– На мой взгляд, здесь немного мрачно, – нервно проговорил Тараскин, обращаясь не то к Елизавете, не то к домработнице Лещинского, сопровождающей гостей по подъездной дороге к дому. Но Аделина даже ухом не повела, словно не слышала его слов. Что до Дубровской, то дикое буйство зелени нравилось ей куда больше, чем безликие творения ландшафтных дизайнеров, предпочитающих всему на свете альпийские горки с чахлой, пожухшей от солнца растительностью.
Домработница открыла стеклянную дверь, пропуская гостей внутрь. Дом, хранивший тайну странного убийства, встретил их полумраком и тишиной.
Аделина щелкнула выключателем, и огромная гостиная под высоким потолком озарилась светом не менее чем двух дюжин точечных ламп. Гости почувствовали себя намного увереннее.
– Слава богу! – отозвался Тараскин. – Я готов был оказаться в берлоге, но теперь вижу, что это нормальный человеческий дом. Старина Лещинский знал толк в спецэффектах.
Конечно, проще всего было обвинить помощника в глупости, но Елизавета, кажется, поняла, что он имел в виду. Заброшенный парк с поросшими лишайниками деревьями и современный комфортный особняк создавали впечатляющий контраст, который изумлял гостя, заставал его врасплох. Адвокаты, как малые дети, остановились на пороге, не решаясь ступить на блестящий, как лед, паркет.
– Насколько я поняла, вы собрались здесь что-то осматривать, – напомнила им Аделина. – Спальня хозяина находится наверху.
– Спасибо, – поблагодарила ее Елизавета. – Но будет лучше, если мой помощник побеседует с вами м-м… хотя бы на кухне. А я, с вашего позволения, пройдусь по дому.
Дубровская адресовала женщине благодарную улыбку, понимая, что с таким же успехом можно улыбаться и сторожевому псу. Аделина не потрудилась изобразить на своем лице даже легкого оттенка дружелюбия. Было ясно, что она не расположена давать согласие какой-то невесть откуда взявшейся девице шастать по дому и трогать хозяйские вещи, но красная корочка адвокатского удостоверения действовала на нее, как стоп-сигнал. Домработница нехотя повиновалась. Сложив руки за спиной, она проследовала в кухню для допроса. Елизавету это даже рассмешило. Многие люди, не искушенные в юридических премудростях, путали полномочия адвоката и следователя и приглашение на беседу с защитником воспринимали как уведомление о подозрении в совершении преступления. Похоже, Аделина была из их числа, но ее правовая дремучесть была сообщникам только на руку.
В превосходном настроении Елизавета начала подниматься по парадной лестнице вверх. Конечно, ей было любопытно оказаться в доме известного адвоката и своими глазами увидеть то место, где произошли необъяснимые события. Но прежде всего Дубровская была женщиной, и она не могла остаться равнодушной к внутреннему убранству чужого дома. Остановившись на верхней площадке второго этажа, она невольно залюбовалась красотой и изысканностью гостиной, исполненной в светло-бежевых тонах. Кремового цвета ковер круглой формы, несомненно, авторской работы, с высоты казался островком, и на нем четко проступил росчерк « В.Л. », выполненный в характерной для адвоката стремительной манере. « Владимир Лещинский !» – запоздало удивилась Дубровская. Странно, но, поднимаясь по лестнице, каждая ступенька которой была одета в небольшой фрагмент этого ковра, Елизавета думала, что топчет ногами восточные иероглифы, и, только оказавшись наверху, она поняла, что видела эту размашистую подпись в протоколах следственных действий.
