При следующем натиске химере удалось протиснуть голову в окно. Прежде чем отлететь, она злобно вперилась в Найла красными глазками. Спустя секунду удар в другое окно показал, что нападающий не один. Найл С тревожным предчувствием глянул вниз, на проем входа. Хорошо, что он чуть шире окон: уродина с пятиметровым размахом крыльев точно не втиснется.
Но его уверенность тут же кончилась, когда одна из птиц ухватилась за выступ подоконника и попыталась на него взгромоздиться. Лапы у нее до странности напоминали волосатые, неуклюжие человеческие руки; они легко обхватывали оконный карниз. Найл кинулся туда, понимая, что, усевшись и сложив крылья, уродина вполне сможет пролезть в оконный проем. Поднятый шум заставил ее, забив по стене огромными крыльями, отцепиться от карниза.
Вторая птица опробовала еще и дверь, но ей тоже не хватило ума сложить крылья. Судорожно ими хлопая, она когтила камни, а Найл опять пожалел, что при нем нет раздвижной трубки: открытая грудь оолуса представляла собой идеальную мишень.
С десяток минут твари еще пытались влезть, просовывая головы в окна и хлопоча крыльями по стенам, но в конце концов утомились и улетели. Слыша удаляющееся кряканье, Найл, выждав, поднялся к окну и провожал их взглядом, пока они, паря, не скрылись в воздухе над долиной.
Следующей мыслью было убраться из кельи как можно скорее, пока они не надумали вернуться. Первоначальное сомнение, а не выманивают ли его таким образом наружу, чтобы потом наброситься, рассеялось при мысли о природной тупости чудовищ.
Спускаясь из каморы, он заметил, что его, оказывается, больше не волнует высота; тревожит лишь собственная уязвимость в том случае, если оолусы вдруг вернутся. Ступени до сумы Найл одолел уверенно, будто спускался по лестнице, подгоняемый памятью о трупе того вдребезги разбитого животного. Сандалии он решил сложить в суму (босиком по камню спускаться сподручнее) и заспешил дальше по идущей вниз тропе, с облегчением прибыв на первую площадку, где в случае внезапного нападения убежище могла дать нижняя часовня. Но небо оставалось чистым, и можно было без спешки добраться до точки, откуда он начинал подъем.
Капитан, как он и думал, терпеливо ждал в тени куста.
«Ты видел птиц?» — спросил он.
«Вблизи, — ответил Найл сухо и сел на каменный порожек, отирая с лица пот, после чего вынул из сумы фляжку и смочил пересохшие губы и горло. — А на тебя они когда-нибудь нападали?»
«Нет. Им известно, что пауки опасны. Но иногда мы ими пользуемся».
«Что значит "пользуемся"? Каким образом?»
«Они же такие сильные. Вот мы их и используем, для перевозки».
«Как?» — спросил ошарашенный Найл.
«Они могут переносить большие тяжести».
Паук передал мысленный образ. Из-за быстроты он был трудноуловим, но Найл успел различить оолуса, несущего сеть с несколькими овцами.
Мелькнувшая мысль показалась настолько нелепой, что, говори они на человечьем языке, Найл постеснялся бы ее озвучить. Но язык был телепатическим, поэтому капитан мгновенно ее уловил.
«Такое возможно, если бы их получилось вернуть назад».
«А ты в самом деле мог бы их вернуть?»
«Нет. Они уже слишком далеко. И они боятся нас».
«Меня они что-то не очень испугались», — усмехнулся Найл.
«Тебя да. А нас, пауков, они боятся».
Найл, покамест слушал, вдруг сообразил: если снова зазвонить в колокол, птицы почти наверняка вернутся.
Он оглядел колоколенку под открытым небом, но от одной лишь мысли о повторном подъеме сердце тревожно сжалось.
Тут он вспомнил, каким именно образом расплывался по долине звук от колокола. Откинув голову, Найл рупором сложил у рта ладони и во весь голос крикнул. Крик, замерев, волной возвратился от горной стены напротив, а затем раскатился по всей долине. Два стоящих напротив утеса обеспечивали идеальную реверберацию.
Но птицы никак не появлялись. Он крикнул еще раз — теперь даже громче — и еще. Эхо накатывало волна за волной; от него звенела, казалось, вся долина.
Нет, знакомого кряканья не слышно. Найл из озорства крикнул было еще раз и тут увидел птиц. Видимо, они приткнулись на одной из башен Великой стены и теперь, с величавой степенностью взмахивая крылами, набирали высоту.
Найл поспешил обратно к капитану.
