– Ну, выкладывай, что там у тебя еще, – буркнул он в рацию.
– Есть еще одна очень неприятная весть. – Беспалый с трудом улавливал прорывающиеся сквозь жуткий треск слова Кротова.
– Убит… нашли… – треск усилился, и Беспалый уже ничего не мог расслышать.
– Слушай, Кротов, ты можешь прямо сейчас ко мне подскочить? Ни хрена не слышно. Дуй быстро! Доложишь на месте.
– Есть. Сейчас буду.
Через десять минут майор Кротов вместе с прапорщиком Родионычем навытяжку стояли перед сумрачным подполковником Беспалым. Беспалый буравил его тяжелым взглядом. Все беспокойные мысли начальника колонии слились в один назойливый, как оса, вопрос: «Как же теперь быть?»
Майор ему только что доложил, что в кладовке возле умывальни в бараке номер семь найден труп Щеголя со следами удушения. О находке доложил старший прапорщик Родионыч, по показаниям которого заключенный Стась Ерофеев по кличке Щеголь вошел к себе в барак примерно в четыре утра – и с тех пор его живым не видели.
Вошел с докладом капитан Сомов и тоже приволок дополнительные нерадостные сведения о том, что во время штурма баррикад есть убитые как со стороны зеков, так и со стороны ОМОНа. Собак найти пока не удалось. Табельный АКМ сержанта также пропал без следа…
Беспалый искоса по очереди взглянул на Кротова, потом на Сомова, потом на прапорщика Родионыча, которые молча стояли у входа, и глухо приказал:
– Так. Поиски сержанта продолжать. Выяснить, куда делись собаки. Исчезновение четырех волкодавов – это не шутка. В колонии немедленно учинить общий шмон. Заключенных вывести на воздух – и проутюжить все бараки. Похоже, кто-то крутой сегодня ночью в этой заварухе ушел из колонии.
– Да как же, тааищ… – начал было Кротов, но Беспалый, поморщившись, оборвал его.
– … Установить, кто ушел. Возможно, это Ковнер Александр по кличке Саша Клин. Допросить всех его соседей по бараку. Кто что видел, кто что слышал? Все. Выполняйте, майор. А вы, Сомов, еще раз пересчитайте заключенных.
Когда Кротов с Сомовым выскочили за дверь, Беспалый повернулся к Родионычу.
– Вот такие дела, Родионыч! Херовые!
– Теперь что ж, Александр Тимофеич, шею намылят? – невозмутимо поинтересовался тот.
Беспалый пропустил мимо ушей недопустимую фамильярность со стороны прапорщика.
– Это уж как пить дать – намылят! – невесело кивнул он. – Ох и намылят.
Зеки не на шутку заволновались, когда до них дошло известие о шмоне, объявленном в колонии. Александра Тимофеевича Беспалого трудно было заподозрить в раздолбайстве. А тем более сейчас, когда у него были веские причины шмонать нехитрые зековские пожитки и тайники. Все понимали, что с той настойчивостью, с которой Беспалый переворачивает зону вверх дном, доставленный с воли косячок наркоты или заначенную валютку не ищут. Ясно, что у Беспалого есть более насущный интерес. Тем паче что по зоне поутру, после жестокого и кровавого подавления бунта, пополз устойчивый слушок, будто Беспалый вконец озверел и самолично застрелил старого Муллу. Впрочем, слушок был непроверенный, да и как его проверишь, коли спрашивать пришлось бы у самого Александра Тимофеевича, – а он разве ж правду-то скажет…
Примерно в восемь тридцать утра обитателей мрачных бараков вывели на свежий воздух, выстроили в шеренги и оставили стоять на утреннем солнышке. Работы отменили. Охранники тем временем ворвались в пустые бараки и начали методичный осмотр. Особенно старались в бараке номер семь, где до сегодняшнего утра обретался убиенный Щеголь, и в пятом – где проживал исчезнувший ночью Саша Клин. Но что искали – не знал никто, и пожалуй, даже самим вертухаям это было неведомо.
Беспалый зачем-то пошел в пятый барак и, встав в проход между двухъярусных железных коек, мрачно наблюдал за привычной процедурой: солдаты перетряхивали и прощупывали матрацы и подушки, выволакивали из тумбочек мешочки, тряпочки, одежонку, посуду, газеты, книжки. Под матрацем в койке пропавшего Ковнера обнаружили заначку анаши-соломки и две мятые сигареты с каким-то душистым зельем. Но самое главное – аккуратно завернутые в носки две банки сардин. Эта находка сильно насторожила Беспалого. Он задумчиво повертел жестянки в руке и помрачнел. Ясно, что такой предусмотрительный зек, собирающийся дать деру, ни за что не забудет прихватить с собой консервы.
