Вурст (Куку). Простите, я хотела бы знать, когда нас вызовут для дачи каких-то показаний. Мы ждем с самого утра.
Кук. Идите домой! Домой! Когда надо будет, мы вас вызовем! Вызовем!
Англичане уходят.
Вурст. Какие невежи! Три часа просидеть даром! А, говорят еще, что у них есть пословица: "Время - деньги!"
Занавес
КАРТИНА ПЯТАЯ
Спальня воспитанников в сиротском приюте. Поздний вечер.
На убогих койках, накрывшись серыми байковыми одеялами,
лежат дети. Рядом, на табуретках, аккуратно сложена
одежда. Под койками стоят ботинки на деревянных
подошвах. Дети вполголоса переговариваются.
Толя (Жене). Значит, ты еще не знаешь, кто ты: поляк или русский.
Женя. Не знаю. Они мне не сказали.
Толя. А он страшный?
Женя. Кто? Офицер?
Толя. Русский офицер.
Женя. Я не знаю...
Саша. Он хороший.
Владис. Если вы не замолчите, я скажу мистеру Упману, о чем вы разговаривали!
Мальчики замолкают.
Толя (Саше, совсем тихо). Он тебе сам дал фотографию?
Саша. Сам.
Толя. И ты узнал свою маму?
Саша. Я ее сразу узнал.
Толя. А ты ее помнишь?
Саша. Помню.
Толя. Она была добрая?
Саша. Добрая. Мы жили в деревне... Хорошо было!..
Женя. А у меня, наверно, не было мамы.
Толя. Совсем не было? Так не бывает...
Женя. Почему? Бывает...
Саша. Молчите, а то он пожалуется Упману!
Толя. Он уже спит. (Саше.) А кто был твой папа?
Саша. Я хочу спать. Спи!
Толя. А мой папа был военным. У него вот здесь, на воротнике, были такие крестики, вроде маленьких пушечек. Вот здесь, посмотри!
Саша молчит.
Пауза.
Почему ты сегодня не молился перед сном?
Саша молчит.
А Смайда сегодня опять плакала. Я видел...
Саша не отвечает. Толя накрывается с головой одеялом и
умолкает. Некоторое время Саша лежит не двигаясь,
закинув руки за голову.
Он весь во власти нахлынувших на него воспоминаний,
разбуженных приездом Добрынина и фотографией матери.
Затем Саша садится и прислушивается. Мальчики спят. Саша
осторожно спускает ноги с койки, еще раз прислушивается
и тихо выскальзывает из комнаты.
Гаснет свет.
Занавес
КАРТИНА ШЕСТАЯ
Обстановка четвертой картины. Ночь. В кабинет через окно
проникает свет луны. По полутемному коридору пробирается
Саша Бутузов. Он останавливается возле двери в кабинет и
прислушивается. Убедившись в том, что никто за ним не
следит, Саша открывает дверь и входит в кабинет. Он
осторожно подходит к столу, под которым стоит корзина
для бумаг. Саша роется в корзине и достает из нее
обрывки порванной Куком фотографии. Слышны голоса и
приближающиеся шаги. По коридору идут Скотт и Упманис.
Они останавливаются возле двери. Саша мечется по
кабинету, не зная, куда ему спрятаться. Наконец он
прячется за одну из раздвинутых оконных штор.
Скотт (в коридоре, берясь за ручку двери). Вы уверены, что это письмо у нее?
Упманис. Да, сэр! Оно должно быть у нее. После того как она последний раз виделась с этим Янисом, с ней что-то произошло. Она стала говорить какими-то загадками...
Скотт. Вы думаете, Янис передал ей письмо при последнем свидании?
Упманис. Да, я так думаю, сэр!
Скотт. Это не лишено вероятности... Вы видели, как она разговаривала с русским офицером?
Упманис. Да, сэр! Своими глазами. Я подошел поближе, для того чтобы услышать, о чем они говорят, но Ландмане заметила меня, оборвала разговор и сделала вид, что задержалась на лестнице случайно. Вы же знаете, она меня недолюбливает.
