«Дзи-и-и-нь, — как-то тревожно зазвенел звонок. — Дзи-и-ии-иии-инь!»
— Здравствуй, дорогой, — Диланян опасливо покосился за спину приятеля. — Ты один?
— Да, — выдохнул Рафик. — Спасай!
— Что такое? Рассказывай.
— Короче, у одного моего друга… — Рафик решил начать издалека.
— Понятно, — перебил его Диланян, — пройди в комнату, спусти штаны и покажи мне своего друга.
— Ну, ты понимаешь… Мальчишник же ведь… Свадьба… А после свадьбы — ни-ни! А тут…
— Погоди, какая свадьба? Ты же ее похитил!
— Да я ее вернул… Чтобы свадьбу сыграть…
— ЧТО? И ее отец тебя не закопал?
— Да они даже ничего и не заметили… А Мариам очень просилась домой… Я и отвез ее… В этот же вечер попросил ее руки у родителей…
— Ясно. А что потом? — Диланян решил ничему не удивляться.
— Да позавчера, в общем, решили в сауну сходить…
— Ага. И денег на презерватив не было, да?
— Да деньги были… Но, блин, не налезает ведь!
Дорогие читательницы, не торопитесь просить номер телефона Рафика… «Не налезает» — это отговорка человека… не умеющего пользоваться презервативом.
— И что дальше?
— В общем… Там… Пацаны привели… Говорили — чистая… Они все… с ней… А сегодня с утра — ощущение, будто я писаюсь битым стеклом… И с утра не вставал…
— Понятно. Показывай…
Дальнейшее происходило как в замедленном кино. Рафик ме-е-е-едленно и аккуратно снял штаны… Рафик ме-е-е-едленно и аккуратно спустил трусы… Рафик крайне ме-е-е-едленно взялся за корень полового члена… И выдавил желто-зеленую толстенную каплю… Прямо на белоснежную скатерть журнального столика…
Последовала пауза.
— Что? Что такое? Это СПИД? — задергался Рафик, наблюдая за ме-е-е-едленно краснеющим лицом хозяина.
— Рафик… — тихо и четко произнес Диланян. — Это. Любимая. Скатерть. Моей. Бабушки. — Диланян выдохнул. — А У ТЕБЯ… — голос Диланяна сорвался на крик, — ТРИППЕР! ГОНОРЕЯ!
— Извини… — прошептал Рафик, и в шепоте его Диланян уловил радость человека, выходящего из кожно-венерологического диспансера и кричащего: «Ура! Сифилис, сифилис!»
— Сдашь анализы. — Голос Диланяна еще никогда не был так сух по отношению к Рафику. — А скатерть мою сначала прокипятишь, потом отнесешь в итальянскую химчистку, потом ДОМА у себя постираешь, понял? И вечером сегодня придешь с результатами анализов.
* * *Рафику повезло. Неосложненная острая гонорея — штука не самая серьезная. Да и лечение было начато своевременно, что позволило избежать различных опасных осложнений. В общем, женился он «чистеньким», с трудом пережив процедуру «мазок-соскоб из уретры». А скатерть Диланян-таки выкинул…
МИКРОБ, КОТОРЫЙ НЕ ЖИВЕТ НА КРЫШЕ
Некий андролог, назовем его, к примеру, Вазгеном Андрониковичем, сидел при бороде и с синими мешками под глазами. И то и другое образовалось у него из-за дум тяжких и тотального изучения мировой литературы, которая не дала ответа на вопрос…
— Доктор, можно? — робко постучался к нему в кабинет очередной страждущий. — Я тут вот результат посева спермы принес…
— Если там у тебя бета-гемолитический стрептококк, то иди ты на х… и там погибни, — лишенным всяких эмоций голосом произнес Вазген Андроникович. — Этого просто не может быть.
Вазген Андроникович слыл человеком эксцентричным, но чтоб посылать пациента… Это было чересчур. Однако пациент понимал, что перед ним, при бороде и очках, сидит зе бест. И ежели не он, то никто.
— Я трижды проверял! — чуть не плача, протянул он бумаги. — Вот фотографии чашки Петри! Там лаборант тоже сказал, что впервые такое видит!
— Невозможно. Мистификация. Галлюцинация. Схоластический экзистенциализм! — сорвался на крик доктор. — Пошел вон из моего кабинета! Взял свои чашки Петри и бегом ВОН!
На крик в кабинет вошел главный врач. Вот уже несколько недель один из действительно лучших андрологов маленькой, но очень гордой республики вел себя странно, периодически срывался на пациентов, отчего страдала касса лечебно-профилактического учреждения.
— Вазген, дорогой мой, объясни, что происходит? — участливо спросил главврач. — Отчего ты кричишь на больных? Отчего шашлык не кушаешь, вино не пьешь, девушкам на улице на ягодицы не смотришь?
