Вид этого человека, статного и осанистого, свидетельствовал за него, а не против него.
Джейран подумала, что все не так уж плохо, если она попала не к разбойникам, которые убивают женщину ради сережек ценой в два дирхема, а к благородным айарам. Эти соблюдают установления Аллаха, и если им попадается человек небогатый, преследуемый злым роком, они даже бывают склонны к милосердию. Но у айаров есть свои тайны, прикосновение к которым опасно. Это знали даже банщицы в хаммамах, и Джейран помнила, как шептались они о загадочном убийстве некого богатого купца, к которому несомненно были причастны айары – ибо кто же еще исхитрится заколоть человека джамбией в комнате, запертой изнутри, двери которой охраняют два преданных черных раба, так, чтобы не повредить ни запоров, ни оконных переплетов?
Алид что-то сообщил рыжебородому, тот покивал тяжелым тюрбаном и махнул рукой предводителю конного разъезда, приближавшегося к нему с Джейран за спиной.
– Привет, простор и уют тебе, о Джеван! – сказал рыжебородый, но в голосе его было печальное сомнение, как если бы на самом деле он не мог предложить Джевану ни простора, ни уюта. – А ты, я гляжу, все пополняешь свой харим?
Мужчины, включая Алида, негромко рассмеялись.
– Эту женщину надо подробно расспросить, о Хабрур, – отвечал Джеван. – Она предупредила нас о засаде…
– Джубейра ибн Умейра? – живо перебил огненнобородый Хабрур.
– Мы так и не поняли, чья это была засада, клянусь Аллахом! – воскликнул Джеван. – И не поняли мы также, почему женщина предупредила нас. Это – дело темное, и я не успокоюсь, пока она не скажет нам всей правды. Я полагаю, ее надо расспросить в присутствии… аль-Кассара…
Прежде, чем вымолвить это имя, он несколько замялся, как если бы оно было ему крайне неприятно.
– Аль-Кассар уехал один, и я беспокоюсь о нем, ибо совершенно не понимаю, что у него на уме, – сказал Хабрур.
– Как же ты мог, о враг Аллаха, отпустить его одного? – возмутился Джеван. – Надо было послать кого-либо следом, чтобы за ним наблюдали хотя бы издали!
– А разве ты забыл, что за конь под ним, о Джеван? Если бы аль-Кассар заметил, что за ним наблюдают, он бы исчез раньше, чем мои люди подбоднули бы своих коней стременами. А сейчас он, скорее всего, неторопливо разъезжает поблизости от стоянки. О, как нам недостает его брата!
– Нам нужно уходить отсюда. Мы не знаем, кто устроил засаду, – напомнил Джеван. – А если мы потеряем… аль-Кассара…
– Да вот же он едет, о дядюшка! – воскликнул Алид.
Джейран посмотрела туда, куда разом повернулись все собеседники, и увидела одинокого всадника на вороном коне с белыми ногами. Он медленно приближался к оазису. Что-то привлекло его внимание, он поднял низко опущенную голову – и Джейран зажмурилось, ибо его лицо, сверкнув ослепляющим блеском, как бы обратилось в пронзительную искру.
Она подумала, что так отсвечивает кольчужный наличник, и удивилась причудам солнечного луча.
– Обратись к нему ты, о Алид, – велел Хабрур. – Он не сможет обидеть молчанием ребенка.
Алид, сердито покосившись на огненнобородого, все же промолчал, что свидетельствовало о немалом уважении пылкого мальчика к Хабруру, и двинулся навстречу всаднику. Подъехав, он поклонился, как кланяются предводителям, и, видно, его слова нашли путь к сердцу аль-Кассара, ибо тот кивнул и направил коня к Хабруру.
– Благодарение Аллаху… – прошептал Хабрур. – Может быть, разум вернулся к нему… Если так – хадж и милостыня для меня обязательны!