Скотт. Я не уверен, что меня интересуют ваши взаимоотношения... Попросите-ка ее ко мне!
Упманис. Сейчас?
Скотт. Сейчас.
Упманис вопросительно смотрит на Скотта.
Упманис. Она живет одна в комнате...
Скотт. Я задержу ее у себя. Исследуйте комнату. Можете не торопиться.
Упманис. Я не люблю торопиться в таких делах, сэр! В конце концов, мы ничем не рискуем. Если письма у нее не окажется, я...
Скотт (продолжает)... я буду считать, что она имеет все основания вас недолюбливать. Идите.
Упманис уходит. Скотт входит в кабинет, зажигает
настольную лампу, подходит к окну и задергивает шторы.
Саша остается незамеченным. Скотт включает радио,
настраивает аппарат на музыкальную передачу, слушает
музыку. По коридору идет Смайда. Она на ходу поправляет
прическу, приводит себя в порядок. Подойдя к двери
кабинета, Смайда стучит.
Войдите!
Входит Смайда.
Смайда. Добрый вечер, мистер Скотт! Вы меня вызывали?
Скотт. Добрый вечер, мисс Ландмане! Да, я хотел вас видеть. Надеюсь, вы не успели еще лечь спать?
Смайда (сдержанно). Нет... Я читала...
Скотт. Садитесь, пожалуйста! (Предлагает Смайде стул. Смайда садится.) Так что же вы читали? Интересный роман? Стихи?
Смайда. Газету... "Голос латыша"...
Скотт. Ну, и что же вы в ней вычитали?
Смайда. Так... Все то же самое... Мне сказали, что вы хотели со мной говорить, мистер Скотт.
Скотт. Говорить? Совершенно верно. Разве мы сейчас с вами не разговариваем?
Смайда. Я думала, что-нибудь срочное.
Скотт. Нет. Ничего срочного пока нет. Просто я давно хотел с вами познакомиться, мисс Ландмане! Я хотел познакомиться с вами поближе, потому что многое слышал о вас.
Смайда. Что же вы обо мне слышали?
Скотт. О! Только хорошее! Вы курите? (Предлагает закурить.) Американские!
Смайда. Благодарю вас, я не курю.
Скотт. Похвальная скромность. (Закуривает.) Итак, я очень много слышал о вас. Как вы очутились в этом приюте?
Смайда. Я работала в нем до войны. Война застала нас в десяти километрах от Риги. Мы не успели эвакуироваться и остались в Латвии. А потом, когда немцы начали отступать, они насильно вывезли наш детский дом сюда, в Германию.
Скотт. Почему вы не остались в Латвии?
Смайда. Я не хотела оставить детей. Я в какой-то мере отвечала за их судьбу, я не могла поступить иначе.
Скотт. Я восхищен вашей привязанностью к чужим детям. Мне рассказывали вашу историю.
Смайда. Я не считаю их чужими. А что касается моей судьбы, то она похожа на судьбу многих женщин, мистер Скотт! Просто я оказалась крепче и выносливее, чем другие!
Скотт (прислушиваясь к музыке). Вы любите музыку, мисс Ландмане?
Смайда. Музыку нельзя не любить.
Скотт. Я в детстве играл на скрипке. Отец хотел видеть меня музыкантом. Я не оправдал его надежд. (Смеется.)
Смайда. У нас есть очень музыкальные дети, мистер Скотт! Я хотела бы просить вас разрешить нам уроки пения.
Скотт. Да, да... Я доложу об этом командованию... Сам я не могу это решить... Я надеюсь, что командование пойдет вам навстречу... Я переговорю с генералом...
Пауза. Звучит музыка.
Смайда. Благодарю вас.
Скотт. Да-а, эта война заставила многих из нас испытать горе и лишения!..
Смайда. И унижение и чувство стыда за иных людей...
Скотт. О каких людях идет речь, мисс Ландмане?
Смайда. Я говорю о тех людях, которые потеряли в эту войну самое дорогое, что есть у человека, - совесть! Я говорю о тех немногих, которые делают сотни других несчастными...
Скотт. Чего же хотят эти несчастные?
