21 декабря, 8:51 по восточному времени
Папчик, часть первая
Отправила Мэдисон Спенсер (Madisonspen[email protected])
Милый твиттерянин!
Поначалу Папчик мобилизовал меня на его текущую кампанию против биоразнообразия. Стратегия заключалась в том, что мы вдвоем на карачках под палящим солнцем истребляли каждое туземное растение, покусившееся на бабушкин огород, и оставляли только пришлую фасоль. Как-то мы трудились плечо к плечу – изводили сорняки на корню, пытаясь создать сомнительную монокультуру бобовых, – и он спросил:
– Мэдди, лапонька, ты веришь в судьбу?
Я не ответила.
А Папчик не сдавался:
– Что бы ты сказала, если б твоя жизнь была предопределена до последних мелочей еще до твоего рождения?
Я упорно не ввязывалась. Он явно хотел привить мне некое слабоумно-экзистенциалистское мировоззрение.
Папчик оторвался от прополки и обернул ко мне морщинистое лицо.
– Что ты знаешь о Боге и Сатане?
Ветер северной глухомани взъерошил его седые пряди. Не поднимая глаз, я убила сорняк. Я пощадила росток фасоли. Я ощущала себя Богом.
– Ведь ты знаешь, правда же, что Бог и Сатана враждуют? – Он оглянулся, будто хотел убедиться, что мы одни. Подслушивать нас было некому. – Если я открою тебе тайну, пообещаешь не говорить бабушке?
Я выдернула еще один сорняк. И ничего не пообещала. Вместо этого мое девичье нутро сжалось, готовясь к какому-нибудь омерзительному откровению.
– А ежели я скажу тебе, – продолжил он, не получив ответа, – что ты рождена стать самым великим человеком за всю историю? Что, если твоя судьба – уладить спор между Богом и Сатаной?
21 декабря, 8:53 по восточному времени
Неполиткорректный пир
Отправила Мэдисон Спенсер ([email protected])
Милый твиттерянин, если тебе интересно, в доме, стоявшем особняком в глуши на севере штата, была одна гостиная, забитая книгами… две тесные спаленки… примитивная кухонька… единственная уборная. Одна из двух спален когда-то принадлежала матери, теперь ее отдали мне. Как меня и предупреждали, здесь не было ни телевизора, ни хоть какого-нибудь компьютера. Телефон был, но ископаемый, с дисковым набором.
Типичный обед выглядел так: я сидела за кухонным столом один на один с тарелкой худшего кошмара одиннадцатилетней меня. К примеру, телятины. Или сыра – продукта подневольного труда не входящих в профсоюз работяг из Центральной Америки. Свинины с промышленной фермы. Глютена. Я на вкус ощущала споры болезни Крейцфельда-Якоба. Я чувствовала запах аспартама, испытанного на лабораторных обезьянах. Как-то я рискнула спросить, откуда взялась говядина – не от коров ли с пастбищ, что на месте вырубленных и выжженных лесов Амазонии. Бабушка лишь мельком посмотрела на меня, прикурила очередную сигарету и пожала плечами. Чтобы потянуть время, я положила вилку в тарелку и взялась потешно и очень подробно излагать, что стряслось со мной в прошлом месяце на вечеринке в загородном доме Барбры Стрейзанд; эпизод в пляжном коттедже Барбры на Мартас-Виньярд и в самом деле был совершенно безбашенный.
В гостиной зазвонил телефон, бабушка помчалась поднимать трубку. Из соседней комнаты, едва уловимый, будто легкий запах, донесся ее голос: «Аллё-о?..» Скрипнули диванные пружины – она присела. «Я вообще не покупаю ватные шарики. Скорее возьму ватные палочки». Она замолчала, потом сказала только: «Синего», а еще через секунду, послушав: «Мятные». Потом: «Замужем, уж сорок четыре года как». Затем: «Один. Девочка у нас, Камилла», и, кашляя: «Шестьдесят восемь в июле стукнуло». И вдогонку: «Общество братьев во Христе».
Я осталась на кухне одна со своей прерванной историей про Стрейзанд. Не попробовав ни кусочка, я вышвырнула котлету в открытое окно над раковиной.
Та же история повторилась за ужином: мне дали запеканку с тунцом, при ловле которого пострадали дельфины, – островатый запах японских дрифтерных сетей ни с чем не спутаешь. Не успела я начать байку про Тони Моррисон[12], как опять зазвонил телефон.
Бабушка вышла. Из гостиной раздалось:
– Бабетт, говорите? Да, с радостью отвечу на несколько вопросов…
Как и в прошлый раз, я вышвырнула возмутительную пищу в кухонное окно, чем сделала подарок менее щепетильному сельхозживотному. В мире было полно заманчиво страдающих от голода детей, которых могли бы усыновить мои родители, я же не намеревалась бить баклуши в деревенской глухомани, лопать подливку и толстеть до тех пор, пока не сделаюсь обузой, способной лишь портить имидж матери.
