– Как зовут его?
– Денис. Денис Щечко...
– Михалыч, заводи шарманку, – решил капитан, – двигаем в казармы, нечего тут делать. Вас – отвезем в казармы, поспите там, нельзя вам домой. Койка найдется, завтра с утра решим, что делать, на свежую-то голову.
Капитан помолчал и с болью выдавил из себя:
– Койка найдется. Нынче много коек освободилось...
* * *Денис Щечко на какое-то время так и остался в казармах ОМОНа (правильно ОПОНа, да какая разница), тем более что его никто оттуда не гнал. Приехал следователь, Денис дал показания какие смог. Потом следак уехал, сказал, когда надо будет заехать за справкой, чтобы открывать наследство, и когда освободят квартиру – но Денис открыть наследство не успел.
Потому что и в самом деле началась война.
* * *Капитан ОМОНа, командовавший штурмом квартиры Щечко, и Денис Щечко, единственный из выживших, снова встретятся нескоро, очень нескоро. Встретятся они через восемь лет, при штурме Оша. Капитан Берестянский к тому времени будет уже генерал-майором (на войне продвижение по службе быстрое, для тех, кто остается в живых) Берестянским, командующим штурмовой бригадой. Денис Щечко в двадцать два года будет командиром истребительного батальона, за его голову исламские экстремисты положат крупную награду. Но за свою семью, вырезанную до последнего человека чеченцами – он к тому времени уже рассчитается. Сполна.
27 июля 2015 года Ростовская область, хутор
– Аллах Акбар!
Дадаев Иса Салманович откатился от стенки, прижимая к себе тело пулемета – и вовремя. Пуля тяжелой снайперской винтовки проломила кирпичную стену в два кирпича и ударила на излете в соседнюю. У русистов был бронетранспортер, но они почему-то пока не стреляли из него. Зато били снайперы, двоих они уже поймали.
К хутору ползком, под прикрытием огня снайперов, продвигались вооруженные казаки и группа захвата, состоящая из бывших и действующих сотрудников правоохранительных органов, входящих в Союз ветеранов. Огонь подствольников держал их на каком-то расстоянии – но они уже прошли до ирригационной канавы и залегли там.
Уходя, Басаев оставил здесь четырех человек, сказав, что они уйдут позже в Ичкерию или Дагестан, а пока они должны быть здесь, потому что здесь запасная площадка. Иса так и не понял, для чего именно – но переспрашивать не стал. Но Басаев и его люди больше не пришли – а вместо этого пришли русисты на БТР и осадили их. Окружили со всех сторон, как волков.
И Аллах Акбар – тут хоть кричи, хоть не кричи – не поможет.
Извиваясь, как змея, Дадаев дополз до входа в подвал, провалился туда. И дом, и подвал он строил в расчете на осаду, поэтому стены были где в два, где в три кирпича и забор тоже толстый был. Был укрепленный подвал из бетонных плит с подпорками и был еще второй уровень подвала, сделанный из больших толстых труб, как это было в Карамахи, – такой подвал не рухнет даже от прямого попадания авиабомбы. Проблема была в том, что все это было рассчитано человек на сорок-пятьдесят, а их было всего девять человек – он сам, сын, четверо басаевцев и трое его работников, которые прошли подготовку у Хаттаба и готовились к диверсиям на железной дороге. А вместо этого – их обложили здесь, как волков.
В подвале было темно, пыльно. Свет отрубили сразу же, по телефону тоже никому не дозвониться, и вообще шансов мало – но Иса хотел знать. Ради этого он и ушел сюда, в подвал, с позиции, пока русисты не начали штурмовать.
Луч мощного аккумуляторного фонаря высветил сидящую на бетонном полу Малику. Рука у нее была прикована наручником к цепи.
– Скажи мне, – сказал по-чеченски Иса, – кому ты звонила? Это из-за тебя русисты обложили нас, как волков?
Малика подняла голову и взглянула на мужа. Иса едва не выронил фонарь – ни одна чеченская женщина не позволяла себе так смотреть на мужа, на хозяина, с такой лютой ненавистью в глазах. Если бы взглядом можно было сжечь – от Исы осталась бы кучка пепла, не более.
– Ты баран, Иса, – медленно выговаривая каждое слово, сказала Малика, – глупый, как баран. Ты баран и сын барана!
– Да ты что, женщина! Ты знаешь, что я могу с тобой сделать за такие слова?
Малика рассмеялась – в таком свете она была похожа на старую ведьму. Старую и очень сильную ведьму.
– Ты не сделаешь мне хуже, чем ты уже сделал. Как я могла позвонить, если я сижу здесь на цепи? Если бы я позвонила – они были бы здесь уже давно. Это твои дружки навели русистов, которые пришли, чтобы убить нас в расплату. Ты расплатился с русистами моим сыном. Тебе мало крови, ты продолжаешь ее лить.