У Лещинского была неплохая коллекция картин современных художников, одна из которых располагалась на особом месте, в нише, под небольшим бронзовым светильником. Тут же стоял журнальный столик с аккуратной стопкой периодики. Здесь, в удобном кожаном кресле, известный адвокат любил проводить вечера после долгих утомительных процессов. Он ставил ноги на удобную подставку, брал в одну руку журнал, в другую – бокал вина и блаженствовал в гордом одиночестве. Говорят, что Лещинский любил закурить трубочку и даже хранил в своем кабинете целое собрание этих раритетных вещей вместе с запасом превосходного табака. Это было необычно и отдавало глубокой стариной, поскольку Елизавета искренне полагала, что последнюю трубку раскурил достопочтенный Шерлок Холмс, обдумывая очередную криминалистическую головоломку. В ее окружении курильщики предпочитали сигареты, в редких случаях – сигары. Впрочем, в этом был весь Лещинский, человек талантливый и неординарный, непохожий на других. Хотя, пообщавшись с ним, Дубровская поняла, что эта непохожесть не была состоянием его души, а скорее лишь насущной потребностью отличаться от других. Лещинский взращивал ее самостоятельно, как редкий цветок в своей оранжерее, и если бы жевание табака и сплевывание его на пол было зрелищем эстетическим, он бы без сомнения это делал, лишь бы выделиться на фоне серой массы ничем не примечательных людей…
Широкий, без изгибов и поворотов, коридор привел Лизу к входу в спальню. Она располагалась здесь, за дубовой дверью, и Дубровская не без трепета ступила ногой на мягкое покрытие. «Шаги здесь неслышны, – подумалось ей. – Да и дверь открывается совсем бесшумно. Неудивительно, что любовники не заметили, как из темноты появилась чужая тень». Комната оказалась просторной, с высоким белым потолком, стенами, отделанными дубовыми панелями и красивыми, похожими на натуральный шелк, обоями. В глубине, ближе к большому панорамному окну, расположилась огромная кровать с резной спинкой, накрытая сейчас покрывалом цвета карамели. Здесь, согласно материалам уголовного дела, и умерла невезучая любовница господина Лещинского. Вернее сказать, здесь ее убили. Елизавета невольно содрогнулась. Но мирный вид комнаты и изысканная обстановка так не вязались с кадрами криминальной хроники, что Дубровской на мгновение показалось, что все это происходило не в реальности, а в чьем-то чудовищном сне. Вот сейчас, напевая, после утреннего душа, войдет хозяин с махровым полотенцем на голове и остановится от изумления, увидев ее, и она, в свою очередь, застынет на месте, лихорадочно придумывая себе оправдание. Ощущение было таким сильным, что Елизавета отошла в сторону для того, чтобы в случае чего спрятаться за большой платяной шкаф. Но дверь не открылась, никто не вошел, и Дубровская, пропустив удар собственного сердца, продолжила осмотр.
Итак, пышная штора из полупрозрачной органзы прикрывала собой не только панорамное окно, но и выход на террасу. Елизавета отодвинула в сторону занавеску. Так и есть, большая, выложенная керамической плиткой площадка с навесом тянулась вдоль всей задней части дома, создавая собой прекрасную прогулочную зону для хозяина и его гостей. Возле стены стояло несколько плетеных кресел и шезлонгов, красноречиво указывая на то, что Лещинский любил проводить здесь время. На небольшой столик он ставил, должно быть, кувшин с лимонадом и в летний вечер, когда схлынет жара, садился в кресло и задумчиво наблюдал за гаснувшими в верхушках деревьев последними лучами солнца. Он протягивал руку к той, что лежала с ним рядом на шезлонге, а она улыбалась в ответ. Кто она была, эта Марина? Дубровская поймала себя на том, что не знает о постоянной привязанности Лещинского. Говорили, что у него была жена и что он любил ее страстно. Но где она сейчас? Что с ней стало? Занял ли кто-нибудь ее место в сердце адвоката?
Нехотя оторвавшись от лирических размышлений, Елизавета заставила себя думать о практической стороне дела. Итак, преступник мог попасть в комнату двумя способами: через дверь в спальню, то есть из самого дома, так, как это несколько минут назад сделала она сама, и через террасу, забравшись по каменным колоннам наверх. Стоп! А как, собственно, можно по ним подняться? Елизавета вышла на площадку, подошла к чугунному ограждению и уставилась вниз. Определенно, тому, кто хотел проделать путь наверх, пришлось бы непросто. Конечно, колонны не были высечены из цельной породы, а были облицованы камнями разного размера и конфигурации. Ночному гостю было за что зацепиться руками и на что опереться ногами. Но все-таки это была задачка под силу опытному альпинисту. Значит, преступник был физически силен и довольно ловок. В самом деле, не притащил же он с собой лестницу? Такой громоздкий предмет никак бы не удалось пронести мимо камер слежения, которые, по утверждению следователя, работали здесь день и ночь. Кстати, о камерах… Одну из них Елизавета заметила тут же, на террасе. Значит, любой, кто ступал на эту плиточную поверхность, был бы в обязательном порядке замечен видеоглазком. Но на пленке не отразилось ничего подозрительного. Тогда логично предположить, что преступник зашел в спальню из дома? Но на крыльце и у ворот установлены такие же камеры, фиксирующие любое перемещение в кадре. Вот задача! Елизавета даже вспотела от волнения. Оставалось предположить, что злодей, как бесплотный дух, проник внутрь через дымоход и обрел форму уже в самом доме. Опять получалась какая-то чертовщина!
