Отовсюду доносились голоса, крики, но мне было наплевать. Я больше ничего не слышал, кроме биения собственного сердца и вереницы фраз, прокручивающихся у меня в голове.
«Пульса нет», «не дышит», «она мертва»…
Потеряв равновесие, я рухнул перед ней на колени и закрыл глаза.
«Ну вот и все, – подумал я, обращаясь к своему демону. – Теперь все закончилось. Теперь тебе нечего бояться…»
* * *Родительский дом, пусть даже это фешенебельные апартаменты в Верхнем Ист-Сайде, – особенное место, где тебя всегда рады видеть независимо от того, беден ты или богат и здоровая ли у тебя психика. К своему стыду, приезжаю я сюда крайне редко, и то по острой необходимости.
– Добрый вечер, мистер Эддингтон! – приветствует меня толстушка Анетт, озарившись широкой добродушной улыбкой. – Вы уже выздоровели? Приготовить для вас что-нибудь особенное? Мраморную говядину или, может быть, рыбу в соусе бешамель? – тараторит она, вызывая во мне естественную реакцию на подобную навязчивость.
Я мотаю головой.
– Нет, спасибо, я не голоден. Отец дома?
– Да, сэр.
Служанка забирает у меня пальто, и я вижу сбегающего со второго этажа отца.
– Привет, сынок! – мы по-медвежьи обнимаемся. Черт, гребаное плечо…
Я корчу страдальческую мину.
– Дай угадаю, ты не принимаешь болеутоляющее? – догадывается он.
– Я дурею от них, пап.
– И что? Это ведь временно.
– Да, но у меня две очень важные сделки на этой неделе. Я не имею права тупеть.
– Трудоголик! – с гордостью восклицает он, потрепав меня по затылку, – весь в меня.
– Это комплимент?
Он смеется.
– Скорее, неоспоримый факт. Какими судьбами в нашем скромном жилище? Заехал проведать своего старика или по делу?
– И то и другое, вообще-то.
– Так я и думал. Пойдем в кабинет?
– Было бы неплохо, – отвечаю я, последовав за ним через холл.
– Присаживайся, – он указывает в кресло. – Выпьешь чего-нибудь?
– Нет, у меня и без алкоголя крыша едет.
Улыбнувшись, он наливает себе немного бренди и устраивается напротив меня.
– Итак, я весь внимание, – говорит он, посерьезнев.
Я прыскаю. Иногда отец напрочь забывает, что мы родственники, и обращается со мной как со своим партнером. Наверное, это у него профессиональное.
– Это насчет Кэтрин.
Его брови изумленно ползут вверх.
– Хочешь поговорить со мной о своей девушке?
Я киваю.
– С чего вдруг? Мама вроде бы лучше в этом разбирается.
– Верно, но полагаю, я уже созрел для настоящей мужской беседы.
Отец весело усмехается, впечатленный моим аргументом.
– Ладно, рассказывай. Что у вас стряслось?
– Хм, с чего бы начать… – я колеблюсь.
– Начни с главного.
С главного? Дерьмо, это не так просто.
– Я хочу на ней жениться, – с дрожью в голосе сообщаю я, однако отец не выглядит удивленным.
– И в чем проблема?
– В моем дерьмовом характере. Импульсивность, паранойя, вспыльчивость… – перечисляю я, – ну, ты и сам знаешь.
– Боишься, что она увидит тебя таким?
Я закатываю глаза.
– Она уже и так достаточно видела, я не об этом.
– А о чем?
Я шумно втягиваю воздух, стараясь сформулировать свои беспорядочные мысли, но отчего-то это дается мне с трудом. Я привык, что все наши темы обычно сводятся к бизнесу, или же к идиотским провинностям Майка, а тут…
– Ей всего девятнадцать, – объясняю я, смущенно потупив взгляд. – Сейчас ее вполне все устраивает, но рано или поздно ей осточертеет такая жизнь, она наберется смелости и уйдет от меня. Возможно, у нас родится ребенок, и не один, и что тогда? Я останусь ни с чем?
