Танк Pz IV выполз на равнину и стоял там, наводя прицел и ведя беглый огонь; танк, созданный в 1930-х годах, волей судеб неожиданно оказавшийся перед оружием будущего.[70] Он выпустил серию снарядов, за которыми я наблюдал со своей вновь обретенной остротой зрения. Затем я увидел, как небольшой танк разлетелся на части, когда снаряд, выпущенный ИС, разорвал его корпус, сорвал башню и опрокинул бравую боевую машину на борт. Башня сорвалась со своего основания, когда снаряды ИС пробили ее боковины и снесли с башенного погона, открывая путь в корпус танка горючему из бензобаков, расположенных в корме танка. Длинные языки пламени вознеслись к небу после взрыва боезапаса, превратив снег вокруг остатков боевой машины в кипящую и испаряющуюся массу.
«Пантеры» в ответ открыли огонь, хладнокровно и обдуманно, отыскивая длинными стволами своих 75-миллиметровых орудий слабые места в броне ИС. Я воспрянул духом, когда «Тигр» на противоположном краю равнины всадил снаряд в ИС, стоявший прямо передо мной. Германский снаряд вошел между башней советского танка и корпусом и вышел сквозь моторный отсек в ореоле вспыхнувшего горючего.
Вильф, работая башенным орудием нашего танка, попал в один из ИС; затем в другой, но наши снаряды рикошетировали от их дискообразных башен, не пробивая их. Мы попали в третий ИС, сорвав маску его орудия и всадив другой снаряд в его корпус, когда он начал разворачиваться. Языки пламени вырвались из его разбитой башни, когда наш снаряд, пробив ее, начал метаться в ее заброневом пространстве.
Наряду со всем этим, мы несли и потери.
«Тигр» справа от нас был поражен снарядом в боковую часть башни, и снаряд вышел сквозь командирскую башенку, унося с собой и затянутый в черную униформу торс командира танка. Затем танк получил попадание в опорные катки, и несколько этих больших стальных дисков разлетелись в стороны, когда боевая машина завалилась набок и остановилась под таким углом, что бронелист ее днища оказался подставлен орудиям ИС. Те не замедлили воспользоваться этим обстоятельством и открыли огонь по беззащитному днищу корпуса «Тигра», пока один из снарядов не снес целиком его башню, а другие взорвались в районе ее обнажившегося погона.
С двумя оставшимися «Тиграми» и горсткой «Пантер» нам удалось остановить атаку ИС. Я вел «Тигр» с неуклюжей уверенностью человека, напичканного наркотиками, проведя его от одного конца поля боя до другого, бросая его вперед и останавливая, чтобы дать возможность Вильфу сделать несколько прицельных выстрелов по русским боевым машинам. Даже когда подбитые ИС теряли ход, они продолжали вести огонь по нас, используя свои танки как скрытые в снегу металлические доты.
Один из таких танков вел по нас огонь с маниакальной скоростью, трассеры его снарядов проносились рядом с нами, когда мы маневрировали вокруг него, чтобы поразить его выстрелом в борт. В конце концов наш 88-миллиметровый снаряд прошил его борт, чуть выше покрытых снегом гусениц. Крышка башенного люка откинулась, и сдетонировавший боезапас улетел, закручиваясь спиралью, в красно-багровое небо, добавляя дыма в окрашенный кровью снег. Но даже при этом крышка люка механика-водителя откинулась, и через него выбрался член экипажа, по-прежнему в защитном шлеме, держа в руках автомат.[71] Он дал по нас короткую очередь, пули бессильно пробарабанили по нашей лобовой броне, но наш радист-стрелок тут же разделался с ним одиночным выстрелом из пулемета.[72] Каждый патрон был теперь на счету, приходилось строжайше их экономить, к тому же каждый маневр и уклонение от врага расходовали последние остатки драгоценного горючего.
