Артиллерийское вооружение довольно обильное, но старых образцов. Его распределение соответствовало, быть может, условиям лет 25 тому назад. Оно скучено по фортовому поясу западного отреза и более целесообразно на других участках. Начальник артиллерии [М. П. Данилов]{110} очень недоволен распределением артиллерии на западном отрезе, но генерал Григорьев на артиллерийскую борьбу имеет свои взгляды и непреклонен. По мере развития передовой позиции главная масса артиллерии переместится туда, хотя бы комендант этому не сочувствовал. Вся связь надземная и при первом выстреле от нее останутся клочки.
Западный плацдарм, какой-то проходящий двор для людей, обозов и скота. Непривлекательная картина эта 10 июня усилилась прохождением через крепость отходящей 1-й Гвардейской кавалерийской дивизии с ее учреждениями. Объяснилось это производимыми на западном отрезе большими работами по рытью укреплений, возведению убежищ и т. п., привлекших массу людей, повозок и лошадей.
Крепость еще не угрожаема, но с передовых позиций правого фланга западного фронта велась артиллерийская перестрелка с немецкой тяжелой артиллерией, и противник был близок. Войска сборного и разнородного характера были разбросаны, главная же часть сосредоточена в глубокой долине Немана и быстрый подход их к периферии крепости был затруднен малым числом дорог, качеством их и длинными крутыми подъемами.
Ковенскую крепость я изучал и до войны, и не раз осматривал ее подробно. И всегда она оставляла чувство необеспеченности, теперь же, несмотря на сравнительное ее усиление, это чувство как будто усугубилось.
Главнейший ее участок был в сущности слабейший, хотя флангами упирался в сравнительно непроходимую реку Неман, но фронт его без долговременных построек и учреждений противостоять ускоренной атаке не может. Поэтому замеченное войсковое неустройство чувствовалось сильнее. Однако комендант крепости был спокоен и уверен. Там, где я усматривал затруднения и необеспеченность в управлении, включительно до невозможности исполнения приказа коменданта, последний этого не находил. Управление разношерстными частями в крепости, ее не знающими, само по себе дело трудное и деликатное. Своих коренных гарнизонов, живших бы там со своим скарбом форты не имели; части только что расписанные по таковым, заменить первых не могут. И сосредоточение резервов в одном районе, чтобы не сказать в одном пункте, при указанных выше условиях, не располагало к уверенности.
Это чувство разделялось и моими спутниками. Но много было причин в недалеком прошлом, которые заставляли относиться к некоторым недостаткам, как к явлениям, вызванным помимо воли там работавших. Передовые позиции росли и развивались и была полная надежда, что многое из того, что было нагромождено на старой прифортовой полосе, будет вынесено вперед и крепость в состоянии будет дышать. Итак, с методическими действами противника крепость может, держась, выиграть время, но при ошеломляющей подготовке, смелом и быстром натиске, она не выдержит.
15-го июня
Вчера генерал-квартирмейстер{111} просил меня просмотреть черновик приказания главнокомандующего о том, что Ивангород должен рассматриваться не как крепость, а лишь как укрепленная позиция, и если 4-ая армия вынуждена будет отойти, то, увезя ценное и взорвав важное, оставить Ивангород. Я не внес поправок, не все ли равно, как это изложить. Но с фактом согласиться не могу. Ивангород не крепость, однако он сильно укреплен, в нем запасов для 40 тысяч на 3 месяца, и мне представляется, что в нашем положении он может оказать громадную помощь, стоящую трех дивизий.
Кроме того, приняв решение его очистить, обстоятельства борьбы могут сложиться так, что его придется оборонять. Такое решение скрыть нельзя ни от войск, ни от тех, которые будут ее защищать и ход действий может от этого пострадать.
В 6-ом часу зашел к главнокомандующему и выразил ему свое мнение, но он крепко стоит на своем. Надо выделить гарнизоны в Новогеоргиевск, Ковно; о Гродно он не говорил, а Ивангород составит по его расчету около 10 дивизий. Да, около этого и будет. В данном вопросе я не вижу разницы по существу между Новогеоргиевском и Ивангородом. Правда, первый по штату крепость, второй – импровизированная крепость. Но разве история нас не научила, что именно в таких крепостях и оборона самостоятельная.
Убедить мне М.В. не удалось. Пусть М.В. сердится на меня, но я все-таки всучу ему и письменный доклад.