– Мне кажется, ты преувеличиваешь и чересчур заморачиваешься на мелочах.
– А как иначе? Я уже проходил через это. Больше я такого не допущу.
– Ну вот видишь? Ты сам ответил на свой вопрос – не допустишь.
– Мне тяжело, пап. Как мне измениться? Я имею в виду, полностью? Избавиться от своих недостатков навсегда?
Он удрученно потирает лоб и снисходительно улыбается.
– Так не бывает, Роберт. Если бы твоя проблема заключалась в алкоголизме или, скажем, наркомании, я бы предложил тебе пройти курс реабилитации в Ист-Хэмптоне, а здесь… – он разводит руками. – Такова твоя натура, сынок. Это не заболевание, не вирусная инфекция или аппендицит, который можно вырезать. Это твой темперамент. И лекарства от этого, увы, нет. Ты должен научиться управлять своими эмоциями, и я уверен, что в конечном итоге у тебя получится. Время меняет людей. С детьми появляется стабильность, а стабильность приводит к успокоению. Все наладится, поверь мне. Ты просто еще не повзрослел.
Не повзрослел?
– Господи, мне тридцать лет…
– Это не имеет значения. Не цифры делают из мальчика мужчину.
– А что?
– Ошибки.
Я задумываюсь. Ошибки? Неужели я мало наворотил? По мне так порядочно, чтобы отправиться прямиком в ад.
– Кэтрин не заслуживает страданий. Я обязан сделать ее счастливой, пойми.
– Я знаю. И не сомневаюсь, что ты справишься с поставленной задачей, это у тебя в крови.
– Твоими бы устами да мед пить, – буркаю я, отворачивая от него пылающее стыдом лицо.
– Все образумится, не переживай, – оптимистично заключает отец, поднявшись из-за стола. – Пойдем поужинаем. Мама обрадуется твоему визиту.
– Извини, но я не могу. Я обещал Кэтрин, что проведу вечер с ней.
– Какие проблемы? Пригласи ее сюда.
– Сюда? – я быстро сопоставляю все «за» и «против» и прихожу к выводу, что Кэтрин понравится для разнообразия полакомиться стряпней Анетт.
– Ладно, отправлю за ней Пита. И пап?
– М-м?
– Спасибо за разговор. Не то чтобы мне полегчало, ведь я закоренелый реалист, но все-таки…
Отец осуждающе качает головой и смеется.
– Ты неисправим.
* * *– Ты заметил? Тетя сегодня была необычайно добра ко мне, – заговорщически произносит Кэтрин, когда мы поднимаемся в мою бывшую комнату и я закрываю дверь.
– По-моему, она всегда добра к тебе, Кэт, – я устало плюхаюсь на кровать.
– Нет, ты ошибаешься.
– Разве? – бездумно бросаю я, скользнув похотливым взглядом по ее стройным, изящным ножкам. В этом сочном лиловом платье она похожа на маленькую фею, и мне уже не терпится потискать ее. – Ты прекрасно выглядишь, детка. Иди ко мне.
В ее изумрудно-зеленых глазах пляшут смешинки. Она быстро подходит к кровати и накрывает ладонями мои плечи.
– Я хотел было пощупать тебя за ужином, но ты бы наверняка взбрыкнула, – укорительно шепчу я, зажав ее бедра в тиски.
– Хм, кто знает, кто знает, – она соблазнительно улыбается, поддразнивая меня, а я прислоняюсь щекой к ее плоскому животу и ненадолго выбываю из реальности. Порой она пробуждает во мне столько нежности, что я превращаюсь в слабохарактерного мягкотелого пацана, каким мне не приходилось быть даже в свои восемнадцать.
– Прости, что напоминаю тебе об этом, – вкрадчиво говорит Кэтрин, ласково перебирая мои волосы, – но мы так и не обсудили ситуацию с Мартой.
