– …Представьте весь ужас моего положения, когда, проснувшись в своей постели, я обнаружил рядом с собой мертвую девушку. Причем она была жива всего несколько часов назад. Она смеялась, шутила, обнимала меня. Вы это можете представить?..
Присяжные не могли. Дубровская отчетливо видела это по их лицам. С ними никогда не могло произойти ничего подобного. Они никогда не просыпались рядом с трупом, и просьба Лещинского звучала для них так же абстрактно, как предложение закрыть глаза и слетать в космос.
Тетка с бусами вытащила веер и начала обмахиваться, словно сидела в театральной ложе. На ее лице явно читалась скука. «Вы знаете, мне он показался неубедительным», – скажет потом она, наклоняясь к уху своего соседа. Тот подумает секунду и согласится. В конце концов, у них так много своих дел.
Глава 28
Присяжные удалились на совещание, а публика, громко переговариваясь, пересмеиваясь на ходу, высыпала на крыльцо. Дубровская вышла последней и встала в сторонке, вяло соображая, чем ей теперь заняться. Сколько часов придется провести в томительном ожидании, никто, разумеется, не знал. Хотя когда-то, еще от своих коллег, Елизавета слышала, что долгое совещание присяжных – хороший знак. Они остывают от полученных во время прений эмоций, рассуждают, не рубят сплеча, они спорят и, быть может, родят истину. Хотя какой должна быть истина по делу Лещинского? Оправдание?
– Делайте ставки, господа! – услышала она рядом насмешливый голос. Он принадлежал высокому худому человеку в очках, должно быть, оператору. Мужчина держал в руках треногу в черном футляре и пытался развлечь сейчас коллег-журналистов.
– На что ты собираешься спорить? – осадила его бойкая молодая девица с пухлым ежедневником под мышкой. – Дело ведь яснее ясного. Ты разве не помнишь материал по делу чиновника? Как его, кстати, звали… Каренин, что ли?
– Кренин, – поправил ее оператор. – Его звали Кренин.
– Какая разница! – махнула ежедневником девица. – Хочу лишь сказать, что Лещинский – патологический лжец, и я не верю ни единому его слову. Врет он все!
– А мне кажется, все это обвинение нелепость, – возразил вдруг рядом стоящий паренек. – Ради чего ему нужно было убивать эту секретаршу? Да у него столько денег, что он без труда купил бы любой публичный дом или модельное агентство! Видел я эту потерпевшую на фото. Ничего особенного!
– Это все потому, что ты так и не усвоил разницу между приличной девушкой и проституткой, – ядовито заметила особа с ежедневником. – У богатых свои причуды, а Лещинский устал от продажной любви. Ему захотелось чего-то свеженького, вот он и придушил эту секретаршу. Думал, что все сойдет ему с рук!
– Я тоже хочу чего-нибудь свеженького! – оживился вдруг оператор, приобнимая свободной рукой девицу. – Пойдем сегодня вечером в паб? Мы отлично проведем время, а потом заедем куда-нибудь потанцевать. Ну, как ты?
– Все зависит от того, как скоро ты смонтируешь материал, – состроила гримасу журналистка. – В принципе, я не возражаю.
– О, детка, да я смонтировал бы его, не сходя с этого места! – «затанцевал» от нетерпения оператор. – Но ты же знаешь, что придется ждать решения этих чертовых присяжных. Говорят, они могут прокопаться до завтра.
– Но до завтра-то им совещаться нечего. Все же ясно! – пожала плечами девица, отгоняя муху ежедневником.
– Я бы так не сказал, – вклинился не вовремя паренек, уже выражавший сомнение в виновности Лещинского.
– Не гони тоску! – хором ответили журналисты, и между ними опять завязалась веселая потасовка.
Елизавета надела солнечные очки. Она давно использовала их как средство маскировки. Не хватало еще, чтобы эти вечно голодные журналисты принялись за нее, как собаки за кость.
Честно говоря, она искренне завидовала сейчас их бесшабашной веселости. Им все равно, каким, в конечном счете, окажется решение присяжных. Вынесут заседатели оправдательный вердикт, журналистка с ежедневником только возмущенно дернет плечами. «Пройдохе Лещинскому опять повезло, – скажет она оператору. – Правильно говорят, нужно разогнать все эти суды присяжных. Нет от них никакого проку! Хотелось бы знать, о чем они там думали, оправдывая убийцу?» Осудят адвоката, ей опять покажется мало: «С какой стати ему дали пятнадцать лет? Он ведь убил свою любовницу, не так ли? Все эти слюнявые разговоры об отмене смертной казни только увеличивают преступность. Надо было раньше думать. А теперь уже слишком поздно. Пусть сидит теперь за это на вонючей зоне. И поделом ему. Послужит предостережением для всех прочих».