— Вот, — с абсолютно отрешенным видом достал из ящика кипу бумаг Вазген. — Двадцать пятого пациента отправляю на посев спермы в лучшую лабораторию города с тотальным контролем европейского уровня, и вот…
Главврач давно уже забыл, чем отличается посев спермы от посева голосемянных. Но зная, что Вазген в приступе злобы способен оторвать тот орган, который обычно лечит, очень аккуратно поинтересовался:
— И чем тебя не удовлетворяют результаты?
— Бета-гемолитический стрептококк не может жить в сперме, — голосом робота ответил Вазген. — Это возбудитель ангины. А в лаборатории… Там внешний контроль всего, понимаешь? Лаборатория не лажает больше ни в чем! И они клянутся, что никто с ангиной и близко не подходит к чашкам Петри! Не чихают на них! Не кашляют! Не плюют в них… Не плюют? НЕ ПЛЮЮТ?
— Вазген, ты куда? — спросил в спину доктора главврач. — Что происходит? Ты куда бежишь?!
— Здравствуйте. Мне необходимо сдать посев спермы, — нарочито громко сказал Вазген Андроникович, зайдя в лабораторию.
Молодая администраторша покраснела и, бешено вращая глазами, показала на двух беззубых старух, которые в страхе от услышанного прижались друг к другу и молча дрожали.
— Пройдите туда, там специальная комната есть, — прошептала она.
Вазген Андроникович прошел. Вот он уже открывал дверь. Вот уже входил в обитую красными обоями комнату, когда к его плечу прикоснулась… медсестра. Ну, или женщина, одетая в сестринскую форму, ибо бейджика на ней не было.
— Вам помочь сдать сперму? — буднично спросила она. — Всего тридцать долларов.
Вазген Андроникович перевел дух. Долгим взглядом посмотрел на эту несчастную, в общем-то, женщину. И тихо сказал:
— Милочка… Горло ваше кишит стрептококками. Если вы не будете лечиться, то эта штука дойдет до сердца… А при пороках сердца нарушается дыхание. Будет сложно делать минет с нарушенным дыханием…
Говорят, он ее все-таки уговорил посетить ЛОР-врача. Но лично я в это не верю.
«ОНИ ВСЕ НА ОДНО ЛИЦО…»
Случай из практики.
Григорий Карапетович, старший врач-ординатор отделения челюстно-лицевой хирургии, работал вторые сутки подряд. Раздробленные челюсти, сломанные орбиты, перекошенные носы все поступали и поступали…
Городская больница. Отказать в приеме права не имеют. Даже таджикам, да спасет Аллах их грешную душу…
— Ты русский язык понимаешь? — Григорий Карапетович не имел национальных предрассудков, но стремящийся в операционную таджик его раздражал. — Сейчас там помоют, я тебя позову, ясно?
— Да, да, — Фузмият не хотел злить врача, он просто не знал, как сказать, что у него болит нос. — Мне нос бил. Нога бил.
— Да вижу я, — чуть не выругался матом Григорий Карапетович, — не слепой!
Расквашенный нос Фузмията был виден даже через неумело наложенную повязку, а рентгеновский снимок уже висел в операционной.
И вот наступает долгожданная минута. Операционная готова, Фузмияту торжественно выпрямляют нос… Ничего особенного, две турунды, щелчок… Кожа не повреждена, повязка не нужна…
— Льда побольше. Час льда, пятнадцать минут без. — Григорий Карапетович мечтал о чашечке кофе.
Когда он, скривившись от вкуса отвратительной бурды, в очередной раз зашел в предоперационную, его чуть инфаркт не хватил.
— Слушай, ты тупой, да? — прошипел он сидящему в предоперационной таджику. — Я же тебе сказал, мать твою так, чтобы ты пошел в палату и наложил лед! Что ты тут грязь наводишь! Ну что за люди!
— Григорий Карапетович, — взял его за локоть ординатор, — успокойтесь… Это другой таджик…
«БЫЛИ ЛИ У ВАС ГОМОСЕКСУЛЬНЫЕ КОНТАКТЫ?»
Этот вопрос задается с завидной регулярностью на любом приеме у уролога. Многие объясняют это болезненным интересом врачей к данной проблематике, однако на деле это связано с поразительными ответами пациентов. Вот некоторые из них.
— Здравствуйте, заходите, пожалуйста.
— Здравствуйте.
— На что жалуетесь?
— На выделения.
— Анализы на инфекции сдавали?
— Да. Вот ответы.
— Так, обнаружена микоплазма гениталиум… Скажите, у вас контакт с гомосексуалистами был?
— Да. Сегодня. Ваш охранник-педераст не пускал меня в клинику.
* * *— Здравству-у-у-уйте, доктор, — в кабинет стучится гротескного вида гомосексуалист.
