Вероника оскорбилась:
— Как все?! Разве это история?!
— Я не знаю, история это или нет, только больше рассказывать нечего.
— А детали? Предсмертная записка? Бриллианты? При нем не было бриллиантов?
— Я не видела.
— А почему бриллианты, Вероника? — сладко спросил Федор Федорович Тучков. — Что это у вас за… фантазии такие?
— Никакие не фантазии! Это всем известно. Курьер привозит бриллианты с алмазных копей. Встречается с покупателями. Они не могут договориться о цене, и курьера убивают. А он как раз за секунду до смерти глотает бриллианты. Весь килограмм. И тогда убийцы остаются с носом, потому что они не догадываются, что можно проглотить килограмм бриллиантов!
— Гениально, — пробормотал Федор Федорович.
Вероника посмотрела на него с подозрением:
— А вы что? Телевизор не смотрите?
— А вы что? Смотрите?
Марина усмехнулась.
— Так что? — спросила Вероника. — Дальше ничего не было? Ни записок, ни бриллиантов?! Никаких шокирующих деталей?
— Никаких, — призналась Марина.
Была одна деталь, но она не хотела рассказывать о ней Веронике, и не потому что деталь была «шокирующей», а потому что Марина была не до конца уверена, деталь ли это.
— Так, значит, бабульки правильно сказали? Упал по пьяни да и захлебнулся?
— Какие бабульки?
— Господи, какие! Наши соседки! Ирина Михайловна и вторая… Валентина Васильевна, что ли! — По тому, как Вероника произнесла имя-отчество, было совершенно ясно, что обеих она терпеть не может и от души презирает, ибо в санаторной праздности больше некуда девать избыток энергии — только презирать кого-нибудь.
Марина пожала плечами:
— Я не знаю, что там болтали бабульки, но милиция мне сказала, что дело было именно так.
Если бы не та самая деталь, о которой Марина даже точно не знала, деталь ли это.
— А… давно? — вдруг подал голос Федор Федорович и откашлялся. — Давно?
— Что — давно?
— Давно… это случилось?
— Что случилось? — уточнила вежливая Марина, заметив, что Федор Федорович как-то странно морщится, когда поминает труп, — нежный какой! — Давно ли труп стал трупом или давно ли я его обнаружила?
— Обнаружили… да, я знаю. Позавчера вечером, я как раз… кошку искал. Нет, я про другое… Когда он… утонул?
— Да накануне и утонул. — Так как Федор Федорович все морщился, Марина чувствовала себя по сравнению с ним закаленной и самоуверенной. — Три дня назад. Вечером или ночью.
Тут произошло очень странное событие.
Профессорская внучка вдруг встрепенулась, перестала рассматривать свои ноги — она начинала рассматривать их всякий раз, как только разговор отступал от ее драгоценной персоны, и рассматривала до тех пор, пока не возвращался.
Она перестала рассматривать ноги и с милой непосредственностью толкнула Федора Тучкова в бок.
— Что?
— Да не мог он утопнуть третьего дня вечером, — радостно заявила Вероника, упиваясь тем, что она наконец-то может их поразить, этих глупых и скучных стариков. — Потому что я его видела позавчера утром.
— Кого?!
— Да утопленника вашего! То есть нашего. Слушайте, а может, он… дух? Привидение? Водяной?
Федор Федорович взволновался:
— Постойте, постойте, Вероника. Откуда вы знаете, что видели именно его? Вы что? Осматривали труп, когда его вытащили, и узнали того, с кем разговаривали?
— Я не осматривала труп! Просто он жил в соседнем номере! Дверь в дверь!
— Труп жил в соседнем номере? — поразился глупый Федор Тучков.
— Ну, этот тип, который впоследствии стал трупом!
— Откуда вы знаете, где именно он жил?!
— Да здесь все знают, где он жил! А мы с дедом прямо напротив!
— А когда вы его видели? — спросила Марина. Это было интересно.
— Позавчера утром. До завтрака. Я выходила, и он выходил. Мы даже поздоровались. Так что никак он не мог утонуть накануне вечером, если только он не водяной!
— Не знаю, — задумчиво пробормотала Марина. — Тот милиционер, который со мной разговаривал, сказал, что он пролежал в воде сутки или чуть меньше, но никак не несколько часов.
— У него был двойник! — объявила Вероника торжественно. — Как вам эта версия?
Версия особого впечатления не произвела.
Солнце засело в голубую елку и посверкивало оттуда, брызгало желтым и теплым Марине в нос. Она жмурилась и отворачивалась, и есть хотелось с каждой минутой все сильнее.
А в номере у нее колбаса — целая палка! — и банка кофе.
— Я пойду, пожалуй. До свидания.