Так за столом и повелось: бабушка Минни подавала какую-нибудь кукурузную кашу политически сомнительного происхождения (залитую маслом, явно содержащим конъюгированную линолевую кислоту), а я рассказывала нелепейшую историю о Тине Браун[13], пока не раздавался звонок – реклама или опрос. Время обеда означало, что бабушка сидит в гостиной на диване и произносит в трубку слова «радиация», «химиотерапия», «четвертая стадия» и «Леонард». А на кухне, так чтобы она не видела, я отправляла ведущую к ожирению еду – фрикадельку за фрикаделькой, гриб за грибом – в окно. И думала: «Леонард?..»
Папчик Бен редко бывал дома, вечно ходил по каким-то делам, отнимавшим много времени. Порой я думала, бабушка мчится к телефону, надеясь, что звонит он. Или моя мама. Но это всегда был кто-то другой; какой-нибудь невольник рыночных исследований по имени Леонард, или Паттерсон, или Либераче, звонящий бог весть откуда.
Только раз я опередила бабушку Минни. Она, по локоть в пенной воде, мыла посуду и попросила меня ответить. Тяжко вздохнув, я отставила тарелку с пирогом из пекана, выращенного способом, вредным для экологии, и проданного не по принципам честной торговли. Я поднесла к уху трубку, пахнущую куревом и бабушкиным кашлем, и сказала:
– Чао!
Последовала тишина. Я уж подумала, это мама звонит узнать, как у меня дела, но тут голос спросил:
– Мэдисон? – Голос принадлежал мужчине. Молодому мужчине, а то и подростку. Определенно не Папчику Бену. Он сказал, почти смеясь: – Мэдди, это я – Арчер!
Я такого не знала и решила от него отделаться. В гостиную, вытирая руки ветхим полотенцем и вешая его на плечо, вошла бабушка.
– Мы знакомы? – осведомилась я.
– Через пару лет будем, убийца, – ответил мальчишка, потом прибавил заговорщицки: – Хер кому-нибудь уже оторвала сегодня? – и расхохотался. Он все хохотал и хохотал.
Медленно, будто в тай-чи, я протянула бабушке пахнувшую дымом трубку.
21 декабря, 8:55 по восточному времени
Папчик, часть вторая
Отправила Мэдисон Спенсер ([email protected])
Милый твиттерянин!
В другой раз Папчик заполучил меня к себе в сообщники, когда воровал невылупившееся потомство из-под пернатых задов домашней птицы. Мы обходили утлую избушку, где обитали куры, и безжалостно выкрадывали их будущие поколения. И всю дорогу Папчик донимал меня:
– Ты хоть раз думала, с чего это твои мамка с папкой так быстро разбогатели?
Мои руки оттягивала корзина с хабаром, и я лишь пожала плечами.
А он не отступал:
– Вот как так – чего ни вложат, все окупится? – Не дожидаясь ответа, он разъяснил: – А так, солнышко: когда мамка была в твоем возрасте, у ней появился ангел-хранитель по имени Леонард. Звонил ей как по расписанию, – сообщил Папчик, продолжая разорять гнезда. – Так она мне сама и заявила. А как-то – она еще была подростком – сказала, что ангел дал ей выигрышный лотерейный номер, и попросила меня купить билет. Не пойми, кто звонит, не пойми откуда… что я мог подумать? А ее мамка ей верила.
Не смущаясь тем, что я упорно молчу, он продолжал:
– Ейный ангел-хранитель, Леонард, и теперь ей позванивает. Ангелы, они это умеют. Куда б ни уехала – везде найдет и звонит. И папке твоему тоже.
Я внимательно разглядывала одну особо рябую скорлупку.
– Тот самый Леонард, – не унимался Папчик Бен, – который затребовал, чтобы тебя прислали к нам на лето.
Эта подробность, милый твиттерянин, приковала мое одиннадцатилетнее внимание. Я посмотрела в слезящиеся дедовы глаза.
– Я не должен тебе говорить, – сказал он шепотом, – но этим летом тебя ждет решающий бой с силами зла.
В моем взгляде, должно быть, читалось смятение.
– А ты ведь и не знала, а, лапонька? – Цвет его лица говорил о том, что Папчик в жизни не ухаживал за кожей.
Нет, я не знала. Решающий бой? С силами зла?
– Ну, – замялся он, – теперь вот знаешь. – Его сучковатые пальцы забрались в гнездо из соломы и выудили очередное яйцо. Сложив новую добычу мне в корзину, Папчик прибавил: – Ты, главное, не забивай этим свою головку.
