– Прости, брат. Ты говорил про одного пленника, а их двое. Я подумал, что ты в чем-то ошибаешься.
– Нет, это ты в чем-то ошибаешься. Я хотел бы тебя поправить, брат, указать тебе на верный путь, пока не произошло непоправимое.
– О чем ты говоришь, брат?
– Я говорю о том пленнике, который мусульманин. Ты избил его на глазах шейха Джавада, по-прежнему не разрешаешь ему совершать намаз и все остальные обряды, как это положено…
– Брат, я сколько раз говорил – русские очень хитры. Если им надо, то они сделаются правоверными, но в душе останутся приспешниками шайтана. Этот негодяй просто прикидывается мусульманином, вот и все. Я не могу позволить ему делать то, о чем ты говоришь. Это разложит мой джамаат и лишит людей веры.
– Нет, это ты сейчас лишаешь людей веры. Где написано, что одни правоверные должны держать другого в яме? Слухи об этом идут по всей долине!
– Он русский, враг мне, моему народу и всем мусульманам. Поэтому я буду держать его в яме, а если за него не заплатят – отрежу голову. Что касается слухов. Когда-то я обращал на них внимание, но теперь плюю.
– Речь не о слухах, – сдерживаясь из последних сил, сказал Реза. – А о том, как ты поступаешь. Это поведение не мусульманина, а самого настоящего бандита. Оно вызывает возмущение людей. Ты высокомерен, и это очень плохо. Как ты можешь судить о другом человеке? Какое медресе ты окончил? В каком исламском университете, у каких шейхов учился, чтобы судить о людях? Даже авторитетные шейхи, вынося суждение, говорят: «Аллаху ведомо лучше». Кем ты себя возомнил?!
– Я вышел на путь Аллаха давно и иду по нему, не сворачивая. В шариате сказано, что тот, кто поступает так, – достойнее любого в общине. А те люди, которые усердствуют в распространении слухов, лучше проявили бы себя в джихаде.
– Эта земля моя и моего народа. Ты гость на ней и ведешь себя недостойно. Я приказываю тебе отдать мне пленника, который сказал, что он правоверный. Я сам решу, что с ним делать. Так будет лучше и для тебя, и для всей общины.
– Я этого не сделаю.
– Тогда я соберу шариатский суд, и он прикажет тебе сделать то, о чем я сейчас говорю!
– Усердствуй лучше на пути Аллаха, брат! – насмешливо сказал аль-Усман. – Не сей смуту и раздоры.
Реза резко встал и заявил:
– Клянусь Аллахом, ты пожалеешь о том, что сейчас сказал.
За несколько часов до этого, еще по темноте, в небольшом городке, расположенном в Зоне племен, совершал свой первый за этот день намаз некий человек. Он был чуть выше среднего роста, с лицом, рябым от осколков, которые вытаскивали прямо в поле, и с проницательными серыми глазами.
Мужчина находился в комнате площадью примерно двадцать квадратных метров, в которой не имелось никакой мебели. Оконные стекла были изнутри обклеены бумагой, поэтому снаружи никто не мог ничего разглядеть. На полу стояла сумка, в углу лежало что-то вроде циновки, на которой этот человек спал, к стене был прислонен автомат Калашникова с подствольным гранатометом. Еще была лампа, переносная, американская.
Привычные слова молитвы сочились меж пальцами, как густая, липкая кровь всех тех, кого они застрелили, зарезали, взорвали во имя Аллаха в прошлый день и убьют в этот. Он усердствовал на этом пути больше многих других, потому что был военным амиром Аль-Каиды. Этот мужчина как никто знал, что только пролитая кровь делает человеческое стадо крепким, не боящимся ничего и никого, кроме Аллаха. В Сирии он приказывал каждый день резать неверных. Так продолжалось до тех пор, пока новобранцы, приехавшие на джихад, не переставали бояться крови.
Он не знал, что конкретно совершили муджахеддины на пути Аллаха в прошлый день и что они сделают сегодня, да и не хотел этого знать. Ибо все в этом мире происходит по велению Аллаха. Нет ничего, что произошло бы без Его воли. Если Всевышний решает свершить какое-то дело, то Он только говорит ему «Будь!». Этого достаточно.
Военный амир знал это, как и то, что один общественный строй сменяет другой. Сей процесс так же неизбежен, как отступление тьмы и приход нового дня. Ведь его отец тоже был коммунистом и читал сыну Маркса и Ленина. Теперь амир не сомневался в том, что угнетенные должны восстать и снести прогнивший, омерзительный мир, в котором они жили. Это неизбежно.
