— О господи! — воскликнул я. — Вы не шутите, Холмс? По-вашему, это что-то вроде колдовства вуду?
— Нет, Ватсон. — Он улыбнулся. — Боюсь, это куда серьезнее древних суеверий. Несколько футов умирающий прополз на четвереньках, затем встал и побрел шатаясь. Но вскоре его шаги стали тверже, он двигался быстрее и целеустремленнее. Наконец вышел на оживленную дорогу, и там где следы затерялись среди множества других — я не смог определить его дальнейший путь. И все же не сомневаюсь: он направился в Лондон.
Слушая рассказ друга, я совершенно забыл не только о револьвере в кармане халата, но и о событиях минувшей ночи, убитых нищенках и своих подозрениях.
— И тогда я понял: мне нужна консультация эксперта, — продолжал Холмс. — Мистер Уэллс, о котором я рассказывал ранее, оказался именно таковым — лучше и не придумаешь. Мы обсудили с ним возможность существования иных обитаемых миров. Мистер Уэллс высказал мнение, что, поскольку существуют многие миллионы подобных Солнцу звезд, непременно есть и разумная жизнь — цивилизации, так же превосходящие британскую, как мы превосходим африканских дикарей.
— Вы думаете, это был космический корабль из другого мира?
Я слышал такие суждения на лекции по популярной астрономии, но до сих пор относил их на счет игры воображения.
— Я принял это как рабочую гипотезу, которую подтвердят либо опровергнут новые факты, и спросил у мистера Уэллса, обязательно ли жители иных миров подобны нам формой тела и размерами. К этому предположению он отнесся с откровенным скепсисом и заявил, что у них не больше причин походить на нас, чем у осьминога или муравья. И что они вполне могут уважать нашу цивилизованность и мораль не больше, чем мы уважаем уклад и обычаи муравейника. Подобное я предполагал, но старался не выдавать причины моего интереса, а потому осторожно перевел разговор на биологию, на тему необычных повадок и жизненных циклов земных существ. Один из приведенных мистером Уэллсом примеров особенно привлек мое внимание — это жизненный цикл осы ихневмон.
— Простите, Холмс, кого? Осы ихневмон? Мне кажется, вы смеетесь надо мной!
— О, мой дорогой доктор, если бы так… Но, молю вас, выслушайте. Все это имеет непосредственное отношение к нашему делу. Жизненный цикл ихневмона страшен. Когда самка готова отложить яйца, она отыскивает цикаду, размерами зачастую намного превышающую саму осу, жалит ее и откладывает яйца в парализованное, но вполне живое насекомое. Цикада служит пищей развивающейся личинке, а та растет, причем инстинкт велит ей как можно дольше не трогать жизненно важные органы, пока не настанет время выходить в мир и самой откладывать яйца. Этого мне хватило, чтобы дополнить рабочую гипотезу. Полагаю, некое существо с летательного аппарата не только приблизилось к смертельно раненному человеку, но и проникло в его тело и взяло под контроль все основные функции жизнедеятельности. Особенно меня удивило то, что из всех встреченных людей чужак выбрал умирающего. Несомненно, это существо… полагало себя неспособным подчинить здорового человека.
— Холмс, я должен признаться: эта история не слишком помогает восстановить доверие к вашему здравомыслию.
— Да, Ватсон, вы всегда отличались рассудительностью. Но позвольте кое-что вам показать.
Он встал, пересек комнату, поднял кожаный саквояж и поставил на стол передо мной. Я смотрел, оцепенев.
— Холмс, я не смею…
— Друг мой, раньше мужество никогда вам не изменяло.
Собрав всю волю, я заставил себя открыть саквояж. Внутри лежало нечто, заляпанное кровью. Смотреть не хотелось, но это было необходимо.
Два матово-белесых яйца имели легкий фиолетовый оттенок, были скользкими от крови, а размером и формой напоминали плод манго средней величины. Внутри каждого проглядывала скорчившаяся жуткая тварь. Несомненно, ни одно земное существо не способно на такую кладку! Но куда страшнее яиц было лежавшее в саквояже чудовище. Не в силах вынести его вид, я с содроганием отвернулся. Оно походило на помесь гигантской креветки с тропической сороконожкой, с десятками длинных шипастых щупалец и суставчатых ножек, ощетинившихся острыми крючками. Голова монстра — во всяком случае, то, что можно посчитать таковой, — была почти отрублена ножом, и рана сочилась густой, как ворвань, прозрачной жидкостью, чей резкий неприятный запах напоминал запах керосина. Вместо рта чудовище имело круглое сосательное отверстие, окаймленное мириадами крохотных зубов.