Дубровская зашла в комнату. Что, собственно говоря, она рассчитывала здесь найти? Осмотреть обстановку? Она ее осмотрела, но ничего нового, кроме, пожалуй, сильных эмоциональных впечатлений, не получила. Стоило ли ей идти наперекор воле своего подзащитного и ломиться в дом только для того, чтобы удовлетворить свое любопытство?
В отчаянии Елизавета оглядела комнату. Быть может, сыщики все же что-то упустили, осматривая место происшествия? Здорово было бы найти здесь что-нибудь такое, что разом повернуло бы все дело вспять. Что бы это могло быть? Какая-нибудь важная улика. Часы преступника или окурок сигареты. Хотя она себя переоценивает. Что она могла бы установить по часам? Наверняка ничего. Если, конечно, на них не сохранились бы отпечатки пальцев злодея, которые потом были бы обнаружены в компьютерной базе данных… В общем, она размечталась. Еще лучше, если бы преступник оставил на месте происшествия свой паспорт. Говорят, криминалистическая практика знает такие курьезные случаи. Вот тогда бы все проблемы были решены.
Но комната казалась чистой и светлой, ни пылинки и ни соринки, хотя Аделину, должно быть, предупредили о том, что наводить порядок здесь до поры до времени воспрещается. Вдруг возникнет необходимость провести повторный осмотр? Но дверь не была опечатана, а гладкая поверхность туалетного столика, не покрытая даже тонким слоем пыли, свидетельствовала о том, что в отсутствие хозяина домработница продолжала нести трудовую вахту.
Дубровская даже встала на колени и заглянула под кровать в тщетной надежде найти хоть что-нибудь, оправдывающее ее визит. Она провела рукой по ворсистой поверхности, потому что там было темно, но потом, не удовлетворившись осмотром на ощупь, улеглась на живот. Она даже пожалела, что не взяла с собой фонарик, как вдруг…
– Елизавета Германовна! – раздался испуганный голос Тараскина. – Что вы там делаете?
Скосив глаза в сторону входа, Дубровская заметила там четыре ноги, две из которых принадлежали ее помощнику и еще две – домработнице. Разумеется, как и полагается в подобных случаях, они зашли в комнату в самый неподходящий момент, когда руководительница сего рискованного мероприятия залезла под кровать. Хорошо хоть, что она надела брючный костюм. Не хватало ей еще валяться здесь с задранной юбкой!
Вспомнив фрагмент из какого-то зарубежного фильма, Елизавета дернула со своего рукава пуговицу и уже через секунду появилась перед озадаченной публикой, красная и взъерошенная.
– Да вот! – сказала она небрежно. – Пуговица закатилась.
Но то ли говорила она неубедительно, то ли чертова домработница тоже смотрела этот фильм, но по ее лицу можно было прочитать, что она не верит Елизавете ни капельки. Вслух, разумеется, она, как положено хорошо вышколенной прислуге, ничего не высказала, но смотрела на гостью с подозрением.
– Вы уже закончили? – спросила Лиза для того, чтобы скрыть смущение. Она была недовольна Тараскиным, позволившим Аделине появиться в спальне так неожиданно. От Дуси, похоже, было бы больше проку. Бог весть, о чем думал ее помощник!
– Я ответила на все вопросы, – сказала за адвоката домработница, продолжая сверлить Елизавету недобрым взглядом.
– К сожалению, в тот день здесь не было никого из посторонних, – словно извиняясь, добавил Тараскин. – Ну, кого можно было бы заподозрить в дурных намерениях. Так что с этой стороны все чисто.
– А кто был из своих? – задала вопрос Елизавета, отряхивая костюм. – Как насчет дворника, садовника, водителя и тому подобных лиц?
– Водителя у Владимира Ивановича никогда не было, – проскрипела домработница. – А дворник, он же садовник, за два дня до этого запил горькую, и хозяин приготовил ему расчет.
– Ясно, – вздохнула Лиза, понимая, что и в этом вопросе бьется головой в глухую стену. – Значит, кроме вас, самого Лещинского и его гостьи, в доме никого не было?
– Значит, так! – с вызовом подтвердила домработница.
– Ну, тогда хотя бы вы можете предположить, каким образом злоумышленник пробрался в дом? – устало спросила Дубровская. – Вы, как домработница, наверняка знаете все потайные ходы и выходы? Может, есть что-нибудь, о чем мы даже и не подозреваем?
– Кабы было такое, я непременно бы сообщила следователю, – сказала Аделина, презрительно взглянув на гостью. – Непременно выручила бы хозяина. Думаете, мне хочется без работы остаться? Деньги мне за три месяца вперед выплачены. Вот пробуду здесь до сентября, а там придется новое место искать, если, конечно, хозяина к тому времени из кутузки не выпустят.