21 декабря, 8:57 по восточному времени
Я отправляюсь в плавание
Отправила Мэдисон Спенсер ([email protected])
Милый твиттерянин!
Я отправляюсь в плавание
Отправила Мэдисон Спенсер ([email protected])
Милый твиттерянин!
Лето в глуши предоставляло множество увлекательных занятий. Позабавиться можно было, к примеру, луща горох или обдирая кукурузные початки. Вишня – умопомрачительное количество – так и манила вынуть из нее косточки. У меня дух захватывало – я прямо-таки не знала, с чего начать.
Бабушка Минни – ветхая скорлупка дубленной солнцем и ветром кожи, подбородок и плечи с обвисшими складками – стояла над электроплитой, колдовала с мудреной регулировкой, а из-под крышки кастрюли валил такой пар, что воздух в кухне туманился, будто в турецкой бане. Горы убитых местных фруктов лежали на столешницах рядками, по стадиям свежевания и потрошения, и каждая рабочая поверхность была липкой от их подсохшей крови. Персики с удаленными косточками заполняли огромную миску. Яблоки, расчлененные и забальзамированные в стеклянных банках, дожидались упокоения в погребе. Вышеупомянутый пар оседал на стенах и собирался в струйки. Он капал с потолка. Посреди этой бойни хлопотала моя бабушка: щурясь, оглядывала результат своих зловещих трудов. Одним уголком бледных губ (в другом была зажата сигарета) она сказала:
– Ягодка моя, не мешайся под ногами. Пойди-ка развлеки себя.
Развлечь себя? Бабушка, должно быть, тронулась. Как можно ласковей я взялась за перепачканные завязки ее передника, потянула своими мягкими ручонками и сказала:
– Бабушка, миленькая, а не обследовать ли тебя на старческое слабоумие?
Развлечь себя! Будто бы я могла собрать из имевшихся в моем распоряжении палок и булыжников телевизионный приемник, потом создать вещательную сеть и ее местный филиал, потом запустить продакшн и на целый сезон забить канал передачами. Успех подобных действий, предпринятых девочкой раннеподросткового возраста, сказала я бабушке, крайне маловероятен.
– Да нет же, – возразила бабушка Минни, вытягивая завязку из моих цепких рук. – Книжку бы тебе почитать. – С этими словами она оставила кипящие фруктовые трупики, обернулась ко мне, ухватила за плечи и повела из кухни по коридорчику в гостиную, где во всю стену от пола до потолка простирались книжные полки. Здесь она велела выбирать среди древних, в кожаном переплете, томов.
Следует заметить, тогда я не была страстной читательницей, какой вскоре сделалась. В моей швейцарской школе, хоть и чудовищно дорогой, больше говорили об острых проблемах экологии и о попранных гражданских правах угнетенных туземцев. Исходя из своих этических принципов, я возмутилась, поскольку никак не могла читать книгу, одетую в шкуру коровы, которую вырастили на ферме явно в условиях большого стресса.
В ответ бабушка только пожала усталыми, в упряжи ситцевого фартука плечами фермерши. Сказав: «Выбирайте, чего сами изволите, юная мисс», она вернулась к своим занудным развлечениям – к закатыванию томатов, а может, к маринованию мышей-полевок – и уже из кухни окликнула через плечо:
– Либо читай книжку, либо иди выбивай половики. Решать тебе.
Моральные принципы не позволяли мне даже помыслить о каком-либо насилии – пусть и над неодушевленным ковриком. Не могла я представить, что буду горбатиться и на других сельхозработах, предложенных бабушкой: устраивать геноцид сорнякам… реквизировать еще теплые зародыши из гнезд домашней птицы… Единственно ради политического компромисса я решила выбрать книгу. Пальцы пробежались по корешкам в мертвых шкурах. «Моби Дик»? Спасибо, нет. В кои-то веки я была признательна матери за ее знаменитое участие в акциях «Гринпис». «Маленькие женщины»? О боги, чудовищный сексизм! «Алая буква»? «Обитель радости»? «Листья травы»? Бабушкины полки прогибались под малоизвестными, давно забытыми книгами. «Тропик рака»? «Голый завтрак»? «Лолита»? Фу! Сплошной тухляк.
Милые твиттеряне! На ваши обвинения в том, что я не по годам развита, отвечу так: люди с годами не меняются, и это факт. Пожилые – на самом-то деле взрослая малышня. И наоборот: молодежь – юные стариканы. Да, мы можем выработать кое-какие навыки, с течением жизни постичь некоторые истины, но по большому счету в восемьдесят пять ты тот же, что и в пять. Ты либо рожден умным, либо нет. Тело взрослеет, растет, проходит полуневменяемые фазы репродуктивного помешательства, но умираешь и рождаешься ты, по сути, одним и тем же человеком.