До сих пор мы все считали, что Ивангород будет держаться. Шварц над ним работал. Придется самому поближе ознакомиться с вопросом, чтобы переубедить Мих. Вас.
Возможно, что решение это сложилось у него под влиянием очень тяжелых общих условий. С 11-VI к нам пришла 3-я армия с группой генерала Олохова{112} в условиях тяжелых.
Управление Юго-Западного фронта, выражаясь мягко, поступает недобросовестно. Что могут они вытягивают, под сурдинку, из состава войск и из состава Бреста, пользуясь переходным положением. От генерала Лайминга{113} скрывают его переход в Северо-Западный фронт и, пользуясь переходным временем, убирают, что могут в Киев.
Я считаю наше положение очень серьезным, не столько благодаря нашим врагам, сколько со стороны нашего внутреннего неустройства. Если оглядеться, то ведь вся творческая часть в общем и в частностях, в Михаиле Васильевиче. Он все поглотил своею работою и важное и мелочи. Прямо таки поразительно, то количество совершенно готовых распоряжений, указаний и т. п., которые от него исходят.
Штаб их переписывает. Начальника штаба нет. Его работа касается письменной части и выражается в посылке бумажек Алексееву. У Гулевича есть время кататься, уезжать, спать и хорошо обедать у Данилова. Он процветает и пышет здоровьем. Война оказалась курортом. Алексеев сохнет и скоро будет болеть.
Это положение ненормальное. Алексеев тяготится, жалуется мне иногда на это, но ничего не предпринимает. Я постоянно говорю ему, что такая работа продолжаться не может. Теперь, когда противник тоже бездействует, это ничего, а когда это изменится, все может развалиться.
В решениях у М.В. при такой постановке работы естественно развивается полный абсолютизм. Это хорошо, если оно охватывает только главное и он может спокойно обсудить, взвесить и решить. Но этого он не может, ибо он задавлен мелочами и работать над главным так, как нужно, не может. И сам он в этом признается. Материал, который ему дают для решения, не высокосортный. Например, разведка. Она была раньше плохо обставлена и теперь только налаживается. Побочные условия – свыше и кое-какие снизу вносят неуверенность и раздражение. Армейские управления, в сущности, делают, что хотят. Следить за ними М.В. не может, а изредка посылаемые наставления в свою очередь раздражают армейских помпадуров. Им нужны приказы, а всякое наставление общего характера они переделают по-своему. Многое можно было бы сказать по поводу того, что управление идет ненормально потому, что оно сорганизовалось в своей работе ненормально.
Наше управление в это втянулось и этого не замечает. Оно работает по времени много, но перемалывает в своей работе негодный оперативный материал, не замечая, что выходит не мука. В этом винить я никого не могу, в особенности генерал-квартирмейстера; работу остальных достаточно хорошо не знаю. Но происходит это от того, что самый верх скомпонован неестественно. Перегруженный главнокомандующий, свободный начальник штаба. В нормальном управлении никто не должен быть перегружен, но естественнее перегружение начальника штаба, и свободный от мелочей главнокомандующий.
С М.В. работаю давно. Разногласий у нас никогда не бывало ни в принципиальных, ни в прикладных частях нашего дела, а теперь вижу некоторое расхождение в применении многих принципиальных вопросов. Под давлением свыше и обстоятельствах извне, замечаю нарушение равновесия и в вопросах практических. Ведь в области практической слово «нужно» пустой звук. В области моральной – другое дело. Приписываю это тому, что на нем лежит работа, превышающая силы двух сильных людей, а он один; ну и не вытягивает. Это закон природы.
Думаю, что М.В. сам это чувствует, но ничего не может сделать, чтобы спихнуть с себя тормозы, которые мешают ему делать главное. Я думал, что могу ему помочь и не только ему, но и оперативному штабу. Напрасная надежда. И тут и там польза была столь ничтожная, что говорить о ней не приходится. От помощи канцелярии (генерал-квартирмейстерской части) отказался после некоторых попыток, ибо в результате вмешательства постороннего только вред. Если некоторые вопросы двинулись, то далеко не так и не в таких решениях, как это представлялось целесообразным. Они двинулись по своему, как думали и желали канцелярии – т. е. лица, работающие на низших ступенях.