— Так вы нам ничего и не рассказали, — с неудовольствием заключила Вероника.
— Да нечего рассказывать!
— Господи, как с вами скучно! — протянула профессорская внучка. — Просто ужас.
Вскочила, проволокла по газону свой чехол, потом взгромоздила его на узкое плечико и пропала из глаз.
Почему-то Марине это показалось странным.
Что она хотела узнать? Зачем так приставала? По детской глупости? Не так уж она молода и глупа — в ней больше игры, чем настоящей глупости, да и лет ей уже давно не пятнадцать.
— Я вас провожу, — ни с того ни с сего вызвался Федор Тучков.
— Не надо!
— Да мне все равно в вашу сторону!
— Откуда вы знаете, в какую мне сторону?
— А мы с вами соседи. Как Вероника… с трупом.
— Соседи? — тоскливо поразилась Марина. Не хватало ей только Федора Тучкова «дверь в дверь».
— Вы ведь в пятнадцатом «люксе»?
Она молчала, только смотрела.
— А я в шестнадцатом.
Не говоря ни слова, она пошла по чистой и теплой траве к корпусу, видневшемуся за елочками и березками — очень романтично и по-санаторному.
Федор плелся следом, слышалось шуршание пестроцветных спортивных штанов.
Нет, выцветшие и потертые джинсы были бы куда лучше!
Впрочем, их носят «главные герои», а на такого Федор Тучков никак не тянул.
У ореховых дверей на лавочках расположился к этому часу весь цвет местного общества, вывалившийся на «свежий воздух» после «вечерней трапезы» и ожидающий начала «увеселительной программы».
Марина решила, что ни за что мимо них не пойдет.
Может, нужно было ехать на заимку? Лес, а в лесу избушка, чего лучше?
Не дойдя до скамеечного клуба, она проворно свернула на узенькую асфальтовую дорожку в березках и елочках — в крыле «люкс» имелся отдельный вход — и прибавила шагу.
Федор Тучков шел за ней. Он шагал сзади, не отставал и не приближался, как образцовый жандарм, конвоирующий «политического».
Дорожка свалилась вниз и вбок, в обход здания. Здесь начинался васнецовский лес — старые ели с мшистыми стволами, заросли бузины и орешника, все коричневое и темно-зеленое, как будто сырое и сумеречное. Марина любила лес. Она и санаторий этот выбрала только из-за того, что в рекламе говорилось, что вся территория — сплошной лес. В траве что-то шевельнулось, и Марина быстро посмотрела, не змея ли. Но ничего не увидела.
Сзади послышался звонкий шлепок и бормотание — Федор Тучков прихлопнул комара. Марина оглянулась — «красавец мужчина» рассматривал собственную ладонь, на которой, очевидно, должен был остаться труп насекомого.
Господи, до чего противный!
— Послушайте, — неожиданно сказала она и остановилась, — ну что вам от меня нужно? Зачем вы за мной идете?
— Я не за вами, — растерялся он, — я… к себе.
— Вы что, не могли через центральный вход войти?!
— Не знаю. Наверное, мог.
— А почему не вошли?
— Не знаю. Наверное, я об этом не подумал.
— Послушайте!
Остановилась она неудачно. Где-то поблизости скорее всего располагалась военная база всех местных комаров, потому что тучи их теперь вились вокруг Марининой физиономии, так что воздух тоненько звенел. Она начала отмахиваться, и напрасно, потому что остановиться уже было невозможно, и через пять секунд она махала руками, как ветряная мельница. Федор Тучков беспокойно следил за ее движениями и время от времени отшатывался, как бы непроизвольно.
Нельзя быть убедительной и солидной, да еще неприступной и холодной, когда во все стороны размахиваешь руками!
— Я не хочу, чтобы вы за мной таскались!
— Наверное, нам лучше идти, иначе нас здесь съедят.
— Я приехала отдыхать и не желаю, чтобы мне мешали!
— У вас на правой щеке три комара.
— Я пять лет не была в отпуске! Я не признаю никаких курортных знакомств!..
— Должно быть, это оттого, что здесь низина.
— Мало того, что я в первый же день нашла труп и теперь на меня все смотрят как на экспонат в музее, еще вы таскаетесь за мной!
— Боюсь, долго нам не продержаться.
— Я ехала так далеко от Москвы просто затем, чтобы отдохнуть! Я не хочу ни с кем общаться, я и так общаюсь целый год, а сейчас я просто хочу отдохнуть!
— Нужно было мне захватить какое-нибудь средство. Но я не предполагал, что мы будем… прогуливаться по лесу.
— Нужно было мне захватить какое-нибудь средство. Но я не предполагал, что мы будем… прогуливаться по лесу.