Я фыркаю.
– Знаю, что эта тема для тебя табу, но…
Табу? Если она выйдет за меня замуж, для нас больше не будет существовать никаких табу. Наверное, сейчас самое время поговорить с ней об этом.
– Ну-ка, присядь, – велю я, убрав от нее свои руки. Кэтрин покорно забирается на кровать и поджимает под себя ноги.
– Спасибо, что узнала это для меня, – я приподнимаю пальцем ее подбородок. – Хоть это и не самая приятная новость, которую мне доводилось услышать, я рад, что все наконец выяснилось.
– Рад? – уточняет она, вытянув из меня короткий кивок. – Значит, тебе не больно?
– Нет. Уже нет.
– Честно?
Я непонимающе хмурюсь. Она что, не верит мне?
– Конечно. А что в этом такого странного?
– Ну, я просто подумала, что это из-за ребенка. Если бы Марта не сболтнула лишнего, ты бы до сих пор продолжал убиваться по ее дочери.
Господи Иисусе! Так вот где собака зарыта?
– Во-первых, я никогда не убивался по ее дочери, – угрюмо бормочу я, задетый ее замечанием. – Меня мучили угрызения совести, а это разные вещи. Во-вторых, – она смотрит на меня с такой тревогой и ожиданием, что я немного теряюсь. – Кэтрин, ты даже не представляешь себе, каково это просыпаться и засыпать с мыслью, что кто-то, неважно кто, твоя девушка, подруга или друг, гниет из-за тебя в могиле. Тем более что мы перед этим поссорились…
Она огорченно опускает голову и жует губу.
– Но прошло уже шесть лет, – продолжаю я. – Пора двигаться дальше. То, что она изменяла мне, вовсе не оправдывает моих злодеяний, но это лишний раз доказывает, какими уродливыми были наши отношения. И, отвечая на твой вопрос, – нет, дело не в ребенке.
– А в чем?
– А в чем?
– В тебе. В нас. В перестрелке в Бронксе. Когда я увидел тебя выскочившей из такси, у меня чуть сердце не остановилось! Боже, да если бы в тебя попали… – я на мгновение возвращаюсь в то место, где меня самого едва не убили, и болезненно морщусь, – поверь мне, я бы точно не стал облачаться в траурный костюм и искать виноватых. Я бы попросту умер. Потому что без тебя моя жизнь не имеет смысла. Я очень люблю тебя, малышка. И это невозможно сравнить ни с тем, что было раньше, ни с тем, что могло бы быть, останься Мануэла жива. Это другое. Мои чувства к тебе настолько яркие и искренние, что порой меня это даже пугает.
Кэтрин обнимает меня за шею и тихонько всхлипывает.
– Со мной то же самое. И я тоже умру без тебя, – шепчет она сквозь горячий поток слез.
– Ну-ну, тише, – успокаиваю ее я, – куда ты собралась? Я старше тебя на целых одиннадцать лет и по природе своей должен загнуться первым. Кто, если не ты, позаботится о наших детях, внуках, моих гитарах и картинах Уорхола, м-м?
– Мне плевать, толкну их на аукционе. А насчет детей и внуков, – она сконфуженно отлепляется от меня и вытирает щеки ладонями, – ты серьезно считаешь, что девяностолетняя, потухшая в маразме бабуля будет кому-то нужна?
Я смеюсь.
– Бабуля, может, и нет, а вот ты – да. Потому что ты самая чудесная женщина на свете.
Она грустно улыбается.
– Это ты сделал меня чудесной. Ты заставил меня почувствовать себя красивой, всколыхнул во мне страсть, пробудил во мне жизнелюбие… ты подарил мне, пожалуй, самое ценное, что у тебя есть, – свою любовь. И я благодарна судьбе за мою депрессию, за предложение Риз отправить меня в Нью-Йорк, за каждую незначительную деталь, которая помогла нам найти друг друга. Теперь я понимаю, что все это было не случайно. Что все предопределено.