— Здравствуйте, заходите, пожалуйста.
— Здравствуйте.
— На что жалуетесь?
— На выделения.
— Анализы на инфекции сдавали?
— Да. Вот ответы.
— Так, обнаружена микоплазма гениталиум… Скажите, у вас контакт с гомосексуалистами был?
— Да. Сегодня. Ваш охранник-педераст не пускал меня в клинику.
* * *— Здравству-у-у-уйте, доктор, — в кабинет стучится гротескного вида гомосексуалист.
— Здравствуйте, заходите.
Заходит, садится… Левую ногу оборачивает в три оборота вокруг правой, принимает позу «Пра-а-а-ативный! Сделай со мной что-нибудь…»
— Что беспокоит?
— Да вот, зу-у-уд и ж-ж-е-ен-н-ние… Сильно беспокоят, — обиженно надувает губки субъект.
— Анализы на инфекции сдавали?
— Да, доктор, ну конечно!
— Так… Обнаружена микоплазма гениталиум, вирусы папилломы. У вас были контакты с гомосексуалистами?
— Не-е-ет.
— Пойдемте простату посмотрим.
Смотрю. Анальное отверстие усеяно практически розой кондилом.
— Точно не было контактов с гомосексуалистами?
— Ну… У меня есть мужчина… Но я не знаю, он гомосексуалист или нет.
* * *— У вас были гомосексуальные контакты?
— Ну… Как сказать…
— Как есть.
— Ну… У меня с девушкой были гомосексуальные контакты…
— Это как?
— Ну… Я ее в зад… того… Короче, как у гомиков принято, да.
СЕГОДНЯ Я ТЕБЯ ВЫПИСАЛ…
Конец мая. За окном кабинета буйствует бесстыжая девка-весна. Лучик солнца пробивается через жалюзи, вносит в комнату беззаботную атмосферу счастья, отвлекает меня от убийственных, жестоких строк. «Рак предстательной железы. Аденокарцинома низкой степени дифференцировки. Глисон — 5+4». Пациент, которому не дашь семидесяти пяти лет, чуть щурится, явно наслаждаясь солнечным зайчиком на своем лице. Но голос дрожит и обрывается.
— Они… Они сказали, что я по возрасту не подхожу для операции. Предлагают «Касодекс» и «Флутамид»…
— Александр Тимофеевич… — Я не в силах сохранять присущий докторам важный вид, снимаю очки, тру ладонями лицо. Надо найти какие-то слова, иначе это выражение глаз меня просто добьет. — Александр Тимофеевич, я хочу быть с вами честным и откровенным….
В такие моменты ненавидишь свою работу. В очередной раз надо разбить броню человека, надо вбить ему прямо в центр мозга, что он не один. Что он может позвонить посередине ночи, если ему не спится. Как и что делать — здесь вопросов не возникает, для этого есть доказательная медицина, есть исследования. Но надо, чтобы человек ни в коей мере не поверил в возможность болезни убить его. А как это сделать, если ты сам отлично знаешь, что гарантий нет?
— …Гарантий нет. Оперироваться в вашем возрасте, несомненно, риск. Но!
Человек цепляется за это «но», явно видно выражение лица тонущего, когда ему протянули соломинку. И это хорошо.
— Но я в ваших глазах не вижу противопоказаний к операции.
Я позволяю улыбке чуть-чуть тронуть мои губы. Я могу математически достоверно доказать, что его можно и нужно оперировать. Но здесь требуется иной подход. Мне надо, чтобы человек верил: смерть еще очень далека от него.
Осталась еще одна сложная задача: убедить консилиум, чтобы он не пришел к «Касодексу» и «Флутамиду».
— Пациент семидесяти пяти лет, при диспансерном обследовании обнаружен плотный участок в правой доле предстательной железы, ПСА — 3,5 нанограмма на миллилитр… Произведена секстантная биопсия, обнаружена аденокарцинома низкой степени дифференцировки, оценка по Глисону — 5+4. При МРТ в малом тазу метастазы не выявлены, остеосцинтиграфия не выявила очагов накопления радиофармпрепарата в костях. — Вдох, выдох, пауза. — Из анамнеза известно, что пациент живет половой жизнью, ведет здоровый образ жизни, катается на велосипеде. — На лицах участников консилиума появляются улыбки, Диланян, мол, волнуется. — Обследован всеми специалистами, противопоказаний к операции не выявлено.
— К какой операции? — встает Клирашев. — Вы с ума сошли? Ему семьдесят пять лет!
Это плохо. Это очень плохо. Бодаться с Клирашевым — это примерно как попытка Моськи укусить слона. Абсолютно не к месту в голову лезет мысль: как звали слона — не помнит никто, Моську знает весь мир. Но бодаться с Клирашевым бесполезно. На все мои доводы, что пациент, несмотря на возраст, здоров, он ответит контрдоводами, которые легко можно обнаружить в любой истории болезни.
