Один ИС после такого попадания окутался пламенем и развернулся бортом по направлению своего движения, а находившаяся неподалеку «Пантера» довершила его уничтожение, всадив 75-миллиметровый снаряд ему в борт, после чего длинный ствол орудия ИС бессильно уткнулся в снег, а башня его заполыхала. Другому ИС снаряд «Штуки» перебил гусеницу, и, пока его траки летели, разматываясь, в воздухе, он, не успев погасить набранную скорость, столкнулся со своим же танком, и обе боевые машины, сцепившись и потеряв ход, увязли в глубоком снегу. Когда члены обоих экипажей начали выбираться из столкнувшихся машин, то первый же почти выбравшийся человек был поражен очередью из авиапушки другой «Штуки» и бессильно обвис в люке, препятствуя выходу остальных членов экипажа, находящихся в корпусе танка. У этих двух танков были совершенно сорваны крышки моторных отсеков, а части их двигателей разлетелись в разные стороны, окутанные горящим маслом.
Я увидел, как еще один ИС получил несколько попаданий – несколько трассирующих снарядов пробили верхний бронелист танкового корпуса. Крышки люков в корпусе и башне откинулись, оттуда повалил густой дым, но машина продолжала двигаться вперед, явно потеряв способность остановиться. Она уткнулась передней частью корпуса в большой снежный занос, вздыбилась, пытаясь преодолеть его гусеницами, завалилась сначала набок, а потом опрокинулась на дисковидную башню, сразу же ушедшую в снег. Замершая на месте, с обращенным к небу бронелистом днища и бесцельно двигающимися в воздухе гусеницами, она была завидной целью, и следующий заходящий в атаку Ю-87 выпустил краткую очередь снарядов по ее днищу, после чего танк окутался пламенем от разлившегося и вспыхнувшего горючего.
– Вы видели? – воскликнул в башне наш летчик люфтваффе. – Видели, что может сделать «Штука»? Увидите, они их раздолбают.
И в самом деле, массированная атака ИС вниз по склону несколько замедлилась, некоторые машины стали отворачивать в сторону, словно пытаясь выйти из атаки, другие стали сталкиваться в попытках уклониться от града снарядов с неба.
– Не стрелять, пока они не подойдут ближе, – отдал приказ Хелман. – Теперь у нас каждый снаряд на счету. Осталось продержаться полчаса.
Сердце мое неистово колотилось в груди как от предчувствия неминуемой победы, так и от переизбытка амфетаминов, струящихся в моей крови. После всех наших схваток и потерь Хелман, похоже, сможет выйти из них победителем. Русские будут отброшены, мост не достанется им, а наши силы, собранные на западном берегу реки, определенно не дадут врагу форсировать реку в этом месте. И все наши потери благодаря этому будут иметь смысл – все эти перестрелки, полыхание горящих машин, разорванные тела наших боевых товарищей и пролитая ими кровь.
– Ну, давайте же, ребята! – крикнул летчик люфтваффе, обращаясь к своим товарищам над нашими головами, и я услышал, как он открывает крышку люка заряжающего, чтобы как можно полнее насладиться столь редким теперь триумфом германской авиации. – Всыпьте же им!
Только тут я понял, что успех «Штук» был исключительно временным – а мосту по-прежнему грозила серьезная опасность.
Наши зенитки у дотов после пролета «Штук» открыли огонь, линии трассирующих снарядов протянулись в небо, и, вывернув до предела шею, я увидел, что с севера, вслед за германскими самолетами, приближается четко различимая по своей окраске волна русской авиации. Это были не штурмовики, но исключительно истребители; их скорость позволила им догнать более массивные «Штуки» и открыть по ним огонь – на дулах их пулеметов, установленных в крыльях и в моторах, заиграли огоньки пламени. Скорость русских истребителей была столь велика, что они за несколько секунд пронзили строй «Штук», и на этот раз германская атака была остановлена вражеским огнем.
Из четырех «Штук», еще находившихся над нашими головами, на высоте едва ли выше двухсот метров, один самолет был тут же подожжен огнем истребителей, за ним протянулись длинные струи горящего топлива. Он перевернулся в воздухе вверх своим неубирающимся шасси и спикировал к земле, врезавшись в один ИС, который попытался было безуспешно уклониться от этой воздушной атаки. Русский танк продолжал двигаться, волоча на себе обломки разбившейся «Штуки», весь облитый горючим, вытекающим из бензобаков Ю-87, пока наконец ИС не остановился и тоже не окутался пламенем.