— Это я извлек из ее тела, — сообщил Холмс.
— Боже мой, значит, вы не убивали ее? — прошептал я, глядя на друга.
— Ватсон, вы об этом уже спрашивали. Боюсь, ответ зависит от того, что считать живым либо мертвым. Живым в ее теле был лишь этот монстр. Убил ли я женщину, удалив монстра?
Я снова вздрогнул и не глядя захлопнул саквояж. Замер, пытаясь собраться с мыслями.
— Нет… вы не убивали ее. Но почему именно Уайтчепел?
— Вы видели молодую особь. Взрослая гораздо больше. Я не знаю, разумна ли эта тварь — по крайней мере, в нашем понимании разумности, — но определенно хитра. Монстру необходимо живое тело, внутри которого будет развиваться молодая особь. Но как приблизиться к человеку, обнять и прижать к себе, чтобы отложить яйцо в его тело? Вижу, вы поняли. Уайтчепел — идеальное место для монстра, единственное, где он мог получить желаемое. Я изучил Ист-Энд вдоль и поперек, я шел по пятам за таинственным незнакомцем и опаздывал снова и снова, иногда лишь на минуты. По возможности удалял молодые особи из трупов. Я говорю «из трупов» — хоть эти женщины двигались, они уже были мертвы. Если бы я их не остановил, они спрятались бы и позволили монстрам вырасти в себе. Обнаружить источник, изначальную тварь, можно, лишь неотступно следуя за ней. Но и в этом случае успех не гарантирован. Если взрослых тварей было две, шансов не осталось.
— Почему вы не обратились в полицию?
— И что бы я сказал? Попросил бы поохотиться на тварь, найти которую можно, лишь вскрыв человеческое тело?
— Но письма? Разве не вы писали от имени Джека-потрошителя?
Холмс рассмеялся:
— Зачем это мне? В полицию приходят фальшивки и нелепые плоды разыгравшегося воображения. Даже мне удивительно, сколько людей со странностями обитает в Лондоне. Сдается, в появлении этих писем следует винить либо газеты, жадные до крикливых сенсаций, либо шутников, мечтающих выставить глупцами инспекторов Скотланд-Ярда.
— Хорошо, и что нам делать?
— Нам?!
— Конечно! Неужели вы полагаете, что, узнав о такой опасности, я позволю вам действовать в одиночку?
— Ах да, дорогой мой Ватсон! Несомненно, без вас мне не справиться. В ближайшем будущем я обязательно найду это существо. Необходимо его умертвить, пока оно не убило снова.
Наутро произошедшее казалось мне дурным сном — слишком нелепым, чтобы принимать всерьез. Я поражался себе. Как можно поверить в такое?! Видел ли я все на самом деле или воспринял то, что хотел мне показать и внушить Холмс? Нет! Все реально. Я не мог усомниться в собственном уме и потому должен был верить моему другу.
Пару дней Холмс обследовал Ист-Энд при свете дня, запоминая расположение дверей на конкретных улицах и в переулках, осматривая проходные дворы и останавливаясь переговорить с констеблями да рабочими, — словно генерал, планирующий военную кампанию.
На третий день меня допоздна задержали дела. К вечеру я уже почти купил практику за вполне приемлемые деньги, но формальности, как всегда, потребовали дружеской выпивки участвующих в сделке сторон, а затем пришлось изучать и подписывать дополнительные бумаги. В итоге я вернулся на Бейкер-стрит позже десяти вечера.
Холмса уже не застал, но обнаружил записку от него:
Я отправился завершить начатое. Лучше бы вам не вмешиваться. Уверяю, в этом случае я не стану думать о вас хуже. Но если пожелаете присутствовать, ищите меня близ тупика на Траул-стрит.
Я прочел, чертыхаясь. Холмс решил не впутывать меня, невзирая на большую опасность, грозившую ему при попытке справиться в одиночку. Я схватил длиннополое пальто и шляпу со стойки в прихожей, вытащил из ящика револьвер и отправился в ночь.
Лондон был окутан глухим туманом, свет газовых фонарей едва пробивался сквозь смрадную мглу. Я позвал кебмена и едва не погиб под экипажем — меня просто не разглядели.
Туман в Уайтчепеле казался еще гуще и желтее, чем на Бейкер-стрит. Кебмен высадил меня перед пабом «Голова королевы» и предупредил насчет тамошних опасностей.