Но любое решение присяжных не изменит их планов на вечер. Они, разумеется, пойдут в ирландский паб поднять настроение за кружкой эля, а потом направятся в ближайший клуб, где будут веселиться до рассвета, а утром, с красными от бессонницы глазами, поедут снимать очередной сюжет. Диск с размашистой надписью «Дело Лещинского» отдадут в архив и вспомнят о нем только в случае, если бывший адвокат преподнесет им новый «информационный повод». Только когда это произойдет? Через десять лет? Двенадцать? Пятнадцать? Елизавета содрогнулась.
– Вы Елизавета Дубровская? – спросила ее высокая, стройная женщина в элегантном белом платье с кожаным ремешком на талии.
– Да, – ответила Лиза, не понимая, что могло понадобиться от нее этой изящной незнакомке. Она мало походила на журналистку. Скорее на танцовщицу или бывшую модель.
– Я – Ольга Палех, – сказала женщина, снимая темные очки. – Вы хотели со мной поговорить. Правда, это было месяц назад. Вы меня еще помните?
Разумеется, Елизавета узнала бывшую жену Лещинского, гордую и неприступную Ольгу Палех, так резко отказавшую ей в помощи в тот момент, когда они в ней остро нуждались. Все те же удивительные глаза лани, умело подведенные карандашом, смотрели на Елизавету в упор. Только теперь в них не было нетерпения и досады. Палех казалась смущенной.
– Я пришла слишком поздно, да? – спросила она.
– Да, – просто ответила Елизавета. – Хотя, если честно, у меня нет ощущения, что наш разговор тогда мог что-нибудь изменить.
– Все настолько плохо?
Дубровская, закусив губу, кивнула.
– Вот что, – сказала женщина. – Давайте посидим с вами вон в том кафе, на углу. Я так понимаю, ждать придется несколько часов?
Елизавета еще раз кивнула. Она казалась абсолютно безучастной. Пусть будет кафе, если жене Лещинского это угодно. Вряд ли можно теперь что-то исправить.
Они сидели за крайним столиком под ярко-желтым тентом и пили охлажденный апельсиновый сок, словно остро нуждались сейчас именно в витаминах. Дубровская бесцельно болтала соломинкой в бокале и слушала негромкую речь бывшей балерины, звучавшую сейчас в ее ушах, как убаюкивающая музыка.
– Вы – славный человек, – говорила она. – Я поняла это сразу, побеседовав с вами тогда на ходу, в коридоре. Вы так молоды, так стремитесь к успеху, так верите в добро, что мне это напомнило нашу молодость. Нашу, с Володей. Знаете, ведь мы когда-то тоже были молодыми. – Она усмехнулась, и тоненькие морщинки лучиками устремились к ее вискам. – Мне это больно вспоминать. Та история…
– Ольга Анатольевна, – сказала Елизавета, уже не стараясь быть предупредительной и вежливой. – Вы должны знать, что не обязаны раскрывать передо мной свои семейные тайны. Я была неправа, требуя от вас откровенности. Жаль, что это понимаешь слишком поздно.
– Нет-нет, позвольте, я должна вам это рассказать, – взяла ее за руку Палех, словно боясь, что Лиза покинет ее. – Мне так будет легче. Я столько лет держала это в себе, понимая, что не могу поведать это ни одной живой душе. Кто-то крутил пальцем у виска за моей спиной, кто-то открыто насмехался надо мной в лицо. Как же! Я бросила молодого красивого парня, перспективного адвоката из-за какой-то его мимолетной интрижки, сущего пустяка, на который обычная женщина не обратит внимания. Но все они не знали одного: Володя не изменял мне. Причина была в другом…
Лещинский всегда твердо знал, что добьется успеха. Даже тогда, когда был зеленым юнцом с тоненькой ниточкой усов над губой. Он верил, что придет время и его слава будет греметь, как церковный колокол, разнося имя великого адвоката на многие сотни миль окрест. Заканчивались семидесятые годы прошлого века, и строить планы насчет звездного будущего в адвокатуре мог только неисправимый оптимист.
– Одумайся, – говорили ему профессора юридического института. – Ты, со своими способностями, запросто сделаешь карьеру в прокуратуре. Быть адвокатом политически неверно и не сулит выгоды. На самом же деле, не думаешь же ты, что гуманное советское правосудие способно осудить кого-нибудь незаконно?
Они были абсолютно правы, пусть не относительно советского правосудия, но насчет возможности построения адвокатской карьеры в Советском Союзе. Работа защитника неплохо оплачивалась по тем временам, но обществом не поощрялась. Подумать только, в то время, как доблестные правоохранительные органы вели ожесточенную борьбу с расхитителями социалистической собственности и с другими антиобщественными элементами, находился какой-нибудь умник с козлиной бородкой, который, тряся бумажками перед судом, занимал вражескую позицию! И поскольку от такого зла, как адвокат, откреститься все равно было невозможно, суды требовали от него идейности. Адвокат должен был находиться на стороне правосудия!
