чтобы я его сопровождал. Воистину, это место не годилось для жизни приличного человека. На улицах в изобилии валялся конский и свиной навоз, куриный помет и человеческие экскременты. Стоял невыносимый шум от телег и тачек, детского гвалта и пьяных воплей, кудахтанья цыплят и хрюканья свиней, живущих рядом с людьми в подвалах и грошовых доходных домах. Из каждого окна над нами свисало выстиранное тряпье, сереющее в пропитанном зловонными миазмами воздухе.
Во время наших походов Холмс лишь осматривал улицы и выбеленные известкой стены складов и глухих аллей. Временами останавливался перекинуться парой слов с уборщицей или полисменом, встреченными в узких проулках. Вопреки обыкновению, он не посещал места преступлений, и в моих глазах это стало убедительнейшим доказательством его вины. Если он не вовлечен в злодеяния, как можно объяснить тот факт, что он избегает мест их совершения?
Миновали октябрь и первая неделя ноября, и лишь тогда мой друг вновь собрался на ночную вылазку. Если бы не случай, это прошло бы незамеченным. Я устроил несколько ловушек, чтобы проснуться, если Холмс решит покинуть дом ночью, и долгое время бодрствовал после того, как вечером он удалялся в свою комнату. Однажды, просидев долго и безрезультатно, я заснул и был среди ночи разбужен шумом. За окном стоял туман, скрадывавший звуки, и сквозь него, будто издалека, доносился стук копыт и голос человека, подзывавшего кебмена. Так и не сумев заснуть, я накинул халат и спустился в гостиную глотнуть виски.
Холмс исчез. Дверь в его комнату была распахнута, кровать пуста.
Я твердо решил узнать правду, какой бы она ни была, и положить конец этому запутанному делу. Быстро оделся, сунул в карман револьвер и выбежал на улицу. Далеко за полночь найти кебмена вблизи Бейкер-стрит весьма затруднительно. Несомненно, Холмс договорился с извозчиком загодя. У моего друга было серьезное преимущество во времени: прошел без малого час, прежде чем я миновал Олдгейт и оказался в трущобах Ист-Энда.
Я полагал, что из-за ночных убийств увижу пустынные улицы, закрытые пабы и жителей, подозрительных к чужакам. Но даже в столь поздний час здесь бурлила жизнь. Слоняясь по улицам, я обнаружил много открытых пивных, в большинстве своем заполненных мастеровыми и женщинами сомнительной репутации. И где бы ни оказывался, максимум в сотне ярдов замечал городской патруль либо вооруженных констеблей. Кое-кто из них провожал меня цепким взглядом. Даже женщины на перекрестках, одетые в шали и чепцы, в эту промозглую ноябрьскую ночь держались группками по две-три.
Найти Холмса я не смог, слишком поздно вспомнив о его таланте к перевоплощению. Им может быть любой из тех, кто попался мне на глаза: безработный механик, играющий в карты в пабе «Боар и Бристл»; пожилой священник, спешащий непонятно зачем по Коммершиал-стрит; моряк, болтающий с официантками в «Кингс армс». Как любой мог быть и Джеком-потрошителем.
Вокруг я видел множество женщин — сидевших в пабах, стоявших в дверях, бредущих по улице. Жалкие особы, увешанные дешевыми побрякушками, устало улыбались любому, кто носит брюки, и как бы невзначай показывали обтянутые чулками голени, хрипло воркуя при этом: «Милый, тебе одиноко?», либо незлобиво переругиваясь с товарками.
Я понял, что сложившееся благодаря карте представление об Уайтчепеле обманчиво. В ночном тумане улицы казались гораздо ýже, магазины меньше и все — теснее, загроможденнее и запутаннее, чем днем. Тут и сотни констеблей не хватило бы. Глухие аллеи, зыбкий свет газовых фонарей, плывущий туман превращали Уайтчепел в лабиринт, где Джек-потрошитель мог спокойно убивать свои жертвы в нескольких ярдах от ничего не подозревающей толпы.
Дважды казалось, что я заметил Холмса, но, устремившись следом, я обнаруживал свою ошибку. В каждом пьянице, спящем в парадной, мне мерещился свежий труп, любое пятно на брусчатке представлялось кровью, а шмыгнувшая в проулок бродячая кошка была как тень подстерегающего убийцы. Несколько раз я решал прекратить бессмысленные поиски и отправиться домой, но уговаривал себя подождать еще немного.
Дважды казалось, что я заметил Холмса, но, устремившись следом, я обнаруживал свою ошибку. В каждом пьянице, спящем в парадной, мне мерещился свежий труп, любое пятно на брусчатке представлялось кровью, а шмыгнувшая в проулок бродячая кошка была как тень подстерегающего убийцы. Несколько раз я решал прекратить бессмысленные поиски и отправиться домой, но уговаривал себя подождать еще немного.
Холмса мне удалось найти за час до рассвета.