Думаю, что М.В. сам это чувствует, но ничего не может сделать, чтобы спихнуть с себя тормозы, которые мешают ему делать главное. Я думал, что могу ему помочь и не только ему, но и оперативному штабу. Напрасная надежда. И тут и там польза была столь ничтожная, что говорить о ней не приходится. От помощи канцелярии (генерал-квартирмейстерской части) отказался после некоторых попыток, ибо в результате вмешательства постороннего только вред. Если некоторые вопросы двинулись, то далеко не так и не в таких решениях, как это представлялось целесообразным. Они двинулись по своему, как думали и желали канцелярии – т. е. лица, работающие на низших ступенях.
Генерал-квартирмейстер работает очень много, усидчиво, но к его работе пристегнулось то, что должен делать другой. Он цепко держит расползающееся дело; это большая его заслуга, но в вопросах оперативных он может работать мало, ибо все у главнокомандующего. И выйти из этого положения почти невозможно. В работе коллективной поглощение всего одним – уничтожает коллективность работ.
В работе главнокомандующего, как общего управления – два устоя. Начальник штаба. Начальник снабжений. Две равно действующие. А их в сущности нет. Данилов еще работает самостоятельно, как – это другой вопрос. Его работы не знаю. Пока не очень жалуются. Другого же устоя нет, и М.В. своим могучим плечом приходится подпирать его и нести свое собственное дело. Кто же виноват? Думаю сам М.В. Без вины, но виноват.
Делать в роли главнокомандующего то, что делал в роли начальника штаба у Иванова{114} – нельзя. Иное положение, иная сфера. Если бы М.B. был здесь начальником штаба, а главнокомандующим был бы посредственный, честный, но очень порядочный человек – было бы лучше. Без начальника штаба с этим делом не справиться.
16-го июня
Два дня (14, 15) я пробыл в Ивангороде. Осмотрел весь обвод, за исключением северного участка Бржезины, куда не попал; было поздно и автомобиль загруз. До 12-го июня Ивангород считали крепостью, с 12-го это укрепленная позиция. Поехал я в Иван-город не по приказу, а по приглашению главнокомандующего. Хотите, поезжайте. Собственно я шел к нему с просьбой поехать туда, когда 13-го во второй раз говорил с М.В. об Ивангороде, убеждая его не отдавать указания, что Ивангород не крепость, во второй раз прося его по крайней мере держать это в строжайшем секрете и говорить и делать все, чтобы думали, что Ивангород будет защищаться до последний крайности. Но 12-го директива была подписана, а 14-го получена. Я предупредил Шварца, чтобы эту бумагу он никому не показывал, соображение подготовил бы сам, ибо все секреты у нас делаются достоянием общим и врага. Шварц подтвердил мне это примером: в день, в котором было решено оставить Островец 4-го июня[35], а указано было оставить 9-го, генерал Мазуров{115} был в Островце, и ему прямо сказал управляющий заводами, что мы оставим Островец 9-го. Кроме того, было распоряжение о секвестре машин и стали, когда Мазуров туда приехал, ему сказали, для чего он приехал.
Есть невидимая нить, связывающая наши высшие управления с внешним миром. Если в Островце евреи и управление это знали, то знали это и враги. Где эта нить, в каких тайниках она кроется. Я убежденно говорю, она кроется в нашей канцелярщине, в нашем способе управления и в нашей манере сношений. Все идет по телеграфу, обрадовались Юзу{116} и все катают без шифра. Я верю, что в генеральном штабе нет предателя, но в важнейших вопросах он не обособлен. Самая манера донесений штабов армий представляет в оперативном отношении большую опасность, ибо они подробны, входят в детали их намерений.
Из Островца в последнюю минуту вывезли много машин, бессемеров{117} и другую сталь нужную нам, а равно медь. Все это там лежало до последних дней, т. е. до 4-го июня и никто не знал о ней.
Завод числился чугунно-литейный, значит стали там нет. Только в последние дни Шварц и Мазуров узнали это и получили разрешение взять. Все, что там осталось, попадет в руки немцев. Вывезли же всего 65 тыс. пудов. 10 месяцев Генеральный штаб{118} не знал этого, как и не знал вообще, что на левом, да и вероятно на правом берегу.
М.В. и Пустовойтенко прямо в отчаянии от работы штаба. То, что я вижу, лишь подтверждает это. Не умеют работать и не хотят, а между тем чванны и с самомнением. Я столкнулся с чинами штаба на дорогах, и если у меня была бы власть, я бы в неделю разогнал главных деятелей и взял бы первых попавших – лучше было бы.