Лещинский всегда твердо знал, что добьется успеха. Даже тогда, когда был зеленым юнцом с тоненькой ниточкой усов над губой. Он верил, что придет время и его слава будет греметь, как церковный колокол, разнося имя великого адвоката на многие сотни миль окрест. Заканчивались семидесятые годы прошлого века, и строить планы насчет звездного будущего в адвокатуре мог только неисправимый оптимист.
– Одумайся, – говорили ему профессора юридического института. – Ты, со своими способностями, запросто сделаешь карьеру в прокуратуре. Быть адвокатом политически неверно и не сулит выгоды. На самом же деле, не думаешь же ты, что гуманное советское правосудие способно осудить кого-нибудь незаконно?
Они были абсолютно правы, пусть не относительно советского правосудия, но насчет возможности построения адвокатской карьеры в Советском Союзе. Работа защитника неплохо оплачивалась по тем временам, но обществом не поощрялась. Подумать только, в то время, как доблестные правоохранительные органы вели ожесточенную борьбу с расхитителями социалистической собственности и с другими антиобщественными элементами, находился какой-нибудь умник с козлиной бородкой, который, тряся бумажками перед судом, занимал вражескую позицию! И поскольку от такого зла, как адвокат, откреститься все равно было невозможно, суды требовали от него идейности. Адвокат должен был находиться на стороне правосудия!
Тем не менее, Лещинский разумным доводам не внял и вступил в адвокатуру, веря в то, что его счастливая звезда рано или поздно взойдет. Он был молод и нетерпелив, а еще рядом с ним была его муза – молодая красавица, жена Ольга. Долгими летними вечерами они, лежа под громадными звездами на даче, строили планы.
– Ты будешь самой известной балериной, – говорил он, пожевывая травинку. – Возможно, тебя пригласят в Большой, и ты станцуешь там свою первую сольную партию. После этого ты, разумеется, станешь примой и будешь колесить по свету, собирая овации публики.
– Ну а ты к тому времени станешь лучшим адвокатом, и все проворовавшиеся министры и чиновники будут умолять тебя о помощи, – не оставалась в долгу она.
– Глупышка, – смеялся он. – Разве чиновники или министры могут быть ворами? Конечно, на Западе, где олигархическая верхушка угнетает рабочий класс, может быть все, что угодно. Но нас ведут верным курсом, и я могу поспорить, что у руля находится самая замечательная команда!
– Ты прав, дорогой. Это я так сказала, – сморщив носик, отвечала Ольга. – Для примера. Я знаю, что ты будешь самым честным адвокатом и будешь защищать только хороших людей, а не всяких там негодяев.
– Ах, если бы мне досталось соответствующее дело! – вздыхал Владимир. – Тогда я смог бы себя показать…
Он был прав. Ему, молодому и неискушенному в судебных баталиях адвокату, предлагали сущую ерунду: бытовые кражи, мелкое хулиганство, нанесение побоев. А он грезил о больших, масштабных делах по тяжким преступлениям и с громкими фигурантами. Но где же им было взяться, если в тридцатые и сороковые годы истребили всех врагов народа, и Советское государство стало самым безопасным в мире?
Но вот однажды судьба подкинула ему шанс. Домой он в этот вечер пришел возбужденный до крайности.
– Свершилось! – закричал он с порога. – Свершилось, Оля! Мне дали дело. Я буду защищать молодую девушку. Ты представляешь, она абсолютно невиновна!
Дело и вправду казалось перспективным. Праздновался день рождения дочери председателя горисполкома, тощей долговязой девицы со сказочным именем Алиса. Любящий отец не пожалел денег для того, чтобы отметить совершеннолетие своего единственного ребенка с размахом. Были, конечно, цветы и «Советское шампанское», богато накрытый стол и гости. Захмелев, бывшие одноклассники требовали продолжения банкета: танцев до упаду, застольных песен и любовных обжиманий в парке под полной луной. У Алиски был план лучше. Она предложила друзьям прокатиться на отцовской «Волге», причем машину собиралась вести сама. Конечно, она молола что-то про якобы уже полученные права, но ребята, впечатленные тем количеством игристого вина, которое папина дочка влила в себя за вечер, в салон новенькой машины садиться не спешили. Правда, нашлись потом три добровольца: два парня и девушка. Один из них был настолько пьян, что не понял сразу, куда его кладут. Парень с девчонкой держались неуверенно, но рискнуть все же решили. Пожилой завгар Петрович, увидев бесчинствующую толпу, только всплеснул руками. Его оттолкнули в сторону и прижали к стенке, а машину завели. Алиска держалась достойно. Она показала друзьям, где находится газ, а где тормоз, а потом рванула с места, демонстрируя мощь отечественного автопрома. Она летела, как угорелая, не реагируя на окрики враз протрезвевших одноклассников. На стационарном посту ГАИ ей наперерез бросился постовой, отчаянно махая жезлом. Кажется, Алиска пыталась тормозить, но сделать это на полном ходу было непросто. Тело милиционера отлетело в сторону, а его башмак впечатался в лобовое стекло. Машину занесло, закрутило, и она врезалась в березу. Пассажиры потеряли сознание…
– Конечно, тебе придется нелегко, – пожала плечами Ольга, выслушав печальную историю чужого праздника. – Лично я не вижу обстоятельств, смягчающих ответственность этой девчонки. Пьяный за рулем – всегда преступник! Тем более, она сбила милиционера.