Другой Ю-87 попытался уйти вверх и исчез в высоте за обрывом – последнее, что мы видели, был хвост черного дыма и куски его хвостового оперения, которые русский истребитель отстрелил от его корпуса. Третий Ю-87 получил попадание в мотор, и части его пропеллера и обтекателя кабины разлетелись по полю боя. Не в пример бронированным русским штурмовикам, наши «Штуки» не имели бронеплиты, защищающей экипаж и мотор, поэтому любое попадание в фюзеляж вырывало части его ничем не защищенного корпуса. Этот самолет заложил вираж и ушел из поля моего зрения, резко снижаясь к реке.
Четвертый Ю-87, который я мог видеть, был буквально разорван на части прямо в воздухе двумя истребителями, севшими ему на хвост; их скорострельные пулеметы сначала изрешетили его крылья типа «обратная чайка», а потом разнесли на части обтекатель кабины, превратив в хаос всю ее внутренность. «Штука» резко сбавила скорость и перевернулась колесами вверх – выбросив в воздух тела двух членов экипажа, которые, беспорядочно вращаясь, упали на землю, в то время как их самолет еще держался в воздухе. Опустевший самолет стал уклоняться к югу, из его носовой части вырывалось алое пламя.
Наш летчик люфтваффе даже выругался в голос от отчаяния из-за того, что победа его товарищей по оружию на его глазах превратилась в их разгром. Но один из русских истребителей не пожелал даже в этом случае закончить с нами, он развернулся и, целясь на стволы наших зениток, пошел на новый заход вдоль течения реки. Снаряды его авиапушек прошлись по линии траншей, бессильно хлестнули по броне двух наших «Пантер», а потом пробарабанили по корпусу нашего «Тигра», эхо этих ударов быстро стихло.
Наша зенитка попала в этот русский истребитель едва ли не случайно, когда тот пытался поразить ее очередью трассирующих снарядов. Снаряд зенитки попал ему в мотор, и русский самолет окутался багровым пламенем, когда его горючее взорвалось. Фюзеляж с двигателем устремился к земле и заскользил по склону берега подобно саням, вместе с телом летчика, все еще сидящего в пылающей кабине. Встретив на пути большой сугроб, самолет глубоко ушел в него носом, его хвост с непокорной красной звездой на нем вздыбился вверх и встал пылающей колонной между двух групп сражающихся танков.
Я услышал, как Хелман и Вильф нервно переговариваются между собой в башне, и в то же самое время русская пленница позади меня начала смеяться горьким, почти истерическим смехом.
– Оставь его тело в покое, – говорил Хелман. – Теперь я сам буду заряжать орудие. Да и осталось у нас всего несколько снарядов.
– Что, парень из люфтваффе убит? – спросил я через ТПУ.
– Этот чертов дурак высунул голову из люка, – раздался у меня в наушниках голос Вильфа. – И снаряд снес ему голову с плеч.
Я услышал позади себя падение на днище тяжелого тела, а русская пленница громко вскрикнула. Оглянувшись, я увидел тело летчика – обезглавленное тело, – которое только что упало на днище танка. Из остатка его шеи хлестала кровь, и наша пленница старалась забиться как можно дальше от него.
– Двадцать минут до полудня, – крикнул Хелман. – Вся Германия смотрит на нас.
Наш радист-стрелок оглянулся и бросил взгляд на обезглавленное тело летчика и захлебывающуюся рыданиями пленницу.
– Если бы только Германия могла видеть все это, – пробормотал он. – Взгляни-ка вон туда, Фауст. Они снова двинулись на нас. Видишь?
Он был прав. ИС снова пошли на нас в атаку.
После налета истребителей приземистые боевые машины снова устремились вперед и образовали против нашей группы неровное вогнутое полукольцо. Они явно намеревались окружить нас, подойти к реке и стянуть вокруг нас петлю, в которой позади нас будет река, а вокруг – русские танки. Должно быть, они знали о наших оборонительных силах, собранных на западном берегу реки, – в самом деле, с высоты речного обрыва на этом берегу они прекрасно могли видеть наши силы, собранные там, – и наверняка испытывали насущную необходимость переправиться по мосту и развернуть там позиции, пока наши контратакующие формирования смогут противостоять их напору.