«Летят! Прячься, а то увидят!»
Паук незамедлительно вжался в неровную впадину у основания башенки. Найл, с тревогой соразмеряя дистанцию, поглядел на острие святилища и повернул на груди медальон. И вот два крылатых силуэта, появившись над вершиной утеса, без колебаний спикировали, точно зная, где именно находится их цель.
Но не успев долететь, оба оказались в тисках паучьей воли. Отчаянная попытка вырваться и удрать успехом не увенчалась: было уже поздно. Найл с завистливым восхищением наблюдал, как капитан силой принуждает оолусов сесть.
Теперь, вблизи, их внешность была различима в деталях (разглядеть их, когда ломились в окна, Найл, разумеется, не успел). Головы оолусов напоминали черепашьи, с губами вроде кривого клюва. Они часто дышали, открыв рты с мясистыми языками, где посередине имелся розовый рост размером с мизинец, наверняка служивший для приманки добычи. Зубов, как и у птиц, у них не было, но ороговевшие клювообразные губы явно приспособлены были разрывать и прожевывать плоть. Морды были чешуйчатыми, как у змей, а красные злобные глаза утопали в мешочках обвислой кожи.
Мощные крылья этих птиц, покрытые песчаного цвета оперением, были поистине огромны. Кожистые лапы до странности напоминали волосатые ручищи не то с когтями, не то с ногтями пурпурного цвета.
Паук заставил оолусов встать на краю каменной площадки и, приблизившись, свернулся в тугой ком, подогнув под себя ноги.
«Ты управляешься со своим?» — спросил он.
«Похоже, да», — без особой уверенности отозвался Найл.
В одно мгновенье он очутился в объятиях мощных птичьих лап. Сверху пелериной распростерлись крылья, заслонив собой солнце, и Найл вознесся в воздух. Лапищи оолуса обхватывали его от подмышек до грудины. Внизу проплыло острие башенки; взгляду на секунду открылась ниша колокольни с большим бронзовым колоколом. И вот уже святилище осталось позади, а внизу расстилалась долина.
Вид плавно смещающейся далеко внизу земли вызывал определенную нервозность — ведь оолусу стоило лишь слегка ослабить хватку, чтобы Найл камнем полетел навстречу неминуемой гибели. В ответ на эту мысль лапы сжались теснее; судя по всему, птица таким образом реагировала на его волю.
Возникло странное ощущение, будто все это с ним когда-то уже происходило. Точно. Именно такой сон привиделся в пещере хамелеонов: исполинская птица с человечьими руками несет его по небу.
Как только Найл убедился, что его ум контролирует птицу, нервозность прошла. Он явственно ощущал господство своей воли над этой скудной сущностью, чьи жизненные интересы сводятся единственно к еде. До Найла дошло: эта громадина — эволюционный выродок, вызванный к жизни капризной силой богини. Его более скромные размером предки изо всех сил боролись за выживание; теперь же, при таком мощном теле и грозных когтях и клюве, он фактически не имеет естественных врагов. Пищи тоже было навалом: с этой высоты (внизу по-прежнему тянулись горные вершины) различались крупные пасущиеся животные. Поэтому оолус вел ленивое, разлагающее волю существование, и потому он безусловно обречен на вымирание.
Перелет имел сходство с тем умозрительным воздушным путешествием, которое устраивал ему Асмак. В отдалении властно вздымались Северные горы с их странно изогнутыми пиками, один из которых скрывал вход в Страну Призраков. Хотя Найл предпочитал глядеть вперед, с интересом наблюдая за перемещением. Было бы любопытно рассмотреть в подробностях Великую стену, но она далеко внизу, и хотя легко можно заставить оолуса на нее приземлиться, это будет лишь бессмысленной тратой времени. Да и есть хочется.
Он уже решил, что заночевать они могут в горных жилищах — только как к ним подобраться без помощи лестниц? Но тут Найл заметил, что вверх по склону от жилищ ведет тропа. Вот и ответ: можно будет совершить посадку на вершине и спуститься оттуда.
И он направил свою птицу через долину к тому месту, где на вершине начиналась тропа — вблизи, как выяснилось, более похожая на ступенчатую лесенку. Оолус, спланировав, бережно выпустил Найла на густую зелень травы, грубой на вид, но мягкой на ощупь. Приземлившись, птица сложила крылья и застыла в покорном ожидании. Спустя минуту в паре метров приземлилась вторая.
Капитан распрямился и встал в полный рост.
«Ну что, убьем их?» — деловито спросил он.