Смайда. Они хотят домой, мистер Скотт!
Скотт. Ах, вот оно что? Понятно! Теперь я понимаю, о каких людях идет речь! А вы тоже хотите домой, мисс Ландмане?
Смайда (спокойно). Да, мистер Скотт. Я тоже хочу домой.
Скотт. Где же ваш дом?
Смайда. Мой дом в Риге. Улица Кришьяна Барона, дом номер семь, второй подъезд, третий этаж, квартира десять, первая дверь налево.
Скотт. Вы хорошо запомнили адрес.
Смайда. Я там родилась.
Скотт (прохаживается по кабинету). Да-а, весьма любопытно! Весьма любопытно! Это первый случай в моей практике, чтобы человек, находящийся под покровительством такой страны, как Великобритания, изъявил желание вернуться в страну мрака и запустения. Я понимаю тех, кто едет сейчас в Канаду, в Бразилию, в Южную Америку. Они хотят жить в цивилизованном мире! Этих людей я могу понять.
Смайда. Эти несчастные едут куда глаза глядят, потому что они запуганы. Это для них издают газетки вроде "Голоса латыша" - газетки, которые ссорят нас друг с другом.
Скотт. "Голос латыша" издается вашими соотечественниками.
Смайда. Это не наш голос, мистер Скотт!
Скотт. Он издается латышами.
Смайда. Латышами вроде Упманиса? Разве вы не знаете, что он предатель, мистер Скотт? Таким, как он, нельзя ступить на родную землю! Его будут судить за преступления!.. Но есть и другие. Это те, которые хотели бы вернуться домой, но стоит им только заявить об этом...
Скотт. Продолжайте, продолжайте! Я люблю откровенные разговоры. Гораздо лучше сказать все, что думаешь, чем держать все это в себе! Мне нравится ваша прямота и откровенность. Продолжайте. Мы поймем друг друга.
Смайда (горячо). А дети? Почему Саше Бутузову говорят, что он сирота, когда у него жива мать? Что вы хотите с ним делать? Зачем он вам? Я как воспитательница имею право знать это!
Скотт. Конечно, вы имеете на это законное право.
Из-за портьеры видны переминающиеся ноги Саши. Он все
еще остается незамеченным.
Смайда. Почему вы решили считать Женю Руденко поляком, когда я точно знаю, что он украинец? Я знала его мать! Их при мне разлучили! Мать, как жену русского офицера, увезли в лагерь, а ребенок попал к нам в детский дом.
Скотт. Возможно. Но это надо доказать юридически.
Смайда. Разве это честно? Разве честно запрещать детям говорить на их родном языке? Кто дает право Упманису называть их волчатами? У меня очень много вопросов к вам, мистер Скотт! Вы извините меня, но вы сами вызвали меня на этот разговор.
Входит Упманис. Смайда не замечает его, потому что сидит
спиной к двери. Упманис за спиной Смайды показывает
Скотту пустой конверт от письма Яниса. Скотт кивает ему
головой. Упманис остается стоять у двери.
Скотт (Смайде как ни в чем не бывало). Вы можете ехать в свою Ригу, Смайда Ландмане! Она в развалинах! Воды нет, света нет, трамваи не ходят...
Смайда (вздрогнув). Это неправда!
Скотт. Что неправда? Откуда вы знаете, что это неправда?
Смайда. Это неправда!
Скотт (неожиданно ударив кулаком по столу). Письмо! Где письмо? Вы получили письмо!
Упманис показывает Смайде пустой конверт.
Смайда. Подлец!
Скотт. Где письмо?
Упманис ловко хватает Смайду за руку и, больно вывернув
ее, достает из кармана Смайды письмо Яниса. Протягивает
его Скотту.
Смайда (задыхаясь). Ну что ж, прочтите его! Боюсь только, что вы не напечатаете его в своем "Голосе латыша"! Я давно хотела сказать вам, что вы негодяй, Упманис! Я вас презираю!
Упманис. До вашей встречи с русским офицером вы были со мной вежливее. Только советую вам от души, мисс Ландмане, не забывать, что вы еще не на советской земле.