– Это ты позвонила...
– Нет. Я не успела. Но я хотела позвонить. Позвонить, когда Арсена не было дома, чтобы убили только меня, тебя и твоих гостей. Но Аллах за что-то покарал меня, и теперь я вижу, как ты хочешь расплатиться моим сыном с русистами...
– Арсен – мужчина. Он взял оружие, когда напали на его дом.
– Он мужчина. А ты – нет. Когда к тебе пришли в дом враги – ты пустил их в дом, а меня, мать твоих детей, – посадил на цепь.
– Они идут по пути джихада. И я – тоже.
– Джихад... кому нужен этот джихад? Посмотри по сторонам, посмотри на себя. Чего тебе не хватало в жизни? Ради чего ты опять взял в руки автомат? Что тебе плохого сделали люди, которых ты хочешь убить, – купили твое молоко?
– Они русисты!
– Они люди. А ты – нет. Убей меня, чтобы я не видела, как убьют моего сына.
Иса так и хотел сделать. Но тут он краем уха услышал, как русисты закричали в мегафон такое, отчего похолодело в душе.
* * *– Товарищ полковник! Штурмовая группа вышла на рубеж атаки и залегла, дальше – триста метров по голому полю, будут потери. Террористы продолжают оказывать сопротивление, видимо, активно перемещаются. У них еще как минимум один «ПК».
– Снайперы?
– Докладывают – три точных попадания.
Полковник протер глаза. В связи с последними событиями – он не спал уже третьи сутки, держался на синдокарбе и феномине. Долго так нельзя – в конце концов, не мальчик, а что то, что другое – на сердце действует самым скверным образом.
– Сколько у них еще осталось?
– От пяти до семи активных бойцов.
– Амер?
– Скорее всего, еще жив.
Да... голова, как чумная... несколько часов, и все – надо лечь и поспать. Хоть как, хоть в десанте бронетранспортера – иначе хоронить будут. Под залп караула...
– Мегафон.
– Мегафон полковнику! – крикнул кто-то.
Принесли мегафон, полковник осмотрел его, повесил на ремень – у этой модели микрофон был выносным.
– Снайперам – готовность. Сейчас этот амер вылезет на свет божий. По проявившимся преступникам – огонь на поражение. Я начну через минуту.
– Есть! Снайперам – готовность, держать сектора!
* * *– Эй, Дадаев! – громыхнуло над полем в мегафон. – Помнишь меня?
Иса Салманович, только что выбравшийся из подвала, вздрогнул – голос был чеченский, и он назвал его фамилию, которую не все могли знать. Голос был точно чеченский, хоть и говорил по-русски – не спутаешь.
– Что же ты прячешься под землей, Дадаев? Надеешься, что тебя засыплет, и я тебя не найду?! Ошибаешься! Я тебя из-под земли достану за то, что ты сделал!
Голос был смутно знакомым, это был голос из прошлого, из далекого прошлого, из залитого кровью Центороя и разрушенного боями Грозного...
– Кто ты?! – заорал изо всех сил Иса Салманович, подползая к полуразрушенной кирпичной стенке забора.
– Ты не узнал меня?! Это я, Дауд Казиханов! Я пришел рассчитаться с тобой за то, что ты сделал! Выходи, если ты мужчина! Выходи и посчитаемся!
Фатима...
Иса Салманович вскочил и бросился вперед, в чистое поле, простреливаемое русистами – его никто не успел остановить. Изрыгая вперемежку русские и чеченские проклятья, он бежал вперед, поливая ненавистных русистов огнем из пулемета и желая только одного – добежать, вцепиться в глотку Казиханова, своего давнего врага – и потом пусть убивают. Он так и умрет – со вкусом крови своего врага на губах.
Пробежать ему дали всего несколько шагов. Сразу трое снайперов взяли его на прицел и выстрелили почти одновременно. Иса Салманович упал, кувыркнувшись, как подстреленный заяц, не успев свершить свою месть.
* * *Полковник Национальной гвардии России Александр Владимирович Кузанцев, который и командовал операцией по взятию логова чеченских террористов, опустил мегафон, сплюнул на землю.
– Есть попадание, товарищ полковник, – доложил снайпер, примостившийся рядом и оперший цевье тяжелой снайперской винтовки «АВСК» на броню БТР, – противник уничтожен.
Кузанцев сплюнул на землю.
– Как вы так, товарищ полковник, – спросил один из казаков, старший среди них, по фамилии Федотов, – я думал, вы шутите. Это же их амер.
– Точно. Амер и есть. Теперь проще будет.
– А этот... Казиханов. Он кто?
– Кровник его. Вместе в Грозном стояли, в девяносто шестом, в здании республиканского МВД. Насмерть. Он мне все тогда и рассказал.
– Жив? Казиханов, я имею в виду?