Это… это доказательство существования твоей бессмертной души.
Я постояла-постояла, потом решила закрыть глаза и вот так, ничего не видя, трижды крутнулась вокруг себя, затем протянула руку в сторону книжных полок. Пальцы, как по шрифту Брайля, пробежались по ребристым корешкам и тисненым названиям. Кожа – мягкая, в трещинках и складочках – фактурой слегка напоминала мозолистые бабушкины руки. Я прошлась по всем книгам, потом пальцы замерли у той, которая, казалось, мне и предназначена. Она должна была вывести меня из тогдашнего бедственного положения, из долгих дней телевизионной депривации и интернет-голодания. Слепые пальцы ухватили книгу и вытянули ее из ряда товарок. Я открыла глаза и посмотрела навстречу будущему.
На потертой обложке золотыми буквами значилось: Чарлз Дарвин. Вот книга, что даст мне приют. История, в которой я смогу прятаться месяцами.
Из глубин деревенской кухни бабушка прокричала:
– Время вышло, пампушечка моя! Горох сам себя не почистит…
– Но я уже нашла! – откликнулась я.
– Чего нашла?
Добавив в голос детского восторга, я крикнула:
– Книгу, бабушка!
Наступила тишина, прерываемая только мерзкими брачными воплями птиц за окном, которые склоняли друг дружку к бурному спариванию. В доме стоял запах табачного дыма и пара из бабушкиной пыточной кастрюли.
– Какую книгу? – подозрительно спросила она. – Как называется?
Я взглянула на корешок – есть ли там название.
– Про собаку. Про миленькую собачечку и ее приключения на море.
Бабушкин голос заискрился, помолодел и, едва не смеясь, почти по-девичьи она крикнула:
– Дай-ка угадаю… «Зов предков»! В твоем возрасте я обожала Джека Лондона!
Я разлепила страницы – они пахли комнатой, в которую давно не входили. Судя по запаху, это был целый бумажный зал с лакированными половицами, каминами, забитыми холодным пеплом, и пылинками в лучах света, что падает сквозь высокие окна. Я оказалась первой за многие поколения, кто заглянул в этот бумажный замок.
Нет, книга называлась не «Зов предков», однако, милый твиттерянин, бабушка Минни была счастлива, я – избавлена от чистки гороха, а это самое главное.
И звали автора не Джек Лондон, но какая разница? Если читать книгу, ее можно растянуть на все тоскливые каникулы. Она оживит постылую глушь радостью и восторгом канувшего в Лету мира собаки. Голова моя уже склонилась над раскрытыми страницами и потонула в словах и мыслях давно усопшего рассказчика. Я видела исчезнувшее прошлое глазами этого чужого мертвого человека.
Открыв титульный лист, я прочла: «Путешествие на “Бигле”».
21 декабря, 9:00 по восточному времени
Папчик, часть третья
Отправила Мэдисон Спенсер ([email protected])
Милый твиттерянин!
Чтобы развеять мою тоску, Папчик Бен предложил соорудить сарай для здешних пернатых – примерно как это делает благотворительная организация «Жилье для людей», с той разницей, что для птиц и без Джимми Картера и его шайки. Разработка архитектурного решения заняла минимум времени. Мы напилили досок, кое-как сколотили гвоздями стены, пол и крышу (занятие это в чем-то было даже приятным), а под конец взялись красить их в ярко-желтый цвет.
Держа в руках кисть, Папчик спросил:
– Помнишь, я говорил про Леонарда, про ангела-хранителя твоей мамки?
Я прикинулась тугой на ухо и сосредоточилась на процессе – чтобы выходило без следов кисти и подтеков. Меня тревожил запах краски, я беспокоилась, не случится ли по моей вине в птичнике чего-то вроде синдрома больных зданий.
Папчик гнул свое:
– А если я скажу, что ангелы звонят и твоей бабушке?
Я макнула кисть и обвела по краю уютно-круглую дверцу сарайчика. Я думала, станут ли птицы, которые обзаведутся домом, мигрировать, как мои родители, между почти одинаковыми домами в Нассау, Ньюпорте и Нью-Бедфорде. И будет ли их миграция так же зависеть от налогов в том или ином месте.
Папчика мое молчание только приободрило.
– Вовсе не хочу тебя пугать, но помнишь, я говорил про твою решающую битву? Леонард сказал бабушке, силы добра и зла будут тебя испытывать.
Шанелевский комбинезон жал мне в бедрах.
– Где-то на острове, – продолжал Папчик. – Испытание устроят на каком-то острове.
Хоть я и Ctrl+Alt+Метала бабушкину стряпню в окно, но вес набирала, будто с помощью механизмов осмоса. В генах ли было дело, в окружающей ли среде, но процент жира в моем организме, похоже, становится двузначным.