Я потерял всякое чувство времени в этом бесконечном сражении, голова кружилась от амфетаминов, а тело мое не испытывало никакой боли. Со странной отстраненностью я отметил, что небо становился белее, а солнце поднимается в мареве над обрывом над нашими головами. Это было яростное, багровое солнце, бросавшее вниз зазубренные тени от скал и освещавшее своими лучами изуродованные коробы танков, горевших вокруг нас.
В этих лучах стало видно, что ИС отступают вверх по склону, быстро двигаясь задним ходом и прикрывая свое отступлением огнем танковых орудий. Наше 75-миллиметровое противотанковое орудие в одном из дотов подбило один из них несколькими последовательными выстрелами, когда ИС забуксовал задним ходом в снегу, снеся самый кончик его заостренного носа. Русский танк продолжал отступать все так же задним ходом, внутри его корпуса сквозь пробоину были различимы два члена экипажа. Вильф не устоял перед таким искушением: он выстрелил прямо во вскрытый предыдущим попаданием корпус. Хладнокровный, как и всегда, он выбрал и выпустил осколочно-фугасный снаряд. Взрыв этого снаряда в глубине закрытой стальной коробки танкового корпуса выбросил наружу изломанными картонными куклами тела водителя-механика и стрелка-радиста, заставив их катиться в дымящейся одежде по перепаханному снегу. Вскрытый несколькими попаданиями стальной корпус ИС превратился в геенну огненную ревущего пламени, в котором несколько секунд еще были видны корчащиеся от нестерпимой боли[73] тела других членов экипажа, пока всю боевую машину не окутало плотным облаком дыма.
* * *Наступившее краткосрочное затишье было использовано для лихорадочной деятельности в наших рядах.
Два наших «Тигра» быстро проверили оставшееся горючее и боеприпасы: на двоих у нас оставалось 30 снарядов и горючего для 10 минут маневров и последующего отступления по мосту. Наши 4 оставшиеся на ходу «Пантеры» располагали примерно такими же резервами. Мы узнали об этом по радио, а офицеры противотанковых орудий из дотов подошли к нашему танку для обмена краткой информацией.
У них все еще оставался довольно большой запас противотанковых снарядов, да и минометная батарея за дотом пока еще не сделала ни единого выстрела. У зенитных орудий также оставались существенные запасы снарядов, но их расчеты в траншеях были уже на пределе боевого духа и сил.
Хелман перегруппировал наши боевые машины в неровный полукруг вокруг переправы, с дотами буквально за нашими спинами. На стальных конструкциях моста играли красные лучи солнца.
В ходе всей этой деятельности, рева двигателей боевых машин, когда мы перестраивали наши ряды, я услышал тихий шепот русской пленницы, произнесшей мне на ухо:
– И для чего все эти разрушения?
Наш радист, нахмурившись, посмотрел на нас, явно не услышав ее слов, но обеспокоенный самим фактом ее обращения ко мне.
– Мы защищаем Европу, – ответил я пленнице.
– Подобным образом? – с горечью усмехнулась она.
Затем, видя, что радист снова бросил на нее взгляд, она отодвинулась и снова скорчилась на своем прежнем месте под башней.
Мой ответ на ее вопрос был исключительно инстинктивным, лозунгом, который, однако, мы воспринимали всем своим существом, тем основанием, на котором мы пришли в эту страну и развязали в ней ту бойню, которую осуществляли и сейчас. Наркотики еще вовсю действовали в моей крови, я чувствовал себя уверенным, странным образом неуязвимым. Радист улыбнулся мне – и протянул новую дозу амфетаминов, на этот раз в форме таблеток первитина в упаковке из фольги. Эти таблетки входили в ежедневный рацион танкистов, так что я взял одну из них зубами и проглотил ее.
– Танковый шоколад! – усмехнулся радист, бросая себе в рот вторую.