– Слезай с коня, о женщина, и дай мне тоже сойти, – приказал Джеван. Разумеется, ему с его немалым пузом было трудно перекинуть ногу через конскую шею и соскочить, касаясь высокого седла лишь двумя пальцами, как это сделал только что сопровождавший аль-Кассара Алид.
Джейран спрыгнула наземь, и сразу же грубая рука курда ухватила ее за обе косы разом. Она подняла голову, чтобы увидеть лицо одинокого всадника, и лишилась дара речи.
Под темно-синим тюрбаном вместо лица была золотая маска – с искусно сделанным носом и ноздрями, с миндалевидными прорезями для глаз, даже с неким подобием усов и бороды, причем маска достаточно длинная, чтобы прикрыть и настоящую бороду своего владельца.
Наряд на нем под белоснежной джуббой тоже был темно-синий, и, сколько Джейран могла судить по видневшимся рукавам, щедро украшенный золотой вышивкой.
– Разъезд Джевана-курда только что привез эту женщину, о аль-Хаддар, – без лишней почтительности доложил рыжебородый Хабрур. – За ней гнались три всадника, и по воле Аллаха их больше нет среди живых. А кто они такие, и послал ли их Джубейр ибн Умейр, мы не знаем.
– Кто это преследовал тебя? Отвечай, о распутница! – чересчур уж грозно крикнул сверху толстый, круглолицый Джеван-курд.
– Ты пугаешь ее, о Джеван, – мирно заметил Хабрур, почти не поворачиваясь к нему. – Ради Аллаха, не шуми так. Ее нужно расспросить, о аль-Фашшар.
– А чем можно испугать распутницу, которая настолько забыла стыд, что бегает по дорогам без изара, о Хабрур? – свирепо осведомился Джеван.
Джейран немало удивилась тому, как обращаются эти люди к своему предводителю. Ей почему-то казалось, что им следовало бы называть его Отважным, Хмурым львом, в самом крайнем случае – Бешеным. Он же не возражал, когда его вслух честили Крикуном и даже Брехуном. Очевидно, прав был мудрый Хабрур, мечтая о том, чтобы к этому человеку вернулся разум.
Во всяком случае, он ничего не ответил Хабруру на его разумное предложение и уставился вдаль – как показалось Джейран, с невыразимой тоской. Уж как она опознала тоску в неподвижности маски и закрытых рукавами рук, едва касающихся поводьев, ведомо было одному лишь Аллаху, милосердному, справедливому.
– Мы ждем, о женщина, – строго сказал огненнобородый. – Ради Аллаха, расскажи то, что тебе известно. Послушай ее, о аль-Бакбук.
– Сказал пророк, свидетельство двух женщин равно свидетельству одного мужчины, – заметил, гордясь своими знаниями, Алид. – Так что если она и скажет, то лишь половину того, что сказал бы мужчина, и это будет половина правды, клянусь Аллахом! И, разумеется, не та половина, которая нам нужна!
Джеван-курд зычно расхохотался и тут же оборвал свой смех, замерев с полуоткрытым ртом. Аль-Кассар, которого полагалось называть не иначе как Болтуном, даже не повернул в его сторону головы.
– Ты вовремя привел слова пророка, о Алид, – похвалил Хабрур, – но имелось в виду нечто иное. Женщины, когда приходится говорить перед судьями, теряются, и поэтому они должны приходить вдвоем, чтобы, когда одна собьется, другая ей напомнила обстоятельства. А в способности женщин говорить правду пророк не сомневался. Долго мы будем ждать, о несчастная? Или ты хочешь, чтобы мы привели еще одну свидетельницу, которая будет помогать тебе?
– Я не знаю, кто эти люди, которых убили вот эти воины, о господин, – повернувшись к Хабруру, – сказала Джейран. – Они похитили меня у моего господина, а он человек, известный в своем городе, и он внесет за меня выкуп! Я убежала от них, а они погнались за мной. Вот и все, что у меня с ними было. А если бы я осталась на их стоянке еще немного, чтобы найти там свой изар, то уже стояла бы перед райским стражем Ридваном, о господин!