Своего отца он зарезал. Тот был худшим из неверных, настоящим безбожником, не хотел принимать истинную веру и сбивал с пути его самого. Когда был мир, он это терпел, но начался джихад, и выносить такое было уже нельзя. Амир знал, что мать и братья прокляли его, но не боялся. Он давно отрекся от имени, данного ему родителями, и принял свое, исламское.
Аллаху акбар!
Совершив намаз, человек легко поднялся. Снаряд тяжелой гаубицы когда-то разорвался в нескольких метрах от него, но Аллах уберег истинного мусульманина. Амир тогда получил только небольшие ранения, которые стали еще одним знамением для него и для братьев. Он всегда помнил то, как Аллах оставил ему жизнь, и не забывал возносить милостивому и милосердному благодарности за это, очищая от неверных то одну землю, то другую.
Повесив автомат на плечо, человек вышел в коридор. Там его ждали несколько хорошо вооруженных боевиков – его личный джамаат, с которым он не расставался.
– Салам алейкум! – поздоровался амир со своими людьми.
– Ва алейкум ас салам, шейх, – ответили они.
– Абу Барак просит принять его как можно скорее, – сказал один из боевиков.
Абу Барак был одним из легальных братьев, но имел выход на самые верха. Этот бизнесмен финансировал джихад, поэтому ему следовало оказывать уважение.
– Абу Барак? Он здесь?
– Да, он стоит уже два часа, но не осмелился нарушить ваш сон и намаз, шейх.
– Я приму его после завтрака.
Разговор немного затянулся. Через час шейх отпустил гостя, сел на свою циновку в углу и глубоко задумался, перебирая для спокойствия четки.
Американцы здесь.
В отличие от тех, кто воевал в Ираке и Афганистане, он не испытывал инстинктивной, моментально вспыхивающей и неподконтрольной ненависти к янки. В Шаме американцы помогали им, обучали их, давали оружие, предоставляли разведданные. Шам и то, что там происходило, в какой-то мере стало поворотной точкой в джихаде. Американская и британская помощь, множество братьев из западных стран, вставших на путь джихада.
Он знал, что сейчас в Аль-Каиде было два крыла. Одно, к которому раньше принадлежал шейх Усама бен Ладен, выступало за войну против Запада, тотальную и всеобъемлющую. Второе, к которому относился и он сам, считало, что Запад Западом, но сначала надо установить шариат Аллаха на Востоке, там, где это только возможно. Создать единый халифат, накопить побольше сил, объединить братьев, подготовить сильную, настоящую армию и только тогда действовать. Это была группа шейха Завахири, нынешнего духовного лидера Аль-Каиды и всего салафитского джихада.
Но тут еще дело в русских. Он инстинктивно понимал, что они очень опасны для всего исламского мира. Если русские тут что-то вынюхивают – плохо дело, если они попались на этом – хорошо. Другой вопрос, а что нужно американцам от русских? Почему они хотят забрать их к себе?
Немного подумав, военный амир пришел к выводу, что тут имеет место старая и давняя вражда России и США. Большого и малого сатаны. Так говорили в государстве, созданном шиитами, которых амир ненавидел. Но тут они были правы. Америка и Россия опасны для джихада. Если эти русские столкнут их лбами, значит, так тому и быть.
Аллаху акбар!
Приняв решение, он вышел к своим людям.
– Едем!
Послание, которое записал вали, не успело найти адресата на месте. Но так уж получилось, что на обратном пути амир встретил самого Резу, которого знал по Сирии. Тот как раз возвращался с гор от аль-Усмана и пересказал амиру все, что произошло за это время.
Амир выслушал его, внешне оставаясь равнодушным.
– Аллах свидетель, почтенный амир, я не имею в этом деле никакого личного интереса, – заявил вали. – Но своими действиями аль-Усман подрывает джихад и лишает людей уважения ко всем нам. Мы должны вовремя осуждать таких людей. Нельзя дожидаться, пока Аллах разгневается на всех нас из-за них и лишит своего покровительства!
– Скажи, Реза, а кто таков этот шейх, который возбуждает неверие в общине? Почему ты не упоминал о нем раньше? – поинтересовался амир.
– Шейх Джавад? Он уважаемый человек, два его сына стали шахидами на пути Аллаха. Он всегда хорошо относился к нам и давал деньги, но после этого случая с аль-Усманом…
– Этот шейх маловерен. Хуже того, он заражает своим настроением других людей. В джихаде нет места сомнениям, которые могут только подрывать наши действия и намерения, – проговорил амир.