Тут Марина внезапно услышала, что он говорит.
— Никто не прогуливается с вами по лесу! Я пытаюсь вам объяснить, что не нужно за мной ходить! Я не хочу! Вы понимаете человеческие слова?
— Смотря какие, — неожиданно заявил Федор Тучков, — а у вас, по-моему, мания величия. С чего вы взяли, что я за вами… таскаюсь?
Марина перевела дух и с досадой шлепнула себя по голой шее.
— Шли бы тогда с Вероникой!
— Вероника шла на корт. Мне нужно домой. То есть в номер. И что тут такого?
Н-да. Ничего «такого» в этом, пожалуй, нет. Просто он ее раздражает. Так раздражает, что она ведет себя неприлично.
— Извините, — буркнула Марина, отплевываясь от комаров, которые лезли в рот, нос и уши. Руки и шея горели и чесались, под волосами как будто что-то шевелилось.
Надо бежать!
Она бросилась по дорожке вверх, подальше от комариной военной базы. Федор не отставал.
— У вас, наверное, работа связана с людьми, — миролюбиво предположил он у нее за спинкой, — и вы от них устаете.
Он предлагал прекрасное оправдание ее хамству и настойчивым попыткам убедить его в том, что он за ней таскается. Ей нужно было только согласиться — да, устает.
— Да ни от кого я не устаю! — с досадой возразила Марина, как будто черт тянул ее за язык. — Я работаю с бумагами, а не с людьми!
Самое смешное, что это не правда, работала она больше с людьми, чем с бумагами, но ей очень не хотелось, чтобы он бросал ей спасательный круг и оправдывал ее хамство!
Она ловко и изящно — по крайней мере ей хотелось так думать — перепрыгнула через толстую ветку, упавшую поперек дороги, просторная штанина зацепилась за какой-то сук, подло торчавший из ветки, ткань затрещала, ногу дернуло назад, и Марина плюхнулась на колени, прямо на мокрый потрескавшийся асфальт. Правая коленка, много лет назад разбитая на лыжах, угодила на какой-то каменный выступ, и Марина взвыла от боли.
Потемнело в глазах. Стало нечем дышать. В затылок как будто вбили кол.
— Что же вы так! Как же вы так! Ушиблись? Покажите ногу!
Все эти восклицания она слышала сквозь ровный шум боли в ушах и посильнее закусила губу. Губа была соленой и мокрой.
— Вставайте! Держитесь за меня и вставайте! Попробуйте.
— Я пробую, — сквозь зубы сказала Марина. Первая волна боли отхлынула, оставив только унижение и тошноту.
Взявшись рукой за пестроцветный спортивный костюм, она кое-как поднялась и подышала ртом, чтобы прогнать тошноту.
Федор Федорович крепко держал ее за локоть и намеревался закинуть его себе за шею, чтобы тащить Марину, как водят раненых в кино.
— Что ж вы прыгаете и не смотрите куда!
— Я без очков вообще плохо вижу!
— Тогда почему вы ходите без очков?
На это Марина ничего не ответила, только сказала:
— Отпустите меня!
— Вы уверены, что у вас… ничего не сломано?
У нее была сломана гордость, да и то не сломана, а так, чуть поцарапана, но она не стала сообщать об этом Федору Тучкову.
Она решительно сняла свой локоть с его шеи, пристроила сумку и похромала за кустик, к поваленному толстому черному бревну.
Федор постоял-постоял и потащился за ней.
Держа ногу на весу, Марина присела на бревно и осторожно задрала штанину — коленка была грязной, красной и, кажется, уже опухала.
— Черт, — с тоской сказала Марина и зачем-то подула на нее, как в детстве, когда на все раны достаточно было подуть, и боль проходила.
Сейчас ничего не изменилось. Или все дело в том, что дуть должна была непременно мама?
Марина потрогала кожу, сморщилась, зашипела, и тут у нее перед носом опять оказался Федор Тучков.
— Дайте я посмотрю, — деловито предложил он и полез к ее коленке.
Марина отдернула ногу:
— Не надо ничего смотреть! Я… посижу пять минут, и все пройдет.
— А если не пройдет, мне придется нести вас в медпункт. Между прочим, дорога туда пролегает как раз через центральный вход, — неожиданно добавил он. — Хотите, чтобы я нес вас в медпункт через центральный вход? Там, наверное, народу еще прибавилось.
Не отрываясь от ноги, которую она баюкала и убирала у него из-под носа, Марина внимательно на него посмотрела.
Может, он не дебил? Может, он только производит такое впечатление? Может, на самом деле он очень умный?
По крайней мере наблюдательный — это точно.
— Это вы во всем виноваты, — неожиданно бухнула она, — черт бы вас побрал!