«Ну что, убьем их?» — деловито спросил он.
«Но зачем?»
«У них мясо такое вкусное».
В полумиле взгляд различал стадо мирно пасущихся на травке животных вроде овец.
«Думаю, в этом нет необходимости. Ведь они нам неплохо послужили».
Чувствовалось, что капитан удивлен: снисхождение, а уж тем более любезность к этим тупым тварям, по его разумению, были совершенно неуместны. Тем не менее он бросил оолусам, что они могут убираться восвояси. Птицы, не теряя времени, сорвались с кромки обрыва и полетели. В их хриплом кряканье слышалось что-то вроде облегчения.
В лучах постепенно угасающего дня долина Мертвых смотрелась на редкость красиво: вороненой сталью отливала зеркальная гладь озера, темные громады утесов искрились прожилками синего и розового горного хрусталя. В нескольких сотнях метров западнее того места, где приземлились путники, начинался подъем, покрытый чахлой порослью кустарника и корявых деревьев; среди них — вот удача! — виднелось одно высохшее, В самый раз для костра. Первым делом Найл как следует приложился к фляжке с ключевой водой: она прекрасно унимала жажду, но, увы, обостряла голод.
Капитан с интересом поглядывал на «овечек»; чувствовалось, что он тоже голоден. По молчаливому согласию они начали неторопливо приближаться к стаду. Капитан способен был на своих ногах покрыть это расстояние меньше чем за минуту, но не рискнул: напуганные овцы могли разбежаться. Поэтому, учитывая открытость рельефа, Найл с капитаном приближались медленно и якобы непринужденно.
По мере приближения становилось заметно, что эти овцы — преимущественно черные и гораздо крупнее тех, что на пастбищах вокруг города жуков. Найл, вынув раздвижную трубку, превратил ее в подобие стилета. Эта трубка да нож — вот и все его оружие.
Овцы обратили на них внимание, когда расстояние сократилось до полусотни метров. Казалось, что сейчас последует беспорядочное бегство. Но животные повели себя самым неожиданным образом. Черные проворно выстроились впереди стада, прикрыв собой белых, и воззрились на незваных гостей с явной враждебностью.
Ожидая, что капитан, выбрав сейчас одну, пришпилит ее напором воли, Найл указал ему на самую крупную, непосредственно напротив: «Вот эту».
Эффект от его слов получился попросту ошеломляющий. Секунда, и овцы всем гуртом ринулись на визитеров. Поддерживая с капитаном непрерывную телепатическую связь, Найл теперь всю силу медальона направлял на выбранное животное. Оно, разумеется, споткнулось и упало, отчего задние стали беспорядочно на него наскакивать. Прочие же, обогнув помеху, продолжали нестись с неудержимой силой. При этом глаза у них были совершенно зверские, а из рычащих по-собачьи пастей торчали зубы отнюдь не безобидной величины.
Найл с капитаном одновременно решили: бежать. Четкого маршрута отступления не было. Паук тотчас метнулся на изрядное расстояние, но, вовремя вспомнив, что человек за ним не поспевает, вернулся, подхватил Найла передними лапами и понес как большую куклу. Медальон не давал Найлу потерять от страха голову. Было даже смешно, что приходится вот так улепетывать от овечьего стада.
От погони оторвались достаточно быстро. Пробежав с четверть мили, овцы продолжили как ни в чем не бывало пастись.
Опасность прогнала чувство голода, но спустя какое-то время оно разыгралось с новой силой. А об ужине подумать ох как не мешало: до темноты оставалось всего ничего. Найлу хватило бы сухих коржей с козьим сыром, а то и вовсе пищевой таблетки. Но неловко перед капитаном: для него еда — самое ценное в жизни, а потому укладываться натощак было совсем уж мучением.
Судя по немолчному стрекоту, вся растительность вокруг кишела сверчками. В пустыне Северного Хайбада семья Найла часто использовала этих крупных насекомых в пищу: зажаренные на травах, они вкусны и сытны. Поэтому Найл с капитаном осторожно подлезли к стрекочущей поросли. Но на поверку оказалось, что сверчки здесь гораздо мельче пустынных и, чтобы наесться, их потребуются десятки, если не сотни.
С теперешней своей возвышенной позиции они заметили, что зловредные овцы шаг за шагом удаляются, а та, что упала, по-прежнему лежит без движения. Они осторожно подобрались, стараясь, чтобы их не заметило стадо — но отошедшей на милю отаре, судя по всему, не было до них дела. У безжизненной черной овцы была сломана шея, — то ли от падения, то ли от удара паучьей воли.