Я зашел в паб, чтобы немного погреться. Бармен был угрюм и неразговорчив, он явно усомнился в мотивах моих ночных блужданий, что вполне логично в свете недавних событий. Пиво подали скверное и к тому же сильно разбавленное. Поначалу со мной пытались заговорить женщины, но они показались мне скорее жалкими, чем привлекательными, поэтому быстро отстали.
Через час с небольшим, утомленный тяжелыми запахами кабака, я вышел подышать ночным воздухом. Под дождем туман почти рассеялся. Я брел наугад по улицам и переулкам. Наконец остановился и попытался определить, где нахожусь, — место выглядело совершенно незнакомым. Я свернул за угол и оказался в безымянном дворе; пригляделся, надеясь различить в темноте табличку с названием, — безуспешно. И вдруг заметил пару ног, торчащих из-под арки входа. Подошел, леденея от ужаса. На мостовой лежала женщина в задранных юбках, наполовину скрытая тенью арки. Этой ночью мне довелось повидать с дюжину таких пьянчужек, слишком бедных для того, чтобы позволить себе кровать и крышу над головой. Но холодное предчувствие говорило мне: это не просто мертвецки пьяная бродяжка. Темнота вокруг ее тела выглядела плотнее, чем обычная тень. Я опустился на колени, взялся за запястье.
Ее глаза распахнулись и уставились на меня в сонном ужасе. Она пронзительно завизжала, вскочила.
— Спасите! Боже мой, спасите! Джек-потрошитель! — восклицала женщина хриплым шепотом.
Она попыталась бежать, но зацепилась за собственную нижнюю юбку и упала на колени.
— Мисс, с вами все в порядке? — спросил я и, не подумав, протянул руку, чтобы помочь ей встать на ноги.
— Убийца!!! — завизжала она, пытаясь уползти на четвереньках, словно животное. — Убийца!
— Извините, мэм! — пролепетал я, пятясь.
Очевидно, успокоить ее было невозможно: она ползала на четвереньках, визжа и глядя на меня через плечо. Во дворе было пусто и темно, но я боялся, что ее крики разбудят жильцов. Я вдруг уперся спиной в дверь; та подалась и распахнулась. Зацепившись каблуком о порог, я не устоял на ногах.
В комнате висел густой и терпкий запах крови. Моя рука, коснувшаяся пола, оказалась запачкана ею. В тусклом свете мерцавшего каминного огня я различил кровать и бесформенную фигуру на ней — чтобы понять, кто это, не нужно было присматриваться.
Лежащее на кровати женское тело так искромсали, что оно едва походило на человеческое. Все вокруг было залито кровью. Я подошел и в замешательстве пощупал запястье — рука уже остыла. Верхнюю юбку сняли, нижние разрезали, а тело искусно вскрыли от лобка до солнечного сплетения.
Слишком поздно! Я тихо застонал. Услышав рядом тяжелую медленную капель, повернулся и… увидел перед собой бледное лицо Холмса.
Он выглядел усталым, но без тени ужаса в глазах. Шерлок стоял за кроватью, и, когда мои глаза привыкли к сумраку, я различил скальпель для вскрытий. Руки Холмса были по локоть испачканы кровью, монотонно капавшей с лезвия на каменный пол. У ног стоял полуоткрытый кожаный саквояж, какими пользуются хозяева бакалейных лавок.
— Доктор, вы уже ничем ей не поможете. — Равнодушный голос пронзил меня холодом.
Этого Шерлока Холмса я не знал. И даже не был уверен, узнал ли он меня. Сыщик нагнулся и захлопнул саквояж прежде, чем мне удалось рассмотреть лежащий внутри кусок окровавленной плоти, потом вытер скальпель о свой холщовый фартук, осторожно уложил в деревянный ящичек, а его опустил во внешний карман саквояжа.
Лишь теперь я понял, что на нем длинные перчатки. В потрясенном разуме сложилась мысль: «Он хорошо подготовился». Холмс снял перчатки, швырнул их в камин и подтолкнул кочергой. Они подымили немного, занялись, и по комнате поплыл мерзкий запах горелой крови. Мой друг снял и фартук. Под ним оказалась простая одежда, какую обычно носят рабочие.
— Боже мой, Холмс! — только и пробормотал я. — Вы ее убили?
Он тяжело вздохнул.
— У нас мало времени. Пожалуйста, Ватсон, следуйте за мной.
Все же он меня узнал, и это хороший знак. Повинуясь давней привычке, я в полной растерянности последовал за ним. Он закрыл дверь на ключ, положил его в карман и повел меня за небольшие ворота. Торопясь, мы прошли по захламленной улочке, далее по двум узким проулкам и очутились во дворе позади боен. Там он избавился от фартука и ключа. Холмса поджидал кеб — лошадь была привязана к фонарному столбу, — но кебмена вблизи не оказалось.
— Отвезите меня домой, — попросил Холмс. — Вам не следовало идти за мной, но раз уж пошли, признаюсь, я рад возможности облегчить душу рассказом о крайне неприятных делах, какие мне довелось увидеть и совершить.