Глухой двор, о котором писал Шерлок Холмс, был вымощен по методу Макадама: земля покрывается слоем жидкого битума, а поверх засыпается щебенка. Поверхность получается более гладкой, чем брусчатка, и легче ремонтируется. Несомненно, в ближайшем будущем все улицы Лондона станут такими же ровными и удобными.
Холмса уже не застал, но обнаружил записку от него:
Я отправился завершить начатое. Лучше бы вам не вмешиваться. Уверяю, в этом случае я не стану думать о вас хуже. Но если пожелаете присутствовать, ищите меня близ тупика на Траул-стрит.
Я прочел, чертыхаясь. Холмс решил не впутывать меня, невзирая на большую опасность, грозившую ему при попытке справиться в одиночку. Я схватил длиннополое пальто и шляпу со стойки в прихожей, вытащил из ящика револьвер и отправился в ночь.
Лондон был окутан глухим туманом, свет газовых фонарей едва пробивался сквозь смрадную мглу. Я позвал кебмена и едва не погиб под экипажем — меня просто не разглядели.
Туман в Уайтчепеле казался еще гуще и желтее, чем на Бейкер-стрит. Кебмен высадил меня перед пабом «Голова королевы» и предупредил насчет тамошних опасностей.
Глухой двор, о котором писал Шерлок Холмс, был вымощен по методу Макадама: земля покрывается слоем жидкого битума, а поверх засыпается щебенка. Поверхность получается более гладкой, чем брусчатка, и легче ремонтируется. Несомненно, в ближайшем будущем все улицы Лондона станут такими же ровными и удобными.
Ранее Холмс разговаривал здесь с рабочими, рассыпавшими щебень. Но, конечно, они давно ушли. В переулке на углу остался полупустой котел с битумом. Хотя нефтяную горелку убрали, медленно остывавший котел еще давал немало тепла.
Три несчастные бродяжки сидели спиной к котлу у костерка, протянув руки к слабому оранжевому пламени. Рядом лежала кучка щепы и хвороста, ее должно было хватить до утра.
Холмса не было видно.
Женщины заметили мое внимание и зашептались. Одна подошла и вымученно улыбнулась.
— Дорогой, не пожалеешь пары монеток? Или поставишь выпивку бедной женщине?
Она кивнула в сторону невидимого из-за тумана паба и одновременно поддернула юбку, чтобы я мог рассмотреть ее нагую голень.
— Я ищу друга.
— Могу стать вам подружкой, если захотите.
— Нет, мне не нужна дружба такого рода.
— Скажете тоже! — хихикнула она. — Всем мужчинам нужна. А у меня даже монеты на выпивку не осталось. Неужто джентльмен пожалеет шиллинг для поиздержавшейся дамочки? Нет лишнего шиллинга? Ведь есть!
Я взглянул на женщину, и она выпрямилась, позволяя себя рассмотреть. В других обстоятельствах она могла бы выглядеть если не красивой, то, по крайней мере, привлекательной. Но сейчас… истрепанный донельзя чепец, исхудавшее лицо и несомненные признаки ранней чахотки. Ей бы лежать в постели, а не проводить ночь на улице, в сырости и холоде.
Я уже решил обратиться к ней, отвести в паб и купить горячительное — лишь ради того, чтобы увести со стылой улицы и, возможно, спасти от монстра, крадущегося по туманным улицам. Холмса можно подождать и в заведении. Раскрыл было рот, чтобы заговорить, но вдруг увидел мужчину, приближавшегося со стороны тупика, хотя раньше там никого не было. Я намеревался окликнуть его, приняв за моего друга, но вовремя увидел: хотя незнакомец ростом с Холмса, он гораздо дороднее, с отчетливым брюшком, и одежда на нем сидит скверно. Другая женщина поприветствовала его, улыбаясь. Он кивнул и принялся расстегивать брюки. Я отвернулся, исполненный отвращения; разговаривавшая со мною женщина взяла меня под руку.
Третья женщина исчезла из виду. И я удивился не меньше остальных, когда за спиной холодно и властно прозвучало:
— Стой, злодей!
Я оглянулся: третья женщина уверенно держала в руке знакомый револьвер Холмса с легчайшим спуском, целясь в голову незнакомца. Я узнал тонкий орлиный нос моего друга, его напряженный и решительный взгляд.
Мужчина с поразительным проворством обернулся и прыгнул на Холмса. Я оттолкнул руку женщины и выхватил из кармана револьвер. Два выстрела грянули почти одновременно. Мужчина зашатался и упал на спину — обе пули вошли над левым глазом и снесли половину черепа.