— …У него сахар — пять и девять! — продолжает Клирашев. — У него дивертикулез прямой кишки! У него была язва желудка.
Можно сказать, что его смотрел эндокринолог, диабета нет. Можно парировать, что дивертикулез не противопоказание. Вполне резонно можно возразить, что язва желудка в ремиссии, двадцать лет назад зарубцевалась и никогда не беспокоила пациента… Можно, наконец, сослаться на новый европейский гайдлайн, в котором увеличен пороговый возраст… Но… Интересная штука — мышление. Оно вдруг без моего участия выкидывает в зал вопрос. Вежливо выкидывает, надо отметить.
— Скажите, пожалуйста, Митяй Алеханович, а сколько вам лет? — Некорректность вопроса доходит до сознания, я краснею и умолкаю.
Пауза.
— Оперируйте, — вдруг зло и резко бросает Клирашев, встает и выходит.
— Диланян, это было подло, — уже в ординаторской говорит Слава. — Этот пациент что, твой родственник?
— Нет. А почему подло?
— Потому что Клирашеву семьдесят два и у него повышение ПСА, — тихо отвечает Слава. — И ты об этом отлично знал.
— У него, Слав, всего лишь обострение хронического простатита и аденома. Раком и не пахнет. Я сам делал биопсию, — кидаю на стол ответ гистологии. — Так что, перед тем как сказать про подлость в следующий раз, ты подумай.
Операция. Лапароскопическая радикальная простатэктомия. Острый послеоперационный панкреатит. Три подряд бессонные ночи, постоянный контроль амилазы. «Октреотид», лекарство, от которого пациента мутит. Острый пиелонефрит, антибиотики. Александр Тимофеевич упорно не хочет вставать с постели: слабость, нежелание жить.
Нервы. Собрать их в кулак, сжать. Побриться, помыться холодной водой. От кофе уже тошнит.
В палату.
— Александр Тимофеевич, здоровый мужчина не должен днем лежать в постели! — Несмотря на справедливость этих слов, я бы сейчас лег рядом с ним и уснул до его выписки. — Стул был?
— Был.
— Температура?
— Нет.
— Улыбнись мне, Александр Тимофеевич. — Не знаю, почему, но сейчас «вы» прозвучало бы нелепо. — Улыбнись, все у тебя хорошо.
— Слаб я…
— Встаньте, походите, начинайте питаться — все пройдет. Ну-ка! Встали!
Куда там старому, немощному человеку сопротивляться веселому задору молодого доктора?
Сегодня я тебя выписал, Александр Тимофеевич. Выписал здоровым. И завтра я получу гистологию послеоперационного материала, где будет сказано, что все удалено чисто, а в лимфоузлах метастазов не обнаружено.
Я в это твердо верю. А ты, Александр Тимофеевич, готовься. Через двадцать лет, на твое девяностопятилетие я собираюсь выпить водки.
* * *— …Бюрократию на потом. Пожалуйста. — Грузный мужчина изо всех сил старается не кричать. Он натурально воет сквозь сжатые зубы. Скулы выступают, кажется, сейчас раскрошит себе зубы.
— Одну вашу подпись. Пожалуйста, это ваше согласие на обследование и лечение. Я потом заполню…
За час до…
Душно. Открыты нараспашку все окна, но это, скорее, добавляет духоты. Душа ноет в предчувствии неспокойной ночи в относительно спокойном, практически неэкстренном госпитале. Ну, что может к нам поступить? Почечная колика? Справлюсь. Аппендицит? Холецистит? Панкреатит? Справлюсь. Ножевую сюда не привезут, а если и случится, что местные солдаты друг друга… Тогда пугаться не будет времени. Как не было времени пугаться в районной больничке с иглодержателем без бранш, когда привезли солдата с двумя литрами гноя за почкой… Анестезиолог не хотел давать наркоз, пусть умрет без нас, говорил… Умрет же сейчас… Вот сейчас и умрет… Выжил, но я до сих пор подозреваю, что выжил он скорее вопреки моим действиям… Язву с кровотечением не привезли бы… Роды — это точно не к нам, у нас из всего акушерского оборудования — одна щипца. Нет, нет, не оговорился. Просто не знаю, как назвать щипцы с одной браншей. Зато есть литература по теме. Фотография обложки книги под названием «Искусство повивания, или Наука о бабьем деле». Этой обложкой начмед бравирует, когда в госпитале некие темные личности пытаются провести тендерные сборища. «Бабы, повивайтесь! — рычит он. — Бабьим делом займитесь!» Бабье дело, по его глубокому убеждению, состоит в поминутном угадывании и исполнений желаний мужчины.