– Я вас понял, уважаемый, – несколько растерянно сказал Реза. – Но как быть с законами шариата? Разве мы не обязаны оберечь оступившегося брата?
– Нет никаких сомнений в том, что ближе всех к Аллаху стоит тот, кто делает джихад мечом, затем – кто делает джихад имуществом, и потом – все остальные правоверные. Ты должен хорошо знать это, Реза.
– Я уважаю вас и ваше суждение, но должен учитывать мнение и настроение людей в общине. Один из этих русских сказал, что он правоверный. Аль-Усман избил его и не дал совершить намаз. Это видел шейх Джавад и сильно возмутился. Теперь по долине идут слухи, и в этом нет ничего хорошего.
– Правоверный русский?..
– Да, почтеннейший.
– И ты уверен, что он правоверный?
– Нет, шейх, потому что аль-Усман не дал мне с ним встретиться. Он сказал, что русский пленник лишь прикидывается правоверным. Но как аль-Усман может выносить такие суждения.
Правоверный!..
Это могло быть или не быть правдой. Но амир в любом случае не знал, что один из заложников назвал себя мусульманином.
– Я не слышал об этом, Реза – медленно сказал он. – Да, среди русских есть правоверные. Если этот человек один из них, то, поступая так, аль-Усман наносит ущерб всей общине.
– Он отказался говорить со мной об этом, когда я задал вопрос. Потом я напомнил ему про шариатский суд, и аль-Усман едва сдержался от того, чтобы сказать запретное.
– Он и в самом деле так себя ведет?
– Да, уважаемый.
Амир задумался.
– Я не знал этого. Воистину наш пророк, да благословит его Аллах, был мудр, требуя доказательств и не решая никаких дел наскоро. Иначе можно совершить несправедливость и стать тираном, ничуть не лучше тех, которые угнетают нас.
– Аллаху акбар!
– Возвращайся к себе, Реза, и поговори с шейхом. Примирись с ним. Скажи, что мы не терпим несправедливости.
– Да, эфенди.
– А я сам поговорю с аль-Усманом. Аллаху ненавистна горделивость, тем более проявляемая в отношении братьев.
Когда Реза оставил его и отправился дальше, в свой город, амир подумал, что они сделали ошибку, назначив этого человека на должность вали в том месте, из которого он был родом и прекрасно его знал. Они думали, что будет хорошо, что он местный, ему известны все здешние обычаи и традиции. Братья, работавшие в Сирии, нередко от своего усердия на пути Аллаха или просто незнания делали врагами истинного ислама целые деревни, а то и сельские районы – вилайеты. Еще не хватало, чтобы то же самое произошло тут, в месте, где у каждого взрослого мужчины автомат, а то и не один.
Но Реза стал больше бояться местных старейшин и их воли, чем моджахедов и амира. Он не стал искоренять ошибки, допущенные местными мусульманами, и сам незаметно попал под их влияние.
Ничего, война все лечит. Если направить Резу на джихад, то Аллах сам решит его судьбу. Сердце этого человека очистится священным огнем джихада, его душа укрепится и закалится. Или же Аллах сделает Резу шахидом и введет в сады праведных.
А с этим шейхом пора что-то решать. Пока непонятно, как именно, но надо. Время пришло.
Да и с американцами тоже.
Пакистан19 февраля 2015 годаОни приехали в Пешавар. Ислам вышел из машины где-то в пригороде, в таком же автомобильном сервисе, но побольше размером. Габбас попрощался с ним, пошептался с хозяином этого заведения и уехал. Исламу дали новую одежду, немного денег и проводили в другое место. Оттуда братья отправлялись в Зону племен и в долину Сват, в основном те, кто только встал на джихад, но были и матерые ваххабиты. Многие говорили по-русски, и Ислам ощутил себя как бы среди своих. Ведь на всем постсоветском пространстве, в том числе и на Кавказе, кто-то мог не знать языки друг друга, но русским владели все. Теперь с общением было проще.
Пришел автобус, китайский, более-менее современный, но уже сильно изношенный, с еле живым мотором. Здесь на его крышу наварили грубую решетку и закрепили на ней столько всякого барахла, что автобус стал еще и грузовиком. Люди набились в него как сельди в бочку и тронулись в путь. Хиджрой, то есть переселением пророка Мухаммеда из Мекки в Медину, это можно было назвать с большой натяжкой.
Помня слова генерала Чамаева, Ислам приглядывался к тому, что происходило вокруг, и видел уже совсем не то, что раньше. Теперь он замечал бедных людей. Здесь их было во много раз больше, чем даже в Средней Азии, где он жил. Парень обращал внимание на жалкие хибары, построенные из ржавого железа, шифера, каких-то коробок. В них жили люди!