Нет, что– то никак не было похоже, что Саша Клин решил податься в бега. Что-то тут не связывалось. Но если Саша не сбежал, думал Беспалый, то куда же он делся? Или, может быть, Сашкин труп превратился вчера ночью в горку праха. И вместе с прахом тех троих ожидает захоронения на зековском погосте? А он, Беспалый, сдуру принял труп Сашки Клина за труп Варяга. Нет, не зря торопился Мулла с сожжением трупов – не зря!
Выслушав короткий рапорт сержанта об итогах обыска в бараке, Беспалый кивнул и молча вышел. Он шагал по зоне и обдумывал события прошедшей ночи, прикидывая разные варианты. Но по всем прикидам выходило, что Владислав Игнатов, вор в законе по кличке Варяг, вполне мог остаться живым. И вполне мог находиться сейчас далеко от зоны. Вот это сейчас и предстоит выяснить Беспалому. А пока об этом никто не должен знать.
Беспалый опять вернулся к себе в кабинет и выжидательно глядел на черный аппарат. Телефон молчал, но Беспалый понимал, что это временное явление. Он посмотрел на часы: двенадцать. В Москве уже рабочий день в полном разгаре. Ждать, по-видимому, оставалось недолго.
Однако даже предполагаемое бегство Варяга не слишком пугало начальника колонии. Самое страшное, что только могло произойти, – произошло: после непонятного, неожиданного, нелепого убийства Щеголя рухнула последняя подпорка, на которой держалась империя Беспалого – его «сучья империя», «сучья зона», где он безраздельно правил, где он был и прокурором, и судьей, и адвокатом. Созданная им за долгие годы кропотливого труда система тотального контроля и железного порядка на зоне стала могучим фундаментом его образцового исправучреждения, одного из лучших в российском ГУИНе. За свою образцовую зону он неоднократно получал благодарности от высокого начальства, а в последние два года не раз слышал посулы непременного повышения «на запад», что на провинциальном эмвэдэшном жаргоне означало: в Москву! Все: и краевое начальство, и зеки – знали, что империя Беспалого держится на круговой поруке его негласных осведомителей – ссученных воров, «чертей», «запомоенных» и прочей легендарной шушеры, многих из которых он самолично «опускал», шантажом ли, угрозами или хитростью принуждая служить себе преданно, по-собачьи.
С появлением же на зоне Варяга, чему он, Беспалый, мягко говоря, был не рад, все сразу пошло наперекосяк. Когда то там, то здесь хитроумно сотканная им агентурная паутина начала рваться, он не на шутку встревожился, но поначалу не связывал загадочные события, череду смертей своих агентов с влиянием Варяга. Сначала он был спокоен, считая, что предпринял беспрецедентные меры к тому, чтобы не только изолировать Варяга от остальной зоны, но и превратить его в безмолвное, тупое животное – не зря же он поручил лагерному врачу колоть московскому гостю лошадиные дозы сильного наркотика, от которого «больной» надолго терял человеческий облик. Но, видно, его система засбоила – и тут явно почувствовалась рука старого зека Муллы. Неужели Варяг и Мулла снюхались? Но как? Когда успели? Не через врача ли Ветлугина – этого старого мудака? Но он не мог поверить, что Димка Ветлугин, косорукий ветеринар, допущенный на тепленькое место главного врача лагерной больницы только благодаря его. Беспалого, участию, пошел бы поперек воли хозяина…
А теперь еще и Щеголя удавили. Кто же смог осмелиться поднять руку на пахана лагеря? Такие убийства просто так на зонах не случаются – значит, зекам каким-то образом стала известна тайная сторона лагерной жизни Стася Ерофеева. И его приговорили… А тут еще буза ни с того ни с сего, исчезновение зека, гибель Варяга. И непонятно пока, как к этой гибели отнесутся в Москве – то ли по головке погладят, то ли эту головку с плеч снесут на хер…
Беспалый крякнул и нервно помял ладонью затылок. Ну ничего, где наша не пропадала – с полковничьими погонами, похоже, придется погодить, с переводом «на запад» явно придется тоже погодить. А уж потом, когда все уляжется!…
Но он не успел придумать, что произойдет потом, поскольку черный телефон взорвался торопливой междугородней трелью.