– Нет. Умер у меня на руках. До конца стоял с нами, по-честному. Надеюсь, ему теперь спокойнее там будет. Нехорошо, когда твой кровник жив, а ты – нет.
По броне БТР, за которым укрывались офицеры – защелкали пули. Бабахнул с башни КПВТ, в стрелковой цепи зашлись пулеметы казаков и гвардейцев.
– Товарищ полковник, не унимаются. Кажись – труп хотят вытащить.
– Упорные, гады... – полковник снова поднес ко рту мегафон. – Внимание чеченским бандитам, окопавшимся на хуторе! Вы окружены, сопротивление бесполезно! Нас больше в десять раз! Кто сдастся – гарантируем справедливый суд! Десять минут вам на то, чтобы принять решение! После этого – будет отдан приказ пленных не брать! Время пошло!
* * *Арсен Дадаев, слыша ненавистный металлический голос, злобно вещающий – как голос Даджала, нечистого, – на мгновение появился в окне, плюнул автоматной очередью в сторону зеленого жука, стоящего больше чем в километре от их дома, в сторону ненавистных русистов, убивших только что отца, – и моментально упал на землю. Вовремя! – снайперская пуля ударила в окно, пропела там, где он только что был, ударила в стену, выломав из нее кусок штукатурки вместе с обоями, едва не пробив ее насквозь.
– Шайтан вах кале...
Все окна – под прицелом. Русисты выставили снайперов, торопиться им некуда – они ждут, чтобы кто-то подставился, чтобы убить его с километрового расстояния, не дав даже шанса на защиту. Удаленность и уединенность хутора – теперь играли против остающихся в живых волков, потому что бежать было неуда. Поле – и дорога, до ближайшего перелеска не один километр, все простреливается снайперами. Остается только ждать ночи... и бежать; Арсен знал потайной ход отца, который он проложил до ирригационной канавы. Там сейчас русисты, но... можно проскочить. Если Аллах не оставит их своей милостью – проскочат.
– Сдавайтесь! Группа в Ростове уничтожена, ни одного человека не осталось в живых! Вы проиграли! Вам никто не поможет!
Шамиля убили. Но может – русисты врут? Ведь один раз тоже сказали, что убили – но он же жив? Русисты свиньи, они не могут не врать.
Так ни до чего и не додумавшись, Арсен выполз в коридор – там был Ваха, раненный, но автомат не потерял. Кровь проступала бурым на запыленном камуфляже.
– Ну?
– Не вытащить, Арсен! Зию убили! Меня ранили! Там снайперы... не меньше десятка. Бьют на любое движение. У одного винтовка – стены прошибает.
Арсен поднял голову – не к небу, неба не было – к потолку. Глухо, с горловым клокотанием зарычал, как обложенный со всех сторон флажками матерый волк.
– Сдаваться надо, Арсен! Не прорваться! Нас уже четверо осталось.
– Держи сектор!
Ползком – все простреливалось, снайперы били со всех сторон – он сполз вниз по лестнице, которую отец сделал, как в «лучших домах», с естественным освещением из наборного витража, который теперь был разбит вдребезги пулями. Прополз по полу с мебелью, перевернутой, чтобы были баррикады и удерживались пули, свалился в подвал – и только там смог встать на ноги, как подобает мужчине. Проклятые, подлые русисты... они даже тем, как воюют, унижают горцев... мужчина не должен воевать лежа на животе, в постоянном страхе. Если бы эти были мужчины – они бы отложили винтовки и встретились с чеченцами в поле, в бою...
Фонарь, который выронил отец – еще работал, Арсен поднял его, посветил на мать.
– За что отец посадил тебя на цепь?
– Он тебе не отец... – ответила Малика. – Я твоя мать, а он тебе не отец.
– Он мне отец! – ощетинился Арсен. – Он научил меня, как быть мужчиной!
– Он отнял тебя у меня. Убийцы отняли у меня мужа, а Иса отнял у меня сына. Он бросил тебя в бой, где нет чести. Есть только смерть...
Арсен помолчал, не зная, что сказать.
– Это ты позвала русистов? – спросил он.
– Не успела... – Малика откинулась на стену подвала. – Хотела, но не успела.
Арсен достал оставшийся от отца пистолет, прицелился – и дважды выстрелил. Гулко звякнула перебитая в звене цепь.
– Вставай. Я крикну русистам, пусть они не стреляют, пока ты идешь к ним. Если ты хочешь к русистам – уходи. И знай – ты мне больше не мать...
* * *– Эй, русисты! Мы хотим выпустить женщину! Мы хотим выпустить женщину, не стреляйте! Пусть женщина выйдет, а потом убивайте нас, если надо!
Арсен, лежащий у дверного проема, выставил в него какую-то белую тряпку, примотанную к стволу автомата, помахал ею. Русисты в ответ не стали стрелять.