Что такое Ивангород в настоящее время? В ней нет главного основания крепости: прикрытия от бомбардирования и обеспечения от штурма. Это очень сильная, круговая позиция, в которой в мере возможности есть укрытия, есть фланговая артиллерийская и ружейная оборона главнейших частей. Вся она на передовых позициях. Талантливо и смело заложена, но вся в идее передовой позиции. Она ушла от учебников и в этом может быть ее сила.
Она имеет снабжение и несильную артиллерию, но которую легко усилить. Наверное, ни в одной из наших крепостей не проведены столь целесообразные железнодорожные пути нормальной колеи, как в ней. В ней есть люди; пока нет гарнизона.
Когда он придет, что будет с Шварцем? Он душа этого дела, а передадут старшему{119}, в особенности после того, что его переименовали из коменданта в начальника укрепленной позиции; что будет тогда? Работы Шварц организовал умно и теперь работа кипит, несмотря на то, что продуктивность работы людей и повозок слабая, а повозок до смешного. Но работа кипит и благодаря устройству железных дорог и путей все это идет. В три недели он не кончит. Но он рассчитывает работать, когда обложат или подойдут к позициям.
В глаза бросается солидное устройство окопов. Глубокие, аккуратно сделанные, заботливо устроенные, батареи не заготовлены – и это хорошо. Убежища – самая слабая часть. В два месяца, считая, что прибыла только половина материала, многого не сделаешь. Тип убежищ упрощённый – деревянный сруб, камень, песок, бревна, рельсы. Камень залит цементом{120} (⅓ цемента, ⅔ песок). Есть убежища и без цемента.
По книжке это выдержит 8-ми [дюймовые] бомбы. Выдержат ли на самом деле, не знаю. Инженеры полагают, что выдержат. Я сомневаюсь. Есть убежища и от 11-ти [дюймовых] – но это игра воображения. Но бороться можно. Весь вопрос надо ли нам держаться там. М.В. считает, что нет, что нельзя жертвовать тремя дивизиями. Я считаю, что можно и следует, но это «можно и следует» проверю оперативным соображением и оценкой общего.
Но 3 дивизии мало. Обвод подходит к 60 верстам: левый берег – 22 версты, правый – 34–35 верст.
Винят, что в Ковно сделали мало, по сравнению с Брестом. Но в Ковно другие работы, другая крепость, другие условия.
Что сделано в Бресте, не знаю. Поеду туда 18-го и тогда у будет ясно. Во всяком случае, скажу одно: в Ивангороде делается все, чтобы создать очень сильную оборону и делается умно, с увлечением и не одним комендантом, но и его помощниками.
17-го июня
Значительные силы действуют в направлении на Владимир Волынск, менее значительные от Сандомира на север, думаю, на Аннополь и Красник. Первые обнаружены около 14-го июня, вторые вчера. Что против середины – не ясно.
14-го главнокомандующий был в Холме. К левому флангу 3-й армии и группы Олохова направлены по железной дороге: Гвардейский, 2-й Сибирский и 31-й корпуса. 4-я армия должна сегодня в ночь отойти: 25-й корпус левым флангом к Юзефову и р. Урженцов. Успеет ли?
О 3-й армии сведения скудные; стоит ли она, или отходит. Состав армии невелик. 8-я армия в расстройстве. 11-я и 9-я армии на юге и также угрожаемы. От Юго-Западного франта польза будет небольшая. Все, что могли собрать, враги бросят на нас с юга и будут напирать на север и северо-восток. Пока, считая от Немана, у нас 15–16 корпусов (без Гвардейского, 2-го Сибирского и 31-го) вытянутых в нитку. В 3-й армии много частей, но после ряда непрерывных боев неизвестно, что она собой представляет. И главнокомандующему это не вполне ясно. А на ней зиждется очень много.
О нашем снабжении я не говорю, его в сущности нет.
13-го полковник Генерального штаба Носков отвозил в Ставку соображения главнокомандующего. Оно было прочитано Пустовойтенко, Борисову и мне. Возражений представить не мог, но серьезной опасности за Ригу не вижу и ее не разделяю. Не отвергаю ее, но в настоящий период Рига является только частным объектом и беспокойства она мне не внушает. Наши армии на передовом театре возбуждают внимание немцев и они являются их целью.
С начала войны мы боролись, находясь в мышеловке, а теперь, если не удержимся, может случиться, что она захлопнется. Отдаленных операций немцы, на мой взгляд, производить не будут, а будут бить по армии. Возможно, что в связи с главной целью, их усилия будут направлены и на Варшаву, но это, между прочим, направление же на Белосток решительнее.