Поле моего зрения сузилось, но оно стало более острым, и я увидел, как красные лучи солнца, пробивающиеся среди горящих машин, бросают на снег бриллиантовые оттенки, которых я раньше не замечал. Волосы на моей голове встали дыбом. Чувство обоняния также обострилось, и вонь взрывчатки и горючего в корпусе танка стала едва переносимой, доставляя мне боль. Подняв лицо к сорванной крышке люка, я глотнул свежего воздуха. Теперь я прекрасно видел гребень обрыва и то, как маневрируют там СУ, расступаясь вправо и влево, словно освобождая место для новых сил.
Взяв бинокль, я принялся внимательно рассматривать кромку обрыва, а через минуту уже крикнул Хелману, предупреждая его о том, что русские вновь готовятся атаковать.
– Да, – пробурчал он, – я тоже их вижу. Снова «катюши», и довольно много.
– Башнер, открывай по ним огонь, когда они перестанут двигаться, – приказал он Вильфу. – Бей осколочно-фугасными, у нас их больше.
– Есть, герр полковник.
– Надо продержаться еще час! – передал по радио Хелман своим экипажам. – Мы должны продержаться только час, когда к реке подойдут наши подкрепления, и тогда мы сможем отойти.
Еще час против этого яростного натиска? Еще час против «катюш»?
Как я мог разглядеть сквозь оптику бинокля, «катюши» были установлены на гусеничных шасси, которые занимали отведенные им места на гребне обрыва, извергая облака выхлопных газов. На этих гусеничных шасси были установлены направляющие, на которых покоились оперенные реактивные снаряды, грубо нацеленные вниз по склону за счет наклона шасси, более точная наводка осуществлялась наклоном или поднятием направляющих ручным механизмом. Когда расчеты заканчивали наводку, Вильф немедленно открыл по ним огонь, и осколочно-фугасный снаряд с трассером поразил две такие машины, когда их расчеты еще возились с наводкой. Ракеты взорвались, не успев покинуть направляющие, колоссальный шар огня вырос над машинами, уничтожая их и их экипажи. Огненный шар рос в диаметре, выбрасывая в стороны полосы огня, которые заставляли стоящие вблизи машины срочно подаваться в стороны от взрыва.
Еще час против этого яростного натиска? Еще час против «катюш»?
Как я мог разглядеть сквозь оптику бинокля, «катюши» были установлены на гусеничных шасси, которые занимали отведенные им места на гребне обрыва, извергая облака выхлопных газов. На этих гусеничных шасси были установлены направляющие, на которых покоились оперенные реактивные снаряды, грубо нацеленные вниз по склону за счет наклона шасси, более точная наводка осуществлялась наклоном или поднятием направляющих ручным механизмом. Когда расчеты заканчивали наводку, Вильф немедленно открыл по ним огонь, и осколочно-фугасный снаряд с трассером поразил две такие машины, когда их расчеты еще возились с наводкой. Ракеты взорвались, не успев покинуть направляющие, колоссальный шар огня вырос над машинами, уничтожая их и их экипажи. Огненный шар рос в диаметре, выбрасывая в стороны полосы огня, которые заставляли стоящие вблизи машины срочно подаваться в стороны от взрыва.
Русские привели в действие дымовые шашки, чтобы прикрыть происходящее у них, и через несколько секунд верхняя часть гребня обрыва окуталась плотным коричневым дымом. Противотанковые орудия в наших дотах дали несколько залпов наугад, но явно никуда не попали – столь плотна была дымовая завеса. Поэтому мы тоже прекратили огонь. Однако даже сквозь ее густой слой можно было различить этот странный огонь, который продолжал полыхать и растекаться в стороны.
– Да это же загущенный бензин, – пробормотал Хелман.
– Что это такое? – услышал я вопрос летчика люфтваффе, произнесенный дрожащим голосом.
– Бензин и дизельное топливо в загущенном виде, смешанное с резиной покрышек, – ровным голосом произнес Хелман. – Эта штука прилипает ко всему и горит несколько часов.
Летчик начал вполголоса молиться, пока Хелман не велел ему заткнуться.