– Да, похоже, не выпустят твоего хозяина. Вляпался он крепко, – заявил Тараскин, игнорируя недовольный взгляд своей наставницы.
– Похоже на то, – согласилась женщина. – Но вы-то, адвокаты, на что? Неужели позволите такому хорошему человеку зазря пропасть?
– Мы делаем все, что возможно, – проговорила Елизавета с досадой. – Но адвокаты – не волшебники, колдовать не умеют.
– А вот Владимир Иванович, похоже, ворожить умел! – торжествующе ответила Аделина. – Сколько запутанных дел выиграл, не счесть. Вам, молодежи, не чета!
– Вот только себе сейчас помочь не может! – хмыкнул Тараскин. – Не иначе у волшебной палочки срок годности вышел.
– Замолчи! – шикнула на него Елизавета. – Мы не о том говорим. Положение и вправду серьезное. Нужно искать выход.
– Я готова ответить на вопросы, но пока все же не понимаю, чем могу вам помочь, – сказала Аделина, пожимая плечами. Должно быть, последняя фраза адвокатессы показалась ей разумной. Во всяком случае, голос ее звучал вполне нормально, без прежней враждебности.
– Скажите, – произнесла Дубровская и, словно отыскивая что-то, обвела взглядом спальню. – Скажите, у Лещинского были женщины?
– А! – обрадовался Тараскин. – Шерше ля фам? Ищите женщину?
Елизавета грозно взглянула на своего помощника. Он действовал ей на нервы, вставляя свои комментарии совсем не к месту.
– Я пытаюсь проверить версию личных взаимоотношений, – сказала она. – Похоже, что официальное следствие эта тема не волнует. Но Лещинский – успешный адвокат, блестящий светский человек. Не может быть, чтобы у него не было дамы сердца.
– Владимир Иванович – видный мужчина, и у него не было недостатка в женщинах, – облизнула сухие губы Аделина. – Но и постоянной подруги у него не было тоже.
– А как же жена? – спросила Елизавета. – Мне известно, что в молодости у него была сильная привязанность, которая вылилась в брак. Но совместная жизнь была недолгой. Супруги расстались, и с тех пор Лещинский живет один.
– А почему вы не спросите об этом у самого Владимира Ивановича? – поджав губы, сказала Аделина, а Дубровской показалось, что вопрос о жене хозяина был ей особенно неприятен.
– У меня сложилось мнение, что он не желает обсуждать личные темы, – произнесла Дубровская. Не могла же она сказать, что между ней и ее подзащитным так и не появилась та особая доверительная атмосфера, при которой адвокату открывают даже сердечные тайны.
– Да. Хозяин не любил распространяться про свою прошлую жизнь, – согласилась домработница. – Мне о ней он никогда не говорил. Никогда не упоминал имени своей жены, словно ее не было вовсе.
– Но, может, где-нибудь в глубине стола он хранит ее фотографии? – с надеждой спросила Елизавета. – Ну, там свадебный альбом или пожелтевшую от времени карточку.
– Владимир Иванович не был сентиментальным. Он вообще не любил фотографироваться для себя. Конечно, другое дело журналисты. Позировать на публике, после своей очередной победы, он обожал. Этого у него не отнять. Он забавлялся своей популярностью, как ребенок любимой игрушкой, – заметила Аделина. В ее голосе не прозвучало осуждения. Она во всем поддерживала хозяина.
– Тем не менее странно, – проговорила Елизавета. Ей казалось, что где-нибудь здесь, на туалетном столике, среди флаконов с туалетной водой и хрупких безделушек, должен быть выставлен небольшой портрет в кожаной рамке, где улыбалась бы одна-единственная, дорогая сердцу адвоката, женщина.
– Он принадлежал всем и не принадлежал никому, – ответила Аделина. – Погибшая девушка лишь одна из сотни таких же беззаботных птичек, залетавших в его спальню каждую неделю. Он никем не увлекался всерьез. Встретил и забыл. А что? Он – человек холостой. Почему бы ему не развлечься?
– Быть может, ему мстила какая-нибудь из его бывших пташек? – спросила Дубровская. – Женщины иногда очень близко к сердцу принимают такие встречи и расставания.
– Не думаю, – покачала головой Аделина. – Хозяин никогда не доводил отношения до критической отметки. Он расставался легко, без клятв и переживаний. Его любовницы, получив прощальный подарок, спокойно воспринимали свою отставку. Он никого не обижал и не обманывал.
– И правильно делал! – воскликнул Тараскин и мечтательно добавил: – Хотел бы я так жить.