ИС наступали, и Хелман в башне приказывал Вильфу ждать, ждать, пока они не подойдут поближе. Наши остальные танки были столь же дисциплинированны, и даже когда ИС открыли по нас огонь, то мы не отвечали на него, несмотря на то что их снаряды уже стали рваться среди нас. Я почувствовал, как один снаряд, выпущенный ИС, ударил в передний бронелист корпуса как раз передо мной, и несколько отколовшихся с внутренней стороны брони осколков металла резанули меня по лицу. Снаряд не пробил лобовую броню, хотя мощь его удара была такова, что броня под его силой прогнулась внутрь.[76]
ИС наступали, и Хелман в башне приказывал Вильфу ждать, ждать, пока они не подойдут поближе. Наши остальные танки были столь же дисциплинированны, и даже когда ИС открыли по нас огонь, то мы не отвечали на него, несмотря на то что их снаряды уже стали рваться среди нас. Я почувствовал, как один снаряд, выпущенный ИС, ударил в передний бронелист корпуса как раз передо мной, и несколько отколовшихся с внутренней стороны брони осколков металла резанули меня по лицу. Снаряд не пробил лобовую броню, хотя мощь его удара была такова, что броня под его силой прогнулась внутрь.[76]
В ответ на это Вильф в свою очередь открыл огонь по русским машинам, и завершающая битва за переправу началась с попадания нашего 88-миллиметрового снаряда с красным трассером прямо в лобовую броню ИС, идущего на нас. Русский танк резко замедлил ход и по инерции развернулся бортом к нам. Вильф всадил в этот борт новый снаряд, и ИС остановился перед большим сугробом, а его кормовая часть приподнялась в воздух, поскольку его передачу заклинило. Не теряя времени, одно из противотанковых орудий в доте рявкнуло, его снаряд пробил двигательный отсек и взорвался под танком еще до того, как его корма успела опуститься обратно в снег. Столб пламени взвился из его кормового отсека, и Вильф довольно ухмыльнулся.
Теперь я стал водителем, которому некуда было вести свой танк. За кормой у нас были доты, которые вели огонь поверх нас прямо в массу русских машин, справа и слева располагались остававшиеся у нас горстки наших танков, которые вели огонь, расходуя последние снаряды в этой финальной битве за переправу.
ИС начали обходить нас, два из них, неуклюже переваливаясь, вышли на самый берег реки неподалеку от нашей последней «Пантеры», которую они расстреляли в борт. Я видел, как один из их снарядов срикошетировал от башни «Пантеры», – но затем другой пробил башню, а третий разнес на части кормовой бронелист в районе моторного отсека. «Пантера» продолжала вести огонь,[77] хотя из моторного отсека появился черный дым, а затем и пламя; она расстреливала последние снаряды по атакующим ее русским танкам до тех пор, пока еще несколько снарядов ИС поразили ее в борт. Последний из них сорвал с подбашенного погона всю ее башню, взрыв разнес ее на части, которые, крутясь в воздухе, разлетелись во все стороны. На пару секунд я увидел внутри ее экипаж, столь же израненный, как и сама гордая боевая машина, распластанный на открытом подбашенном погоне, который через несколько секунд охватило пламя.
Выше меня, в башне, Вильф вел огонь, а Хелман, бурча и проклиная все на свете, подавал снаряды в замок орудия, причем заряжающий из него вышел неплохой, поскольку мы подбили еще один ИС, разбив ему ведущее колесо. Стальное колесо, крутясь, взлетело в воздух, ударилось в другой ИС, отскочило от него и исчезло в глубоком снегу.
Подбитый танк, теряя один за другим опорные катки и траки, проделал глубокую и длинную борозду в снегу и, наконец, остановился. Одна из «Пантер» ловко зашла сбоку от него и всадила ему в борт 75-миллиметровый снаряд, а затем быстро развернула свою башню и выпустила еще один такой же снаряд в приближающийся за первым ИС. Этот второй ИС, как я мог видеть сквозь закопченное стекло своего прибора наблюдения, нес на своем корпусе около взвода русских пехотинцев – они стояли на бронелисте кормового отсека, держась за всевозможные детали на башне танка. После попадания ИС остановился, пехотинцы попрыгали с него в снег. Облаченные в белые маскхалаты, они стали пробиваться сквозь снег к нам, тогда как у них за спинами их ИС и наша «Пантера» стали обстреливать друг друга с расстояния менее чем в три сотни метров.
Из этой перестрелки победителем вышла «Пантера», которой удалось всадить 75-миллиметровый снаряд точно под маску орудия ИС, в результате чего башня танка оказалась заклиненной. Я наблюдал, как «Пантера» прокралась сбоку от гиганта ИС, развернула свое орудие и покончила со своим противником снарядом, выпущенным в его корпус с расстояния едва ли не пистолетного выстрела.
Нашим врагом была наша малочисленность – малочисленность и дефицит боеприпасов, а также река позади нас, которая не давала нам возможности маневрировать, отступать и заставляла отражать направленные в лоб атаки врага. Наш «Тигр» оставался практически на одном месте, получая снаряд за снарядом в корпус и башню, пока Вильф хладнокровно выбирал цели и выпускал снаряд за снарядом, еще остающиеся у нас.
Большая часть машин ИС теперь несла на своей броне пехотинцев, танки останавливались, чтобы дать бойцам возможность спрыгнуть на землю или наступать на нас сквозь снег. Пулеметчик рядом со мной вел по ним огонь с такой интенсивностью, что его и мой отсек в корпусе заполнились густым дымом от выстрелов. Русские стали отступать, укрываясь за залитыми кровью трупами своих убитых товарищей, ожидая, что с нами будет покончено, прежде чем их снова бросят в атаку на нас.