Женщины завизжали.
Мужчина с размозженной головой оттолкнулся рукой от земли, вскочил и снова бросился на Холмса. Я опять выстрелил, и моя пуля снесла все, что еще оставалось у него на плечах. Разорванная трахея с шипением втягивала воздух, из нее лезли синевато-белые щупальца. Но чудовище не прекратило атаку.
Пуля Холмса вошла толстяку в середину груди. Тот пошатнулся, по туловищу расползлось красное пятно — вот и весь эффект.
Мы снова выстрелили разом, целясь ниже и надеясь поразить спрятавшееся чудовище. Две пули развернули безголовое тело. Шатаясь, оно ударилось о котел с битумом и опрокинуло его.
Холмс мгновенно подскочил к противнику.
— Нет! — закричал я.
Но он воспользовался преимуществом и толкнул монстра в расползающуюся лужу битума. Тот встал, роняя капли вязкой жидкости, и стряхнул цеплявшегося изо всех сил Холмса, как лошадь стряхивает со спины шаловливую цирковую обезьянку. Затем повернулся, чтобы напасть.
Мой друг выхватил из костра пылающую головню и ткнул ею в грудь чудовищу.
С устрашающим шипением битум занялся, и враг обеими руками схватился за грудь. Холмс же одним мощным рывком поднял котел и выплеснул остатки битума на разорванную шею. Когда же пламя высоко взметнулось, отскочил. Чудовище закружилось, зашаталось — это выглядело жуткой пародией на движения пьяного.
После того как сгорела одежда, мы увидели, что вместо человеческого репродуктивного органа у монстра торчит устрашающе шипастый яйцеклад. Он корчился, пульсировал в огне. На наших глазах он вздулся, сократился и вытолкнул наружу покрытое слизью фиолетовое яйцо. Монстр засучил ногами и опрокинулся на спину, его живот медленно раскрылся.
— Быстрее, Ватсон! — крикнул Холмс. — Сюда!
Он сунул хворостину мне в руки, а другую подхватил сам. Мы встали по обе стороны от тела.
Выползавшие из него жуткие существа напоминали гигантских омаров, но были отвратительнее и куда подвижнее. Мы били членистых тварей палками, стараясь, чтобы брызжущая из них маслянистая слизь не попала на одежду, и пытаясь не вдыхать кошмарный запах горелого мяса. Твари были чрезвычайно упорные и живучие. Полагаю, лишь их растерянность из-за огня и внезапность нашей атаки спасли нам жизнь. Шесть монстров покинуло тело, и мы убили всех.
В лежавшей перед нами пустой оболочке не осталось ничего даже отдаленно напоминавшего человеческое. Холмс снял юбки, чтобы подпитать огонь. Маслянистая кровь монстров горела ясным жарким пламенем; в конце концов остались только дымящиеся лоскуты, клочки нечеловеческой плоти и обгорелые кости.
Кажется невероятным, что стрельба и шум борьбы не привлекли сотню горожан и констеблей. Но узкие улицы так искажали звук, что определить его источник было почти невозможно, а густой туман растворял шум и надежно скрывал нас от посторонних глаз.
Мы с Холмсом отдали дочерям греха все деньги, оставив себе лишь на поездку в кебе. И сделали это не столько ради их молчания (едва ли они пошли бы в полицию с такой невероятной историей), но в надежде, может и наивной, что женщины прекратят на время свой тяжкий промысел и найдут теплое пристанище на зиму.
Я пишу эти строки спустя два месяца со времени последнего убийства в Уайтчепеле. Холмс, как всегда, спокоен и безмятежен, а я не могу смотреть на ос без холодного необъяснимого страха.
Это дело оставило больше вопросов, чем дало ответов. Холмс предположил, что приземление летательного аппарата было результатом загадочного происшествия в глубинах пространства, а не разведкой перед вторжением и колонизацией. Такой вывод он сделал, исходя из неподготовленности и хаотичной активности чужеродных существ, полагавшихся на случай больше, чем на тщательное планирование.
Думаю, произошедшее так и останется загадкой, но я верю: нам удалось остановить ужас. Надеюсь, на Землю наткнулся лишь один корабль, сбившийся с курса и не вернувшийся к родным берегам где-то в неведомой космической глуби. Я смотрю на звездное небо и содрогаюсь. Что таится в этих далеких пространствах, подстерегая нас?