Скотт (прочитав письмо Яниса, Смайде и Упманису). Письмо останется у меня. Вы можете быть свободны!
Смайда, пошатываясь, выходит из комнаты.
Упманис. Мы ничем не рисковали, сэр. Конверт лежал у нее под подушкой.
Скотт. Я сказал, что вы можете быть свободны!
Упманис. Я вас понял, сэр! (Уходит.)
Скотт (набирает номер телефона). Алло!.. Докладывает "Двадцать один сорок"! Письмо, которое мутило лагерь, находится у меня!.. Да... Она... По-видимому, она... Предполагаю... Через шофера лагеря Яниса... Да, письмо адресовано ему... Согласен... Устранить?.. Упманис?.. Подходит... Будет выполнено... (Кладет трубку.)
Скотт закуривает и подходит к окну. Раздергивает шторы.
По тому, как одна из штор сдвигается, Скотту кажется
что-то неладным. Он отходит и смотрит на пол возле окна.
Из-под шторы торчат детские ноги в белых носках.
Скотт медленно подходит к окну и отодвигает штору. Перед
ним стоит испуганный Саша Бутузов. Широко раскрытыми
глазами смотрит он в глаза Скотту. Скотт, ни слова не
говоря, дает Саше сильную пощечину. Саша падает на пол.
Гаснет свет.
КАРТИНА СЕДЬМАЯ
Обстановка четвертой и шестой картин. В коридоре на
скамье в той же позе сидит Вурст, рядом с ней - Ира.
Немка дремлет. Ира волнуется, ей не сидится на месте. У
двери стоит тот же солдат. В кабинете идет заседание
комиссии. На нем присутствуют те же лица, что были на
первом заседании.
За спиной Добрынина сидит подполковник медицинской
службы Соколов.
Добрынин. Я могу засвидетельствовать, что все родители этих детей подчеркиваю: все без исключения - значатся по документам вашего приюта гражданами Советского Союза! К сожалению, вы держите эти документы в сейфе, а руководствуетесь списками детей, составленными значительно позже и к тому же составленными нечестно, недобросовестно, с искажением фамилий, возраста и национальности детей!
Кук. Откуда у вас такие сведения? Они не соответствуют действительности!
Добрынин (спокойно). Они соответствуют действительности. Вот копии ваших списков, а вот копии подлинных документов. (Предъявляет копии.) Здесь, у вас, а также в Мессене, Ролшдорфе, Ханенклее и в других пока неизвестных нам таких же сиротских приютах находятся десятки, сотни советских детей, оторванных от своей родины, от своих родителей. Все эти дети должны быть отпущены домой! Мы остановились на рассмотрении вопроса о советской девочке, зарегистрированной у вас как Ирма Вурст...
Кук. Что касается этой девочки, то мы считаем претензии советского представителя необоснованными и бездоказательными. Девочка в течение двух с половиной лет живет у своей опекунши фрау Вурст, носит ее фамилию и не изъявляет желания ехать в Советский Союз.
Добрынин. Но у нее есть отец, он жив и ждет свою дочь! Я думаю, что Ирина Соколова, а не Ирма Вурст, как вы ее называете, с большей охотой поедет домой, нежели предпочтет остаться в Германии у чужого ей человека!
Кук. Девочка привязана к своей опекунше, которая ее обувает, одевает и учит ремеслу, как к родной матери. Кроме того, нам неизвестно, жив ли ее отец или нет. Если бы он мог сюда приехать и мы убедились бы в том, что он жив, мы бы, может быть, пересмотрели этот вопрос. Не так ли?
Добрынин. Прекрасно. Я просил бы только членов комиссии пригласить сюда девочку, для того чтобы я мог задать ей несколько вопросов.
Англичане соглашаются. Упманис приглашает в кабинет
Вурст и Иру.
Стараясь сдержать свое волнение, Соколов осторожно
выглядывает из-за спины Добрынина. Вурст с притворной
улыбкой здоровается с англичанами.
Кук (Ире). Когда девочка входит в комнату, где сидят старшие, она должна здороваться. Не так ли?