– Упоминали ли они при тебе имя Джубейра ибн Умейра? – осведомился Хабрур.
– Нет, о господин.
– Может быть, кто-то из этих людей был родом из Хиры?
– Я не знаю, о господин.
– Она лжет! – вмешался Алид. – Здесь могли появиться только люди Джубейра ибн Умейра!
– Почему ты так решил, о сынок? – удивленно спросил Хабрур.
– Ты же сам говорил, о дядюшка, что на этих скалах стоит крепость горных гулей – а какой разумный человек будет селиться возле этих людоедиц? Разве что бесноватый, клянусь Аллахом! Значит, здесь могут разъезжать только те, кто попал сюда случайно.
И он посмотрел на Джевана-курда, как бы гордясь перед ним своей сообразительностью, а тот улыбнулся мальчику, всем видом показывая полное одобрение.
– У похитителей может быть договор с горными гулями, о сынок, – сказал Хабрур. – Они могут вместе преследовать добычу, и похитители возьмут то, что нужно им, а гули – то, что нужно им. И сказал прославленный Абу-Наср аль-Фараби в своем труде «Моральная политика», и повторил знаменитый Абу-Али ибн Сина в своем труде «Божественная политика»…
– Ради Аллаха, прервите эти речи! – взмолился Джеван-курд. – За нами по пятам идут полторы тысячи всадников, а вы принялись восхвалять аль-Фараби! Воистину, нам осталось только сойти с коней, сесть на коврах и продолжить ученые словопрения! Путь вдоль этих гор свободен, я сам убедился в этом, мы должны ехать, если хотим спасти свои шкуры, клянусь Аллахом!
– Может быть, ты скажешь еще, куда нам ехать, о Джеван? – осведомился Хабрур, несколько недовольный тем, что прервали его блистательную речь. – Разве ты нашел в этих местах большой и благоустроенный хан с крепкими стенами, где нас уже ждут с ужином?
– Может быть, ты скажешь еще, куда нам ехать, о Джеван? – осведомился Хабрур, несколько недовольный тем, что прервали его блистательную речь. – Разве ты нашел в этих местах большой и благоустроенный хан с крепкими стенами, где нас уже ждут с ужином?
– И с ужином, и с певицами, и с танцовщицами, о Хабрур! – грубовато отвечал Джеван-курд. – Но прикажи говорить Ахмеду – и он скажет тебе, что мы тут отыскали.
– Говори, о Ахмед, – не только приказал, сколько вежливо предложил Хабрур и обратился к молчаливому всаднику в золотой маске: – О аль-Хаддар, мы сейчас озабочены ночлегом. И Ахмед скажет, где мы можем провести ночь.
Тот из всадников Джевана-курда, что посадил Джейран на круп своего коня, вышел вперед и поклонился человеку, которого, оказывается, следовало называть еще и аль-Хаддаром.
– Мне пришлось жить в этих местах, о господин, и однажды я помогал искать пропавших коз, и здешние жители показали мне большую пещеру. Снизу вход в нее не виден, и домашние козы часто уходили туда, потому что там ночевали дикие козы, и они почему-то предпочитали диких самцов домашним…
– Сможем ли мы забраться туда вместе с лошадьми? – невольно улыбнувшись, спросил Хабрур.
– Я полагаю, что сможем, о господин, – отвечал Ахмед. – Каждый должен будет сам вести в поводу своего коня, потому что тропа там узкая. Если Аллах будет милостив, до наступления темноты мы войдем в пещеру.
– Вот у нас и есть место, где мы можем совершить вечернюю молитву и переночевать, о аль-Бакбук, – сказал огненнобородый Хабрур, обращаясь к человеку в золотой маске. – Что ты скажешь о том, чтобы поехать к пещере?