Попадания в наш танк становились все более частыми, снаряды снова и снова рвали нашу броню, их разрывы и эхо выстрелов сопровождались проклятиями Хелмана и паническими криками русской пленницы, по-прежнему прикованной за моей спиной рядом с обезглавленным трупом летчика люфтваффе. Один из русских снарядов пробил передний бронелист как раз по центру, и трансмиссия тут же заскрежетала, постоянно заливая горячим смазочным маслом мою ногу. Мое накачанное наркотиками тело воспринимало боль как-то отстраненно, и, даже когда другой снаряд попал в бронелист над моей головой, срикошетировал и взорвался в снегу, я лишь мигнул, отметив сам этот факт, но даже не вздрогнув. При этом я отдавал себе отчет, что наш танк разрывают снарядами по частям; зажатый в тесной стальной коробке, я ожидал либо конца, либо приказа от Хелмана.
Даже когда снаряд пробил броню и прошил перегородки отсека стрелка-радиста, я лишь медленно осознал, что именно произошло. Осколки раскаленного до белого каления металла пронеслись мимо его сиденья, срикошетировали от борта корпуса, выбили из него осколок брони, разогрев его до красного каления, который смял перегородку за мной и, отразившись от нее, унесся вверх через мою смотровую щель, то есть покинув танк сквозь аккуратное круглое отверстие.
Я только покачал головой, не в силах поверить в подобную ситуацию.
Услышав стон стрелка-радиста и заметив судорожное подергивание его ноги, я повернул к нему голову и бросил взгляд на него. Оказывается, русский бронебойный снаряд пронзил броню как раз напротив его сиденья, разворотив ему грудь, которая еще дымилась кровью, затем срикошетировал и ударился в борт корпуса рядом со мной. Весь торс стрелка-радиста был вскрыт снарядом, и внутренности смешались с дымом, которым был наполнен корпус.
Тут же в нас попал новый снаряд, который вскрыл шов между верхним бронелистом корпуса и лобовым листом, сквозь щель стала видна полоска зимнего неба. Враги разбивали наш «Тигр» деталь за деталью.
Я почувствовал уже знакомый пинок в спину сапогом Хелмана и услышал совсем близко от себя его голос:
– Задний ход, Фауст, ради бога. Отходим на тот берег по мосту.
– Уже пришло время? – задал я глупый вопрос.
– Двигай, или я пристрелю тебя и сам поведу танк, – хладнокровно произнес он.
Сидевшая позади меня русская пленница неотрывно смотрела на меня, вся залитая свежей кровью летчика люфтваффе.
Я стал двигаться задним ходом, ориентируясь на команды, подаваемые Хелманом из башни, намереваясь подняться на мост по небольшому склону между двумя дотами. Сквозь находящийся передо мной прибор наблюдения я видел, как одна из наших «Пантер» движется слева направо, намереваясь таранить ИС, который приближался к мосту. При этом движении в «Пантеру» попал русский снаряд, сорвавший маску орудия с целым фейерверком искр, и тут же другой снаряд пробил ее кормовой отсек с двигателем. Мотор тут же захлебнулся в хлынувшей на него волне горящего бензина, но у «Пантеры» еще хватило инерции движения, чтобы все-таки протаранить ИС, ударить его в борт и даже частично опрокинуть набок. Другой ИС подошел к сцепившимся машинам и покончил с «Пантерой» снарядом, выпущенным в крышку корпуса.
По мере нашего отступления я увидел другую «Пантеру», разорванную на части снарядами русских танков, выпущенных с дистанции метров десять, и полыхающую в огне собственного горючего и масла.
Еще несколько снарядов попало в наш ползущий задним ходом «Тигр», один из которых сорвал ему правую гусеницу, так что мы могли теперь только ковылять назад,[78] к тому же ведущее колесо перекосило и забило снегом. В таком состоянии ходовой части я почувствовал, что корма нашего танка приподнимается, начиная взбираться на аппарель, ведущую на мост. Но тут трансмиссия пронзительно взвизгнула и встала как мертвая.
Я несколько раз попробовал включить стартер – но майбаховский двигатель даже не дернулся. Наш громадный и мощный зверь был при последнем издыхании. В наступившей тишине я услышал, как свистит пламя в моторном отсеке. Непроизвольно я дернулся на сиденье, когда запах бензина начал заполнять внутренность танка. У нас оставалось совсем немного горючего, но, если это «немногое» просочится в корпус и вспыхнет, от всех нас, живых и мертвых, останется только горсточка пепла.