– Иди! – сказал он матери, стоящей рядом, дальше, у окна, прикрывая его, лежал Мамед, у него была «Сайга» и тоже автомат – готовились к штурму дома русистами и бою в самом доме. Спецназ почему-то не хотел продвигаться вперед, может быть, ждали темноты, может – просто боялись.
– Пойдем со мной, сын, – сказала Малика, – тебе здесь нечего делать. Кто-то должен прекратить лить кровь. У меня нет платка, русские не посмотрят на то, как я его брошу, потому что они не знают наших обычаев – но ты-то чеченец. Заклинаю Аллахом – прекрати все это. Ты же никого не убивал.
– Уходи. Иначе я забуду, что ты моя мать. Уходи...
Ничего не отвечая, Малика шагнула в дверной проем, спотыкаясь, пошла по двору под прицелом нескольких снайперов. И с той и с другой стороны – не стреляли.
* * *– Стоять! – громыхнуло над полем.
Малика продолжала идти по полю, как слепая.
Бичом хлопнул снайперский выстрел от бронетранспортера, пуля вздыбила фонтан прямо под ногами идущей женщины. Она остановилась.
– Снимите платье и повернитесь кругом!
На самом деле – в требовании полковника Кузанцева не было ничего необычного, он приказал это не для того, чтобы унизить женщину требованием снять одежду. Он не испытывал никакого удовольствия от унижения других людей и этим отличался от трусливых и злобных именно от трусости террористов. Все дело было в том, что полковник долго служил на Кавказе и знал, на что способны чеченские боевики. Надеть на женщину пояс шахида и отправить ее вперед, чтобы подготовить дыру в обороне для прорыва, или просто чтобы забрать с собой хоть несколько осаждающих – да запросто. В Чечне имеет стоимость только жизнь мужчины, жизнь женщины или ребенка не стоит ничего, и ими запросто можно пожертвовать. Приказав женщине снять платье и повернуться, полковник просто хотел убедиться, что на ней не надет пояс шахида.
* * *– Э, Арсен! Этот кяффир хочет, чтобы твоя мать разделась!
Арсен развернулся – и залепил Мамеду со всей силы в лицо, вымещая всю свою злость. Мамед хлюпнул разбитым носом, потекла кровь.
– Пшел на позицию! Убью!
Он знал, как делать – научил отец. Просто зеркальце заднего вида, отломанное с машины – и все видно, а сам ты прячешься за стеной. Отец многому научил...
* * *– Снимите платье и повернитесь кругом! Белье можете не снимать! Потом можете идти дальше! Быстро!
Малика не совсем понимала, зачем это. Но она знала, что должна дойти до командира и попросить за Арсена. Сказать, что там только пацаны и никого больше, что взрослых боевиков уже всех убили. Может быть, она скажет через этот мегафон сыну, чтобы он сдался, – и он одумается и сдастся; в конце концов, Арсен никого не убивал, значит, дадут немного. Может быть, русский командир проявит сострадание к матери, к матери, у которой под пулями сын – наверное, и у него есть сын, и у других офицеров тоже есть сыновья, и если она расскажет про свою беду, а Арсен прекратит стрелять и сдастся – все можно будет решить без крови. Если для этого надо, чтобы она сняла платье – она его снимет, может, русские тогда не станут стрелять...
* * *– А чо это полкан-то? На фига ему надо, чтобы баба разделась?
Задавший этот вопрос молодой казак, лежавший в стрелковой цепи у пулемета в грязной канаве вот уже четвертый час, немедленно получил подзатыльник от более опытного пулеметчика.
– Много понимаешь. Эта баба – она только с виду мирная, нет там мирных. У нее, может, под платьем – килограмм пластида с гвоздями! Вот полкан и хочет глянуть, перед тем как к нам подпускать. Держи свой сектор на прицеле, если она подорвется – чехи пойдут на прорыв.
* * *Арсен – закусил губу до крови, когда увидел, как мать расстегивает на себе платье. Потом – тоненько, как молодой волчонок, взвыл, не в силах больше лежать и смотреть на это, перещелкнул предохранитель на автоматический огонь – и саданул очередью матери в спину, чтобы не допустить позора, выкрикивая самые страшные проклятья, какие только знал. Отец много рассказывал ему про джихад, он жаждал джихада, мечтал о джихаде и о себе в джихаде – и получил его, получил свой джихад. Сполна.
* * *Пули визгнули по броне, все пригнулись – и в этот момент совсем рядом от стоящего в оцеплении бронированного «УАЗа» громко бухнула «СВ 338М1», находившаяся в руках опытного снайпера Национальной гвардии. Тяжелой пуле потребовалось всего три десятых секунды, чтобы долететь до места, где скрывался стрелок. Пуля попала Арсену в голову – и его отбросило от дверного проема на пол.