— Почему виноват? — перепугался он. — Я не виноват!
— Потому что вы меня раздражаете!
— Я не нарочно!
Тут он нагнулся — волосы были светлые, почти белые, сквозь них просвечивал широкий затылок, — сорвал какой-то лопух и стал совать Марине.
— Да не надо мне, зачем он мне нужен!..
— Приложите к ноге, и все пройдет.
— Да что прикладывать-то?! Лопух?!
— Это не лопух, а подорожник, самое верное средство!
Марине хотелось, чтобы он отвязался от нее вместе с «верным средством», но она понимала, что не отвяжется. Выхватила кожистый широкий лист и прижала прохладной стороной к коленке.
— Его нужно лизнуть, — совершенно серьезно посоветовал Федор Тучков, — вы разве не знаете?
— Нет, не знаю.
— Вы что, в детстве не разбивали коленок?!
В детстве у нее были шляпа — чуть поменьше нынешней, — белые гольфы с бантами, лакированные красные туфельки, зонтик с кружевцами и кукольная колясочка с пупсиком. Нет, она не разбивала коленок. Она даже не знала, как это бывает.
— Дайте сюда!
Федор Тучков выхватил у нее широкий лист, старательно полизал и пристроил ей на ногу. И рукой сверху придержал, чтобы прилип как следует. Марина вытаращила глаза.
— У меня есть пластырь, — как ни в чем не бывало продолжил он, — я могу вам дать. Кожа немного содрана, лучше бы, конечно, заклеить.
Тут он опять прихлопнул комара у себя на шее и опять внимательно изучил свою ладонь.
Кошмар.
На дорожке, совсем близко, вдруг захрустели камушки, посыпались как будто. Кто-то бежал — именно бежал, а не шел, и Марине показалось, что бежит не один человек. Зачем-то она пригнулась к коленям, хотя и напрасно — за сквозными кустиками все равно было не спрятаться.
Да и прятаться незачем, глупость какая-то!
Федор все сидел на корточках, почти уткнувшись носом в ее коленку, а тут повернулся и посмотрел.
За кустами мелькало что-то, какие-то яркие цвета. Кажется, и вправду бежали двое.
Еще секунду Марина не могла сообразить, кто там, а потом поняла — это Юля с Сережей, любители морковного и картофельного пюре, а также бега, а заодно, возможно, спортивной ходьбы и еще, должно быть, стрельбы из лука.
Юля легко перелетела ветку, о которую постыдно споткнулась Марина, Сережа мужественно топал сзади.
— Юльчик!
— Да-а!
— У меня шнурок развязался!
Сережа присел на корточки прямо за злополучной веткой, и Юля подбежала, остановилась и стала пританцовывать, высоко вскидывая бедра — чтобы не тратить ни одной секунды драгоценного времени, отведенного «на спорт». Бедра были не так хороши, как у Вероники, но все же вполне достойны.
Сережа завязал один шнурок, проверил узел на втором и поднялся — Юля в это время уже перешла к наклонам.
— Надо оттащить, — сам себе сказал Сережа и взялся за ветку, — мешает!
— Умница ты мой, — пропыхтела Юля.
Сережа отволок ветку с дорожки — в другую сторону, не в ту, где сидели на бревне за жидкими кустиками Марина и Федор Тучков.
— Бежим! Тут одни комары!
— Да, — вдруг тихо сказала Юля и перестала делать свои наклоны, — я не ожидала, что его так быстро найдут. Не должны были.
Марина замерла. Федор Тучков, кажется, тоже замер.
— Не должны были, — согласился Сережа. — Только все равно уже нашли. Бежим, Юлька!
Затрещали ветки, захрустели камушки, затопали кроссовки, замелькали яркие спортивные костюмы.
Почему-то Федор с Мариной сидели, пригнувшись и не шевелясь, пока все не смолкло и не пропало из глаз.
Когда смолкло и пропало, Марина решительно скинула со своей раненой коленки руку Федора Тучкова, по неизвестной причине остававшуюся там все это время.
— О чем это они говорили? — спросил Федор и почесал шею. — Как вы думаете?
— Не знаю. — Марина была совершенно уверена, что говорили они про труп.
— Может, про утопленника? — предположил проницательный Федор. — А?
— Не знаю.
Марина решительно поднялась, отряхнула штанину, сделала шаг и немного постояла, как бы приноравливая ногу к новому положению. Будет теперь долго болеть. Тогда, на лыжах, она сильно ее разбила, и теперь «к погоде» или просто так, когда вздумается, коленка начинала «чудить» — ныть, подворачиваться, «выбиваться», как говорил врач. А тут Марина на нее повалилась, да еще всем весом, да еще на асфальт!