Я правил, Холмс сидел позади, то ли размышляя, то ли дремля. Мы миновали трех констеблей, однако я не рискнул привлечь их внимание. Холмс попросил меня оставить кеб у конюшни, недалеко от Бейкер-стрит.
— Кебмен придет через полчаса, — сказал он, умело управляясь с лошадью. — Ему заплачено вперед, ждать незачем.
Сменив грубую одежду на халат, тщательно отмывшись от грязи и крови, принеся персидскую туфлю с табаком и усевшись в кресло, Холмс сказал:
— Ватсон, полагаю, вы сочли меня полным безумцем и за последний час не выпустили из ладони рукоять старого верного револьвера. Даже пальцы свело, угадал? Нет-нет, — добавил он, видя, что я собираюсь отрицать, — не опровергайте очевидное! Ваша рука ни на секунду не покидала карман, трудно не заметить, что его оттягивает увесистый предмет. Возможно, я и безумен, — он улыбнулся, — но не слеп.
Это уже хорошо известный мне Холмс, его можно не опасаться. Я позволил себе расслабиться.
Рука моего друга помедлила над полкой с трубками и выбрала ту, что с глиняным черенком. Холмс наполнил ее табаком.
— В самом деле, Ватсон, в последние месяцы я бы, пожалуй, не стал с вами спорить, назови вы меня сумасшедшим. Мне самому было бы проще счесть себя безумцем, а увиденное и разгаданное — фантазиями маньяка.
Он вынул уголек из камина, приложил к трубке и раздул, пока она не засветилась чуть ли не ярче камина.
— Начать следует с пропавшего трупа. Хотя нет, пожалуй, с канонады над Лондоном.
Он поднял палец, пресекая мои возражения.
— Ватсон, я обещал рассказать все. И расскажу. Но умоляю, позвольте сделать это так, как я считаю нужным.
Когда я обсуждал двойной выстрел с моим братом, Майкрофт поведал о любопытном явлении: оказывается, когда стреляет мощное орудие, наблюдатель, удаленный от места выстрела, в момент пролета снаряда над головой слышит отчетливый звук, громкий хлопок — звук сжимаемого снарядом воздуха. И он приходит раньше звука, создаваемого порохом в стволе орудия. А если у наблюдателя хороший слух, он различит две звуковые волны: первую — от сжатого снарядом воздуха, вторую — от воздуха, хлынувшего, чтобы заполнить разреженную область. Аналогичный звук издавал бы летательный аппарат, движущийся быстрее скорости звука, и если этот аппарат достаточно велик, звук был бы двойным. Мой брат сказал об этом как о некоем казусе, но я достаточно хорошо его знаю, чтобы уловить скрытый смысл. Приняв сей факт за основание гипотезы и учтя замеченный наблюдателями меньший промежуток времени между двумя выстрелами на севере Лондона по сравнению с югом, я пришел к выводу: гипотетический летательный аппарат сбавлял высоту, летя на юг.
— Но как такое возможно, Холмс? — спросил я, исполненный сурового скепсиса. — Воздушный корабль, да еще летящий быстрее артиллерийского снаряда? Никакой народ на нашей благословенной земле не способен изобрести такое диво, уже не говоря о том, чтобы сохранить его в секрете.
— Именно! — подтвердил Холмс и выпустил клуб дыма из трубки. — И это подводит нас к делу об исчезнувшем трупе. Мне как раз нужен был повод исследовать область к югу от Лондона, и два крестьянина очень вовремя предоставили мне его. Ватсон, вы же знаете мой метод. К сожалению, искавшие тело батрака люди затоптали все вокруг, но кое-где сохранились отметины, которые поведали много странного: вокруг стога кружили животные, оставившие невиданные следы. Из них почти ничего не удалось выяснить — разве что факт ранения одного из существ, поскольку отпечатки были смазаны, словно зверь хромал. Судя по глубине следов, животные были размером с собаку. Самое странное — они, кажется, ходили строго друг за другом. Затем мне пришла в голову мысль: одно гипотетическое живое существо с восемью или более ногами оставило бы именно такие следы. Они вели к месту, где лежал умирающий, обходили вокруг. Но дальше от того места тянулись только следы людей, которые его искали. Я пытался выяснить, откуда появились странные отпечатки, и прошел с милю, но они затерялись на овечьем пастбище, затоптанные копытами. Мне лишь удалось понять, что несколько дней назад овцы были сильно напуганы и метались по всему полю. Тогда я вернулся на то место, где лежал пострадавший, и снова вгляделся в следы необычного существа. Знаете, а ведь у меня сложилось впечатление, что такие следы могло оставить насекомое! Их частично затоптали двое мужчин — те, кто меня вызвал. Но поверх имелись следы третьего мужчины. И я быстро определил, что они принадлежали умирающему. После того как первые двое отправились за помощью, он встал и ушел, очевидно унеся странное животное с собой.