Капитан перенес поживу к кустарнику, в пределах которого Найл и развел костерок из дерева и клочьев коры, надеясь, что огонь не заметит тот, кому его видеть не следует. К счастью, сухое дерево горело быстро и безо всякого дыма.
Когтями капитан освежевал животное размером с пони. Черная шерсть была такой густой и жесткой, что в ней застряли бы зубы любого хищника. Но острые, как нож, хелицеры паука с задачей справились, и через двадцать минут мясная туша лежала на траве. После того как Найл отсек пару крупных филейных кусков, капитан взялся со смаком поедать остальное, вырывая мощными челюстями кусищи, каждого из которых хватило бы на трех человек. Найл из деликатности отвернулся, стараясь не слышать хруста костей.
Покончив с трапезой, капитан подыскал себе подходящее углубление в кустах и, подогнув ноги, мгновенно заснул. Найл то и дело посматривал вверх — нет ли там соглядатаев Мага, — но за исключением птичьей стаи вдалеке тронутое сумраком небо было пустым. К этому времени Найла охватила такая усталость, что сейчас взял бы и завалился, не дожидаясь даже еды. Несмотря на отчаянную зевоту, он все-таки дотерпел, пока мясо дожарится в тлеющих углях. Затем, счистив пучком травы приставшую золу, один кусок он съел с коржом.
Пока он трапезничал, объявился неразлучный ворон и примостился сверху на разлапистой ветке. Найл кинул ему кусок коржа и ломоть мяса, с которыми пернатый, резко дергая головой, тут же расправился. Мясо было непрожаренным, но нежным. Поев, один кусок Найл аккуратно завернул в листья и упрятал в суму. Затем, почему-то ободренный присутствием птицы, расстелил спальный мешок.
Спать под открытым небом было как-то не по душе. Лучше бы, конечно, осмотреть те пещеры на склоне, но в сгущающемся сумраке лезть вниз было небезопасно. Да и толстая грубая трава оказалась вполне сносной периной. Так что через несколько минут Найл уже спал.
Когда он проснулся, небо было серым, предрассветным, а хруст в кустах подсказывал, что восьмилапый друг уже с аппетитом уписывает завтрак. Найл опять из учтивости решил не подходить, а полежать закрыв глаза и поразмышлять о природе столь неожиданной агрессивности у здешних овец. Жизненной силой богини можно было объяснить их размер — вдвое против домашних, — но не буйный нрав. Черные овцы загораживали собой белых — это означает, что они храбрее, но опять же не объясняет, откуда у них такая воинственность.
Постепенно забрезжил возможный ответ. Эти животные бросились нападать, когда Найл указал на одно из них и мысленно произнес: «Вот эту». Может, они тоже обладают телепатией? Или кто-то из здешних хищников пытался воздействовать на них волей, отчего и выработалась тактика ответного броска? Память о зловещей волевой силе того убийцы в больнице подсказывала, что такое вполне вероятно.
Шумное чавканье вроде как прекратилось, и Найл, сев, расстегнул спальный мешок в бисеринах росы. Солнце уже показалось из-за горизонта. В десятке метров от его лежки сидел капитан, усваивая пищу. Найл, пристроившись невдалеке, вытер закопченные руки о росистую траву и поел козьего сыра. На этот раз ворон рядом не попрошайничал; он, вероятно, кружил над долиной, добывая себе пропитание самостоятельно.
Надо было сориентироваться на местности. К северу предгорья постепенно переходили в заснеженные вершины. Заметных глазу проходов между ними не было, что означало: лучше всего отправиться на восток и достичь равнины, откуда повернуть на север, вверх по продолжению долины, что привела их сюда.
Но вначале хотелось осмотреть пещеры внизу, ознакомившись по мере сил с укладом их жителей.
Подойдя к краю, Найл глянул на ступени. Они уходили вниз под таким углом, что спускаться лицом вперед было бы безрассудством. Одно неверное движение, и полет длиной (точнее, высотой) в четверть мили обеспечен. Однако, как и у тех ступеней, что при зубчатой башенке, у этих были прорублены прихватки для рук.
Для удобства суму Найл решил не брать; ее он спрятал в кустах, подальше от любопытных птиц. Утреннее солнце пригревало, поэтому плащ он тоже решил оставить, захватив лишь фонарик, который сунул в карман туники. Свесившись с края утеса, Найл начал долгий спуск. Паук, очевидно равнодушный к высотам, дал своему спутнику пять метров форы, после чего последовал за ним.