«Ну теперь уж верняк шею будут мылить», – с невеселой усмешкой подумал он и снял трубку.
Звонок был из Москвы. Причем звонил не его старый знакомец Калистратов и не таинственный Коля, а какой-то генерал Артамонов. Фамилия очередного московского начальника показалась Беспалому знакомой, но он так и не смог припомнить, доводилось ли ему с ним встречаться раньше.
– Меня интересует ситуация в колонии. Что сейчас там у вас происходит. Есть ли жертвы? Среди заключенных и… наших людей? – жестко проговорил генерал.
– Меня интересует ситуация в колонии. Что сейчас там у вас происходит. Есть ли жертвы? Среди заключенных и… наших людей? – жестко проговорил генерал.
Беспалый лихорадочно обдумывал ответ. По тону далекого собеседника, назвавшего пароль, он сразу понял, что предстоит серьезная разборка. И осторожно ответил:
– Вам должно быть известно, что вчера поздно вечером в колонии произошел бунт заключенных. Началась стрельба…
– … Да, я все знаю, – недовольно оборвал его московский генерал. – Я спросил о потерях. Убитые есть?
– Девять… Точнее, десять… вероятно.
– Что значит – вероятно? Вы провели опознание трупов?
– Провели. Девять заключенных погибли в перестрелке. Из них двое убиты при восстановлении порядка силами краевого ОМОНа. – Беспалый сделал паузу.
– Это все?
– Нет. По-видимому, один заключенный бежал. На другом конце провода кашлянули.
– Насколько это точные сведения? Кто бежал, вам известно?
– Сведения требуется проверить. Фамилия заключенного Ковнер. Александр.
Беспалый ждал, когда генерал Артамонов спросит у него про Игнатова. Он был уверен, что услышит такой вопрос. И не ошибся.
– У вас находится заключенный Владислав Игнатов, – спокойно продолжал Артамонов. – Что с ним?
– А что с ним? – как бы недоуменно спросил Беспалый, выуживая из собеседника дополнительную информацию.
– Он не пострадал?
– А почему он должен пострадать?
– У меня есть непроверенные сведения… – но генерал не стал продолжать. – Так, подполковник Беспалый, вам придется срочно вылететь в Москву и доложить на коллегии министерства о ситуации в колонии. И подготовьте подробный рапорт. – Артамонов помолчал. – Вам кто-нибудь уже звонил из Москвы? Вам известно о решении заслушать вас на коллегии министерства?
Беспалый криво улыбнулся. Московский генерал был хитер, сука, но он не знал, на кого напал: Беспалый был еще хитрее. Он сразу понял, что именно волнует генерала Артамонова: кто входил с Беспалым в контакт по поводу Варяга! Вот оно что! Ну, ребята, мы еще поиграем с вами в кошки-мышки!
– Никак нет, товарищ генерал! – играя в идиота, рявкнул Беспалый. – Со мной связывался генерал Калистратов. Но он мне не сообщил о коллегии.
– Понятно. Вас ждут в Москве. Выезжайте, как только сможете.
– Слушаюсь, товарищ генерал!
Ага! Засуетились москвичи! Беспалый резво вскочил и подошел к окну. Забеспокоились! Варяг! Варяг их, видите ли, заинтересовал! Кому-то на него насрать. Но кому-то?! Не зря Калистратов держал его под своим крылом. Что-то они там, в столице, задумали насчет смотрящего по России? Зачем-то ведь он им был нужен. А теперь вдруг нет? Странно. Очень странно! Ну да ладно, посмотрим. Теперь главное выяснить, действительно ли он превратился в горсть пепла или каким-то неведомым образом вырвался за пределы зоны и шляется по тайге.
Если Варяг жив – значит, так тому и быть. Значит, у подполковника Беспалого появится еще одно неотложное дельце. И он не успокоится, пока не найдет Варяга и пока не вынесет ему свой личный приговор. Сильно обидел Варяг Беспалого: не любил бывалый тюремщик терять контроль над своими заключенными. Не привык к тому, чтоб в его «доме», в его колонии кто-то командовал помимо него. Никогда Беспалый не простит Варягу нанесенной ему смертельной обиды.