Таинственный предводитель едва заметно пожал плечами.
– Нет ли у нас подходящих к случаю стихов, о Алид? – осведомился Хабрур.
– Да, о дитя, вспомни какие-нибудь стихи! – присоединился и Джеван-курд, приобняв мальчика.
И тот, гордый вниманием, красиво прочитал два бейта.
– Замечательно, прекрасно, о Алид! – воскликнул Джеван-курд, покосившись на аль-Кассара. – Воистину, ты обрадовал наши души, клянусь Аллахом!
Но огненнобородый, тоже покосившись на загадочного предводителя, вздохнул.
– Даже стихи не радуют его, о Джеван, – негромко сказал он. – Ну, да благословит Аллах, по коням!
Очевидно, эти слова все же достигли слуха того, кто носил золотую маску. Когда отряд во главе с Джеваном-курдом, Хабруром и знающим дорогу Ахмедом построился, он легко подбоднул своего вороного коня стременами и оказался возле Хабрура.
– А что будем делать с женщиной? – вдруг вспомнил курд. – Возьмем ее с собой или оставим здесь?
– Если мы оставим ее здесь, она выдаст нас людям Джубейра ибн Умейра! – воскликнул Алид. – Это ведь существо из тех, кого пророк называл ущербными разумом!
И он метнул в Джейран такой взгляд, что, если бы вложенное в него пламя воплотилось, ее одежда вспыхнула бы.
Мальчик так явственно презирал и ненавидел женщин, что Джейран не столько испугалась, сколько удивилась этому.
– О дитя, а кто родил тебя, если не женщина? – одернул его Хабрур.
Алид, несколько смутившись, подъехал к Джевану-курду, всем видом показывая, что он под защитой этого решительного воина. Но курд тоже неодобрительно покачал тюрбаном.
– Мы можем посадить ее на одного из заводных коней, чтобы она переночевала с нами в пещере, – видя, что ни один из тех, кто должен отдавать приказы, не может принять решения, вмешался Ахмед. – А утром Аллах пошлет нам новые обстоятельства, и станет ясно, как с ней быть.
– Аллах пошлет нам новые бедствия! – едва ли не хором произнесли Джеван-курд и Хабрур.
Алид, видя, что обычный его заступник не поддерживает его в нападении на женщин, отъехал к всадникам, замыкающим отряд, и вернулся с лошадью, груженой бурдюками с водой.
– Ты можешь сама сесть на нее, о женщина? – спросил он, грубоватым голосом явно подражая Джевану-курду. И этот вопрос был с его стороны вершиной любезности, но не природной, свойственной благородным, а вынужденной.
Джейран кивнула и взобралась на лошадь.
Отряд айаров, возглавляемый немым предводителем в золотой маске, двинулся в путь.
Джейран, пропустив вперед мужчин, поехала следом, чтобы никому не бросались в глаза ее непокрытая голова и лишенное изара лицо.
Два долгих дневных часа продвигался отряд вдоль гор, пока Ахмед не узнал знакомую местность.
– Вот подъем к пещере, – сказал он. – Будем надеяться, что Аллах сохранит нас от горных гулей. Здешние жители говорят, правда, что эти твари с расщепленными головами нападают лишь на одиноких путников или на тех, кто отстал от каравана. А нас достаточно, чтобы выдержать сражение.
Ведя лошадей в поводу, айары извилистой тропой поднялись к пещере. Вход в нее был узкий, так что некоторых коней пришлось даже расседлать и внести седла на плечах. Но внутри она оказалась просторной, и даже когда зажгли факел, не смогли разглядеть вверху потолка.
– А не ловушка ли это, о Ахмед? – озадаченно спросил Джеван-курд. – Как насчет других входов и выходов?
– Есть выход для людей и коз, но не для лошадей, – сообщил Ахмед.