– Они могут разместить корректировщиков огня внизу на склоне, – сказал он, обращаясь ко всем нам. – И тогда смогут вести огонь сквозь дым и…
Не успел он закончить этой фразы, как первые ракеты «катюш» с противным визгом скользнули к нам вниз по склону. Даже для моих перевозбужденных наркотиками чувств залп этих ракет представлял собой эффектное и ужасающее зрелище. Ракеты вылетали из плотной дымовой завесы, залпами по 12 штук, весь залп производился всего за несколько секунд. За каждой ракетой устремлялся горизонтальный смерч из дыма завесы, расцвеченный изнутри пламенем, которое вырывалось из основания длинного, заостренного к носу цилиндра. Сначала ракеты летели широким фронтом, ложась линией вдоль берега реки севернее моста. Взрываясь там, они создали стену вздымающегося вверх, взвивающегося кольцами огня, поднявшегося на высоту церковной колокольни и покрывшего сотни метров поверхности земли. Однако корректировщики сработали быстро и точно, и следующие залпы ракет стали ложиться все ближе и ближе к району вокруг моста.
В своем танке мы все были видавшими виды и довольно храбрыми солдатами, но, я уверен, что был не единственным человеком, который взывал к высшим силам с просьбой избавить нас от этого жуткого пламени. Мне оставалось только радоваться тому, что наша русская пленница не видит этой ужасной атаки; но для ее чувств хватило раздирающего душу свиста ракет вокруг нас и вони горючего, которым они были начинены.
Некоторые ракеты пролетали над нашими головами, и я услышал слова Хелмана, сказавшего, что они упали и взорвались на другом берегу реки. Другие попали в «Пантеру», стоявшую впереди других в рядах нашей группы, и вся боевая машина была мгновенно окутана этим неистовым пламенем. Ужасна была смерть экипажа этой машины – все они сгорели заживо, потому что ужасная жидкость, горевшая неугасимым пламенем, проникала в корпус машины сквозь любое отверстие.
Несколько ракет упали и взорвались прямо перед нашим танком, и я наблюдал, как оперенные цилиндры раскалывались и выпускали свое зажигательное содержимое, растекавшееся кошмарной сетью горящих щупалец, которые, казалось, ощупывали местность в поисках жертвы, обреченной на жуткую смерть. Я развернул танк, сдав его назад от всепожирающего пламени, и эта перемена позиции дала мне возможность полностью увидеть и оценить эффект удара этими ракетами по нашей обороне.[74]
Горящая «Пантера» просматривалась неясным силуэтом в объявших ее столбах пламени. Другие «Пантеры» стойко удерживали свои позиции, как и оставшийся у нас «Тигр», – но доты были охвачены принесенным «катюшами» пламенем. У одного из них полыхала крыша, и горящая жидкость медленно затекала в его амбразуры. Я заметил, как его личный состав работает огнетушителями, надеясь справиться с этим адским огнем и сохранить в целости свои орудия. У другого дота была объята огнем вся стена, а часть горючей смеси попала на позицию зенитного орудия. Ее расчет катался в снегу, также покрытом огненной смесью, а над головами расчета разлетались во все стороны 20-миллиметровые снаряды по мере того, как до них добиралось пламя. Позади дотов сама река была объята пламенем, поскольку горючая начинка была легче воды и пылала на ее поверхности, посылая вверх клубы удушливого дыма, а стена огня протянулась от одного берега реки до другого. Мост же возвышался все так же неколебимо, некоторые из его ферм, также объятые пламенем, царственно тянулись в высоту как некий пылающий символ, возвышающийся над нами.
Я запечатлел в памяти строй наших танков и снова посмотрел на кромку обрыва.