– Кэтрин…
Она забирается ко мне на колени, валит меня на спину, и мы начинаем целоваться.
Я тоже благодарен судьбе, что она привела ее к дверям моего офиса. Что невзирая на мои протесты, она не струсила и прошла со мной этот нелегкий путь. Что она спасла меня от самого себя и заставила взглянуть на мир иначе. Она – мое чудо. Мой щит и меч, моя опора…
– М-м-м, – ее сладкий стон возвращает меня в реальность. Я сжимаю ее ягодицы сильнее, а она окручивается вокруг меня как лоза и вытаскивает рубашку из моих брюк.
Я довольно мычу…
– Эй, хулиганье, – хихикает возникший из ниоткуда Майк. Вот черт! – Хватит лизаться! Предки зовут на десерт.
Я неохотно отрываюсь от Кэтрин и поправляю спереди штаны, что, разумеется, не ускользает от внимания этого болвана.
– Ого! – он присвистывает. – Хорошо, что я не появился минутой позже, а то наткнулся бы на сцену из «Девяти с половиной недель».
– Заткнись, бестолочь, – отвесив ему звонкий подзатыльник, я заправляю рубашку внутрь и застегиваю ремень. – И научись стучаться. Что у тебя за манеры?
– Манеры? – фыркает Майк, глядя на покрасневшую, но улыбающуюся от уха до уха Кэтрин. Она приглаживает пальцами волосы и встает. – Это не я решил потрахаться в родительском доме, чувак. Где твои манеры?
– Никто не собирался трахаться, ты, дубина. И вообще, следи лучше за собой. Что это за дерьмо такое? – я указываю на его рваные джинсы.
– «Diesel». Круто, да?
– Нет, Майк. В двадцать семь это уже не круто.
– Старпер.
– Клоун.
– Эй, вы двое, – заткнитесь! Сколько можно цапаться? – Кэтрин бесцеремонно выпихивает нас обоих из комнаты, и мы втроем спускаемся вниз.
Глава 23 Ложка дегтя
Впервые за последние два месяца я проснулась раньше будильника и мне не надо никуда спешить. На улице уже вовсю пахнет весной, и, к счастью, у меня сегодня нет занятий, поскольку в академии позавчера изменилось расписание. Отныне по четвергам у второй группы – выходной!
Своего личного водителя я великодушно отпустила, поэтому за завтраком Роберт предложил мне прокатиться с ним до офиса и поторчать там, пока он будет трудиться на благо строительного бизнеса, но я предпочла лениво поваляться в постели, посмотреть сто девяносто шестой эпизод «Друзей», а после отправиться на долгожданную встречу с Селест, с которой мы не виделись, кажется, уже целую вечность.
Облаченная в свои любимые скинни, длинную футболку с изображением Мика Джаггера и высокие синие конверсы, я непринужденно спускаюсь по Бродвею в сторону Лафайетт-стрит и бросаю взгляд на часы. Опять вышла слишком рано, так что придется коротать время в «Старбаксе». Что ж, не беда.
Не успеваю завернуть к кофейне, как на экране высвечивается номер Риз. Черт, это не к добру.
Я неохотно поднимаю трубку.
– Тетя…
– Кэти, милая, доброе утро!
– Доброе утро. Как вы? – из вежливости спрашиваю я, высматривая вдалеке знакомую вывеску.
– Замечательно, дорогая, а ты?
– Тоже неплохо, спасибо.
– Ты занята? Где ты?
Начинается!
– Прогуливаюсь по Бродвею, намереваясь полакомиться эспрессо с ванильным пончиком.
– Отличный план, – она смеется. – Не хочешь заглянуть ко мне в магазин? Судя по всему, ты находишься поблизости…
Вот дерьмо! Я мысленно проклинаю себя за честность.