– Аль-Кассар не уйдет без своего коня, – возразил Джеван-курд.
Человек в золотой маске, как бы не слыша, что говорится о нем, ухаживал за своим вороным жеребцом так же, как ухаживал за лошадьми весь отряд айаров, распуская ему подпругу и кормя с рук ячменем. Затем он напоил коня из ладоней.
Конь же, опуская горделивую голову с белоснежной проточиной в лбу, слегка бодал хозяина лбом в плечо и ловил губами рукава его джуббы, подергивал их и поглядывал так, словно просил, чтобы ему сказали ласковое слово.
Наконец он отступил на шаг назад, поднял голову и вытянул шею так, что его влажные бархатистые губы оказались против губ золотой маски.
Конь прикоснулся к золоту, и это был как бы поцелуй. Не встретив ответа, он обиделся, тряхнул гривой и негромко заржал.
Джейран, видя, что никто за нее не распустит подпругу ее лошади, проделывала все то же, что и мужчины, на некотором расстоянии о них. В пещеру пока еще проникало достаточно света, чтобы покормить коней.
Разумеется, возле мешков с ячменем и бурдюков с водой она оказалась последней.
– Иди сюда, о женщина, – строго, но вполне миролюбиво позвал огненнобородый Хабрур. – Поешь, ради Аллаха. И прикрой чем-нибудь лицо.
Джейран молча подошла и протянула руку за сухой ячменной лепешкой. Джеван-курд налил в кожаную чашку воды и, не глядя, протянул ей. Она так же молча отошла и села в углу, почти под конскими копытами, так, чтобы ее не видели. Но ей было видно почти все.
Айары поочередно подходили к Хабруру и получали у него лепешки, которым огненнобородый, очевидно, вел точный счет. Затем шли за водой, каждый – со своей посудиной. И садились вокруг кожаной скатерти, но не ели, а молча ждали.
Хабрур деловито копался в торбах, наподобие тех, в которых бедуины возят вяленое мясо. Он достал мешочек и высыпал на кожаную скатерть горсти три фиников, из другого мешочка достал орехи и выложил туда же, добавил лепешки. Наконец он сунул руку в кувшин с широким горлом, добыл основательный ком чего-то коричневого, шлепнул на лепешку, и если бы это лежало на уличных камнях, Джейран поклялась бы, что перед ней – собачий помет.
– Отнеси это аль-Кассару, о Джеван, – сказал Хабрур. – Угощение небогатое, но другого нет.
Тут только Джейран заметила, что человек в золотой маске исчез.
Она высунулась и увидела, куда направился Джеван-курд.
А он по вырубленной в стене кривой лестнице поднялся к овальному отверстию, которое было ему по плечо, согнулся, вошел и очень быстро вернулся.
Айары, как один, повернулись к нему.
– Нет у него охоты к еде, о Хабрур, – сообщил Джеван-курд. – Он взял только воду. И он сидит там в полной темноте, и не желает видеть никого из нас, и надежда покинула его, клянусь Аллахом! Даже если мы довезем его до войска Джудара ибн Маджида, и соединимся, и уйдем от Джубейра ибн Умейра, это не изменит его состояния.
– Не рассуждай, а садись и ешь, о Джеван, – хмуро прервал его Хабрур. – Если бы ты понял всю глубину его отчаяния, ты бы забрался не в темную пещеру, а в геенну к шайтану, хотя и скверное это обиталище…
Айары переглянулись.
Джеван-курд подсел к Хабруру.
– Аллах послал мне мысль, – сказал он. – И не вижу я пока другого средства…
Хабрур посмотрел на него и, очевидно, без слов понял, что это за мысль.
– После вечерней молитвы, если поможет Аллах, мы совершим это, о Джеван. Но вряд ли в нем взволнуется то, что оставил ему отец. Это ведь все равно, что соблазнять сухой ячменной лепешкой человека, который ел жирную и сладкую кунафу.