ГЛАВА 19
Он очнулся – словно вынырнул из стремнины, увлеченный бурным течением вверх. Солнце слепило глаза. Иссохшие губы инстинктивно ловили пьянящий воздух, врывавшийся в грудь мощными толчками. Жив…
Варяг перевернулся на левый бок, отстраняясь от слепящих солнечных лучей, и увидел бегущий на расстоянии вытянутой руки ручей. Он уронил ладонь в журчащий поток, зачерпнул горсть холодной воды, и жадно выпил. Потом попытался подняться – и не смог. Все тело как будто одеревенело. Он оглядел себя: сквозь разорванную в клочья куртку сочилась бурая кровь. Только теперь он вспомнил: рысь! Чертовой котяре все-таки удалось садануть его острыми когтищами. С огромным трудом, преодолевая боль, он подтянулся к краю ручья и, захватив полную пригоршню воды, стал промывать рану и вдруг охнул от неожиданной боли: глубокая, все еще кровоточащая рана ожила, заполыхала. Стиснув зубы. Варяг снова промыл рану и, повернувшись, пошарил глазами вокруг себя. Рядом с собой он сорвал большой закудрявившийся по краям лист и приложил к разодранному боку. Сверху натянул лохмотья рубахи и повалился уже совсем без сил на спину, уставившись глазами в небо.
И тут его взгляд поймал вдали высокую голую скалу, возвышающуюся над лесом. Он повернул голову влево и увидел среди деревьев небыструю широкую речку. Неужели дошел? В ушах глухо зазвенели слова старика Муллы: «Упрешься через пятьдесят-шестьдесят километров в большую речку. Ниже по течению, километрах в тридцати, стоит скала, ее видно издалека».
Он уже второй день как потерял ориентир и не надеялся найти нужное место. И казалось ему, что одолел он не восемьдесят, а все триста километров: видно, сильно петлял по лесу, сбился с прямого маршрута, а потом все же попал в нужное место. Хотя и не с той стороны – должен был прийти к горе не с запада, а с востока. Ну да ладно. Главное, что дошел. Сколько же времени прошло? Дней пять – не меньше. А должен был управиться за три.
Вспомнились слова Муллы: «Под скалой, на самой стрелке, где сливаются две реки, стоит охотничий домик, а рядом с ним – сохранилась старая ель. Там найдешь в дупле гостинец – мешок с едой, одежду, оружие…» Варяг вдруг вспомнил про добытый автомат «Калашникова», который он протащил через все болота и леса. Он осмотрелся вокруг себя. Автомат лежал в двух метрах от него. Варяг подтянулся на руках. Преодолевая боль, дополз до автомата и с удовольствием ощутил в руках холодную сталь: «Здесь, родимый». Теперь лишь бы хватило силенок подняться на ноги да дойти до заветной ели.
Есть хотелось нестерпимо. Сколько он уже не ел? Еще в первый вечер после выхода из «метро» он съел сухой паек, взятый из барака, – четвертинку черноте хлеба да шматок сала. И вот уже третьи сутки во рту у него ничего не было, кроме пресных ягод да корешков.
Варяг еще немного полежал без движения, собираясь с силами для последнего марш-броска. Ему вспомнилось вдруг то, что неотступно преследовало его долгие мучительные месяцы пребывания на зоне: Светлана и сын Олежка. Где-то они сейчас? Ему стало страшно от того, что он может не успеть их спасти. Что задумал Шрам? Эта сволочь способна на все!
Думать обо всем этом сейчас было невыносимо: действительно, чем он мог помочь своей семье, находясь здесь, в глухой тайге, за тысячи километров от «большой земли». Еще не факт, что обессиленный, голодный, с глубокими рваными ранами на теле он сумеет выбраться из этой глуши живым-здоровым.
Но Варяг медленно встал на одно колено, потом оперся руками о землю и осторожно поднялся на четвереньки. Постоял так в раскоряку минуту-другую и, стиснув зубы, опираясь на автомат, выпрямился в полный рост. Голова закружилась, в глазах потемнело, он едва не потерял сознание, но, ухватившись за ветку куста, устоял, удержался и медленно, придерживая дрожащими руками автомат, неверным шагом двинулся к одинокой скале – своему единственному ориентиру. Теперь надо только добраться до нее и найти старую ель.
Первая сотня шагов далась Варягу с превеликим трудом. Но потом он немного расходился и прошагал до скалы довольно уверенно, не опасаясь потерять сознание. Рваная рана ныла, но резкая боль немного утихла и, похоже, не кровоточила.