– Он погиб на месте, – подтвердил Лещинский.
– Вот видишь! – воскликнула она. – Не знаю, на что ты рассчитываешь, громко крича о таком великолепном деле, но оправдательного приговора Алисе не видать, как собственных ушей.
– При чем тут Алиса? – пожал плечами Владимир. – С ней-то как раз все нормально. К ответственности привлекают ее пассажирку.
Вот это был действительно сюрприз! Ольга даже рот открыла от изумления. Финал казался неправдоподобным. Нетрудно представить, какие чувства испытывала одноклассница Алисы, очнувшись от удара, со страшной головной болью и наручниками на руках.
– Ей вменили посягательство на жизнь сотрудника милиции. Нарушение Правил дорожного движения, что-то еще. В общем, целый набор, – задыхался от волнения Лещинский. – Утверждают, что наезд совершила именно она.
– Но как такое могло произойти? – недоумевала Ольга. – Ведь за рулем автомобиля находилась Алиса?
– Милая моя, – покровительственным тоном заметил начинающий адвокат. – Ты хоть представляешь себе, что значит быть дочерью председателя исполкома?
– Весьма смутно, – ответила Ольга. – Но какое это имеет значение, если девушка виновна? Судят-то ее, а вовсе не отца, хотя и его не мешало бы взгреть для того, чтобы не поощрял пьянство!
– Какая ты у меня несговорчивая! – восхищенно молвил Лещинский, прижимая к себе жену. – А ты еще спрашивала, зачем нужны адвокаты! Вот теперь я спасу эту девушку и заслужу поцелуй.
– Чей? – подозрительно спросила Ольга. – Чей поцелуй?
– Ну, конечно же, твой, моя принцесса! – сказал он, подхватывая и кружа ее по комнате. – У нас море доказательств. Вот увидишь, я выиграю это дело, и обо мне напишут в газетах.
– Не надо газет, – просила Ольга. – Просто выиграй дело…
Шло время. Наблюдая за мужем, приходившим с работы, Ольга тревожилась. Он казался хмурым и озабоченным. Лоб его перерезали первые поперечные морщины, и он все больше уходил в себя. В редкие минуты откровенности он жаловался ей на то, как идет следствие.
– Ничего не понимаю, – разводил он руками. – Одноклассники, слышавшие, что предложение прокатиться на «Волге» поступило от Алисы, теперь словно сговорились! Некоторые ссылаются на беспамятство и алкоголь, но есть такие, кто утверждает категорично: за рулем сидела одноклассница Алисы!
– Ты думаешь, они покрывают преступницу?
– Так оно и есть! – убежденно говорил Лещинский. – С каждым из них провели воспитательную беседу, и результаты налицо!
– Но подожди, у тебя же есть еще один свидетель, завгар Петрович! – вдруг вспомнила Ольга.
– Совершенно верно, – мрачно подтвердил адвокат. – Но Петровича из гаража уволили и даже завели на него дело. Я не знаю, где он сейчас находится.
– Ты должен найти его! – воскликнула жена, кипя от возмущения. – Петрович невиновен, и он в отличие от этого трясущегося стада баранов заинтересован в том, чтобы установили истинную виновницу трагедии.
– Я буду искать его! – сжал кулаки Лещинский. – Я обещал своей клиентке, что непременно найду его, чего бы мне это ни стоило.
– А как зовут эту твою клиентку? – спросила Ольга.
– О! – улыбнулся Лещинский. – У нее прекрасное имя – ее зовут Клавдия!
Через неделю он нашел Петровича и даже переговорил с ним. Старый водитель согласился прийти в процесс и рассказать все, как было на самом деле.
– Мне нечего терять, – говорил он. – Я выведу лгунью на чистую воду. И ее папаша мне не указ!