Оттуда был выпущен еще один залп «катюш», который воспламенил всю землю вокруг нас, но пощадил наши танки. Я уже начал надеяться на то, что нам удастся выжить в этот последний час сражения, что план Хелмана может сработать. В конце концов, уж если нам удалось устоять против всего того, что враги бросили против нас, возможно, мы сумеем отразить и то, что они еще могут для нас припасти? Разве наш «Тигр» не по-прежнему цел и даже на ходу?
Реактивные минометы «катюши» тем временем молчали, и, если не принимать во внимание горящий на земле загущенный бензин, коричневая дымовая завеса на краю обрыва начала потихоньку истончаться, разгоняемая утренним ветром. Когда ее дым окончательно рассеялся, сквозь нее проступили темные силуэты, и я узнал низкие приземистые очертания танков ИС, неуклюже переваливающиеся, спускаясь по обрыву берега по направлению к нам. Это были новые, свежие силы, окрашенные в серо-белый зимний камуфляж, с гордо выделяющимися на нем красными звездами, и не имеющие ни малейших следов недавнего боя. Я насчитал 20, а затем 30 этих монстров, а затем сдался и перестал считать, поскольку весь склон был покрыт серо-белой шевелящейся массой этих боевых машин, каждая из которых несла защитный камуфляж и красную звезду и двигала вверх и вниз длинным стволом своего башенного орудия, пробивая себе дорогу к нам сквозь глубокий снег.
Тридцать или сорок? Или еще больше? Против двух «Тигров», горстки «Пантер» и пары противотанковых орудий в дотах? Даже если мы отбросим эту волну наступающих от моста, у русских, безусловно, остались еще свежие силы на верху обрыва, да и за ним тоже, тогда как у нас не было абсолютно никаких резервов, да к тому же и почти никаких боеприпасов.
– Сорок пять минут, – произнес Хелман. – Я верю, что наши первые бронетанковые подкрепления уже на западном берегу.
Я услышал, как он поворачивается на своем сиденье на 360 градусов, обшаривая в перископ окрестности.
– Да, я уже вижу наши новые танки на западном берегу, – торжествующе воскликнул он. – И более того – да, я же говорил вам! К нам приближаются «Штуки» с авиапушками.
«Штуки»? Да еще с авиапушками?[75]
– Да, и я вижу их! – крикнул летчик люфтваффе. – Они подходят на небольшой высоте. Стреляйте поточнее, ребята. Прошу вас, разнесите этих монстров ради нас.
Теперь и я увидел тени «Штук», пикирующих бомбардировщиков Ю-87, скользящие по снегу рядом с нами: черные крестообразные силуэты, отбрасываемые на землю поднявшимся солнцем. Затем над нашими орудийными стволами пронеслись и сами «Штуки». Шесть великолепных «Штук», каждая из них несла под крыльями пару длинноствольных 37-мм авиационных пушек. Именно на такой модификации «Штуки» летал наш друг из люфтваффе до того, как был сбит неподалеку от нас. Я увидел бешено вращающиеся пропеллеры этих самолетов, затем, когда они уже проскользнули над нами, отметил сзади их присущие только им отличительные крылья типа «перевернутая чайка». Самолеты на мгновение словно зависли в воздухе, разворачиваясь, чтобы атаковать русскую танковую армаду сбоку. Еще через мгновение они уже были над бронированными монстрами русских и открыли огонь из своих авиапушек.
Я изумился при виде эффекта их работы.
Авиапушки «Штук» были способны поражать даже таких монстров, как ИС, ведя огонь по верхним броневым листам корпуса, их крышкам люков и, прежде всего, по крышкам моторных отсеков, поражая слабо бронированные воздухозаборы над двигателями. Самолеты атаковали в только им присущей манере, свободно пикируя на танки и ведя огонь короткими, но интенсивными очередями. Когда трассирующий снаряд попадал в боковую поверхность башни танков, я видел, что он рикошетом уходит, вращаясь, вверх, но, когда снаряды попадали в верхнюю часть корпуса или крышку моторного отсека, они неизменно пробивали броню и уходили в заброневое пространство, образовывая множество осколков.