Через полтора часа он вышел из леса к скале. Скала, словно огромный космический корабль, нависала над рекой. Было ощущение, будто чья-то могучая неведомая рука специально поставила исполинское сооружение в этом, потрясающем по красоте, северном пейзаже. За скалой темнел поросший лесом холм. Где-то там должен прятаться охотничий домик. Варяг стал огибать скалу слева и скоро увидел редкий осинник, утопающий в свежей июньской зелени.
Старую ель с кривым толстым стволом, единственную в округе, он приметил сразу же. Сердце гулко забилось, на душе стало веселее. Ну, кажется, и второй этап близок к успешному завершению. Забросив автомат за спину. Варяг быстрее зашагал к старой ели. Он обошел ее вокруг, внимательно скользя взглядом по стволу. Вот и дупло – невысоко, на уровне глаз. Он запустил руку в прохладный черный зев дупла. Пальцы повисли в воздухе. Варяг пошарил – ничего. Странно. Неужели не вышло у Муллы? Вряд ли. Старик уж коли за что брался, проколов не допускал. Варяг привстал на цыпочки и запустил руку поглубже, но пальцы тут же ткнулись в дно дупла. Он провел пальцами вверх по влажным мшистым стенкам, добрался до самого верха. Ничего. Дупло было пустым.
* * *Коля Кустов, мужик лет сорока, высокий и тощий, сидел у костра и с глуповатой ухмылкой вертел в руках черный блестящий пистолет. Коля обожал «железки» – ножи, заточки, обрезки труб, велосипедные цепи – словом, все то, что в его сильных жилистых руках могло превратиться в грозное оружие устрашения, а если надо – и нападения. В тринадцать лет Колю, неисправимого второгодника и хулигана, исключили из воронежской школы и решением облоно направили в колонию для несовершеннолетних. Постарался директор школы Владимир Сергеевич Токарев, сука! Когда за Колей прямо в школу приехал милицейский «уазик», трудный подросток бухнулся директору в ноги и стал целовать ему ботинки, голося на всю школу, умоляя пощадить. Директор был непреклонен, и Колю увезли. Три года пребывания в колонии для малолетних преступников в солнечной Украине, в небольшом районном городе Прилуки, Коле на пользу не пошли. Он вышел из колонии с профессией токаря и ожесточившейся душой. Если в школе его любимым занятием было битье лампочек из рогатки, то теперь он обожал изготавливать колюще-режущие предметы. И делал это виртуозно. После колонии он уехал на Урал и поселился в Свердловске. Очень скоро изготовленные им финки с наборными рукоятками, миниатюрные ножички с острыми, как бритва, тонкими лезвиями, замысловатые отмычки стали пользоваться заслуженной славой у местных бандитов. Коля стал получать заказы. Жизнь пошла в гору. Но лафа продолжалась недолго. Кого-то из его клиентов замели, изъяли ножички да отмычки, и менты, после несложного расследования с применением мордобоя, вышли на Колю. На этот раз Колю посадили по-серьезному – на пять. Отсидев по полной программе, Коля дал себе зарок больше с бандитами не связываться и работал только по собственным нуждам. А нужды эти были скромные – «перо»-невидимка, замаскированное под авторучку, набор отмычек, замаскированных под китайский набор мини-отверток. Вооружившись этим нехитрым, инструментом, Коля время от времени, нечасто, чтобы не засветиться, выходил на промысел: вскрывал квартиры граждан, укативших летом на юга, чистил бесхозные автомобили и кооперативные палатки да ломал по выходным хилые сейфы в небольших государственных учреждениях. Летом Коля для отдохновения своей исстрадавшейся души обычно уходил в тайгу – бродяжить, бичевать, бомжатничать… Любил он так оттянуться, побездельничать, отвлечься от трудов неправедных и рискованных. У него уже лет пять как сложилась своя постоянная компания из свердловских же бомжей – Сереги Бугрова по прозвищу Булька и Пашки Воробьева. Те были фирменные свердловские – по-нынешнему екатеринбургские – бомжи: нигде не работали, жили где придется и зарабатывали либо попрошайничеством, либо случайными приработками на городском вокзале. Летом он собирал их, вел в баню и там тщательно отмывал от многомесячной грязи и вони, и они втроем рвали когти куда-нибудь за северный Урал.