– Э-м-м, я не знаю, я…
– Поболтаем о том о сем, посмотришь нашу новую коллекцию. Что скажешь? Ты ведь придешь? – уточняет она таким вкрадчивым тоном, что у меня язык не поворачивается ей отказать.
– Да, конечно, – черт! – Назовите мне точный адрес, я пройдусь по навигатору, – бесхребетно проговариваю я, поскольку не в моих интересах рушить наш хрупкий мир.
– 127-я Грин-стрит, милая.
– Ясно, скоро буду.
* * *Бутик тети оказался меньше, чем я предполагала.
Не вычурный, вполне уютный, за исключением, пожалуй, сумасшедшего количества зеркал, украшающих чуть ли не каждую стену. Кем был ее дизайнер? Закоренелым нарциссом?
Стоило мне войти, как Риз с ходу затащила меня в примерочную и на пару со своей ассистенткой принялась наряжать меня в дорогостоящие модные тряпки, что, безусловно, вызвало мой праведный гнев, однако бежать было уже некуда. Я терпеливо выдержала шестнадцать мучительных примерок и ни разу не пикнула.
– Лесли, упакуй вон те платья для моей племянницы, водитель потом заберет. О, и черный приталенный пиджак тоже.
Что? Я ошеломленно роняю челюсть, но от пререканий воздерживаюсь. Смысл сопротивляться? Все равно она победит.
– Попроси Долорес принести нам кофе и фрукты, – она оборачивается на мою притаившуюся от смущения фигуру. – У тебя ведь еще есть минутка?
Я смотрю на дисплей. Сэл подъедет только через полчаса.
– Да, есть, – отвечаю я.
Просияв, тетя берет меня за руку и тащит за собой.
– Присаживайся, – предлагает она, когда мы проходим в ее впечатляюще светлый кабинет. Я послушно опускаюсь на белый кожаный диван, а она быстро закрывает распахнутое настежь окно и присоединяется ко мне.
– В последнее время нам нелегко пришлось. Бедный Роберт, он едва не поплатился жизнью за проступок своего брата…
– За мой проступок, – поправляю ее я. – Если бы я не поехала за ним, ничего бы не случилось.
– Брось, Кэти. Ты тут ни при чем.
– Разве? – у меня дрожит голос. – Это я нарушила условия их сделки, тем самым спугнув и подтолкнув Феррану к отчаянным действиям. Я все испортила.
– Это неважно. Ты поступила так из любви к моему сыну, а не с целью навредить ему. Согласна, это было безрассудно, необдуманно и…
– Вредоносно, – ворчливо продолжаю я, на что Риз снисходительно улыбается.
– И очень трогательно, – добавляет она.
Трогательно? Я хмурюсь.
– Для тебя, наверное, не секрет, что вначале мы с Шэрил были против ваших отношений. Но вовсе не потому, что мне не нравилась ты или ей не нравился Роберт. Не пойми меня неправильно, я обожаю своего сына, но он очень… своеобразный. Поэтому мы с твоей мамой опасались, что рано или поздно ваши отношения приведут к печальным последствиям, если не сказать хуже, а какому родителю захочется участвовать в этом? – она тяжело вздыхает. – Шэрил попросила меня приглядеть за тобой, чем я и занималась по сей день, но теперь я понимаю, что в этом больше нет необходимости. Вы двое через многое прошли. Ты узнала его дурные стороны, прочувствовала, каково это – любить такого сложного человека и быть любимой им, но тем не менее не сбежала. Забавно, но ты даже умудрилась сделать его лучше! С тобой он стал чуточку добрее, покладистее, увереннее в себе. Вы дополняете друг друга, Кэтрин, а это главное. Конечно, я не берусь прогнозировать ваше будущее, я не Всевышний, но я искренне надеюсь, что вместе вы сумеете преодолеть любые преграды.
Я поджимаю губы и силюсь не расплакаться. Одному богу известно, сколько я ждала от нее этих слов. Должно быть, слишком долго. И сейчас у меня словно груз упал с плеч и наступило освобождение. Я счастлива.