Вурст. Девочка очень переволновалась. Мы второй раз приходим сюда и ждем по три часа.
Ира. (делая книксен). Guten Tag.
Добрынин (Куку). Разрешите?
Кук. Пожалуйста, господин майор!
Добрынин (Ире). Ты говоришь по-русски?
Ира. Да.
Добрынин. Как тебя зовут?
Ира. Ирма.
Добрынин. Ты русская?
Ира. Да.
Добрынин. Почему же тебя зовут Ирма? Это не русское имя. Может быть, тебя зовут Ира?
Ира молчит.
Ты живешь у фрау Вурст?
Ира. Да.
Вурст (поспешно). Больше двух лет ребенок живет у меня. Я одинока. У меня нет своих детей. Мы привыкли друг к другу... По воскресеньям...
Добрынин (перебивая немку). Я думаю, девочка сама расскажет нам о том, как ей у вас живется! (Ире.) Как же тебе живется в твоей новой семье? Фрау тебя кормит? Одевает?
Ира. Да.
Добрынин. Учит какому-нибудь ремеслу?
Ира. Да.
Добрынин. Какому же ремеслу учит тебя фрау?
Ира. Я кормлю поросят, стираю белье, мою посуду...
Добрынин. Это не ремесло.
Вурст. Девочка помогает мне по хозяйству. Я одинокая. По воскресеньям...
Добрынин. По воскресеньям она ходит в кирху и вы разрешаете ей надеть праздничное платье? Это я все знаю! (Ире.) Ты сирота?
Ира. Да.
Добрынин. У тебя нет ни отца, ни матери?
Ира. Не знаю.
Добрынин. Ты жила до войны в Николаеве?
Ира. Да.
Добрынин. Твой папа был доктором? Как его звали?
Ира (вспоминает). Иван Петрович.
Добрынин. Его звали Иван Петрович? Ты его помнишь?
Ира. Не знаю.
Добрынин встает. Ира видит своего отца - Соколова. Отец
и дочь одно мгновение смотрят друг на друга. Напряженная
пауза. Англичане недоумевающе переглядываются.
Соколов. Ариша!..
Ира. Папа!..
Вурст. Ирма!
Соколов обнимает дочь.
Ира (всхлипывает). Папа, не отдавай меня им! Я не хочу к ней! Не хочу! Она на меня целый день кричала! Она меня била! Она меня запирала в чулан! Меня зовут Ирина! Она заставляла меня говорить неправду!
Добрынин (растерявшимся англичанам). Есть ли у кого-либо из членов комиссии сомнения в том, что наши претензии достаточно обоснованны и справедливы? По-видимому, нет! Эта девочка - Ирина Соколова, а не Ирма Вурст! Товарищ Соколов работает в настоящее время в Берлине, в одном из наших управлений. (Вурст.) Вам, фрау, придется подыскивать себе другую работницу!
Кук (немке). Вы можете быть свободны.
Вурст. Простите...
Кук. Что такое?
Вурст. Когда я обращалась в английскую администрацию с ходатайством дать мне на воспитание девочку-подростка, мне обещали дать круглую сироту. Я именно об этом просила в своем заявлении. Мне обещали. Мне дали наконец девочку, и что же? Оказывается, у нее есть отец! Почему меня обманули? У меня больное сердце! Я одинока! Я потеряла мужа на Волге!
Добрынин (Куку). Мне кажется, что претензии этой дамы к английскому правительству вы сможете разобрать в другом месте!
Кук (немке). Идите! Вас вызовут! (Упманису.) Уберите старуху.
Упманис выпроваживает немку.
Вурст (в дверях). Я сшила ей новое праздничное платье! Я прошу вернуть мне это платье! Я не могу за свой счет одевать советских детей!
Добрынин. Платье вы получите завтра! (Соколову.) Вы можете идти, товарищ Соколов. Поздравляю вас!
Сорокин (Соколову). Поздравляю вас!
Соколов и Ира уходят. Англичане мрачно разбирают бумаги.
Добрынин. Теперь вернемся к вопросу о Саше Бутузове.