Да, в Киргизии тоже царила бедность, но там у каждого был дом либо квартира. Бомжи, конечно, встречались, но крайне редко. А тут многие люди жили под открытым небом, и никто не обращал на это ни малейшего внимания.
Ислам долгое время не был в родной Чечне, но любил просматривать видео в Ютубе. Он знал, что чеченцы жили ощутимо лучше и богаче, чем тутошние пакистанцы. Дом, обычный для чеченской семьи, в этих местах был доступен только богачам. Про город Грозный, отстроенный заново, и говорить не приходилось. Пешавар на его фоне выглядел большой и страшной помойкой.
Здесь не было ни нормального электроснабжения, ни воды, ни газа. Газ развозили в баллонах на машинах и на ослах. Это удовольствие было доступно не каждому. Воду пакистанцы покупали в бутылях и бочках. Конечно, где-то работал и водопровод, но далеко не во всех местах. Где-то было электричество, но в некоторых районах его получали от дизель-генераторов, а кто-то привычно обходился без этой безумной роскоши. Канализация тоже имелась далеко не везде. Люди гадили прямо на улице, сливали дерьмо в реку и оттуда же брали воду для питья. И это называлось Пакистан, в переводе с местного языка – «страна чистых», то есть мусульман. Неужели она обязана быть именно такой? Так и должны жить мусульмане? Аллах доволен всем этим?
Если нет, тогда за что они сражаются? За то, чтобы везде так было? Можно ли это называть джихадом?
Ислам присматривался к тем, кто ехал с ним, и черви сомнения все сильнее точили его душу.
Они прибыли в какой-то город и заночевали там. А наутро путешественники тронулись дальше, уже по дороге, ведущей в саму долину Сват. Потом автобус приехал в другой город. Там была мечеть, в которой они могли встать на намаз. Рядом с ней стояла мадафа. После молитвы приезжие пошли туда, потому что там их могли покормить и напоить горячим чаем. Им просто больше некуда было идти в этом городе. Денег за еду и чай с них не взяли. Здесь, в долине, все стоило либо ничего, либо слишком дорого.
Вот тут-то Ислам и услышал первый раз то, что ему было нужно. Он держался у самого края большой группы новоиспеченных моджахедов. Рядом устроились какие-то местные жители. Они ели не рис – он тут был в основном из гуманитарки, несмотря на то что страна выращивала его немало, – а хариссу. Так здесь называлась пшенная каша с мясом, очень мелко порубленным или прокрученным на мясорубке и перемешанным до однородной массы.
Туземцы говорили на урду, но Ислам услышал знакомые слова: «чечен» и «аль-Усман». Парень понял, что речь идет о чем-то, имеющем самое прямое отношение к его делу. Он попытался уловить суть разговора, но не смог. Все-таки его познания в урду были крайне поверхностными.
Закончилось же все дракой, причем началась она ни с того ни с сего. Один собеседник вдруг бросил в лицо другому деревянный круг, который тут использовался как блюдо, и они сцепились. Разняли их быстро. Кто-то из старших влепил обоим по паре затрещин за драку в мадафе, и горячие пакистанские парни вышли на улицу. Судя по взглядам, которыми они обменивались, конфликт был далеко не исчерпан и вполне мог продолжиться уже с использованием огнестрельного оружия.
Путешественники поели и тоже вышли на улицу. Тут к ним подошел какой-то человек и спросил, есть ли тут Ислам с севера. Парень вынужден был сказать, что это он. Этот человек вытащил его из группы и подвел к старому пикапу, возле которого стоял бородач лет сорока в кожаной куртке. Ислам почему-то понял, что перед ним представитель его народа.
– Ты чеченец? – спросил тот на родном языке.
– Да, я чеченец, – ответил Ислам.
– Как тебя зовут?
– Ислам.
– Где твой отец? – Это был очень кавказский вопрос.
– Он умер.
– Садись!..
Ислам забрался в машину. Неизвестный чеченец вывернул с небольшой площади у мечети и двинулся по дороге, ведущей в горы.
– Куда мы едем? – спросил Ислам.
– У нас лагерь далеко в горах. Амиру понравится, что ты из нашего народа. Мы, чеченцы, должны держаться друг друга.
– Да, это правда.
– Ты сказал, что твой отец мертв. Как это произошло?
– Его убили.
– Русские?
Ислам понял, что надо соврать, но так, чтобы оставаться как можно ближе к истине.
– Да, неверные. Один из них торговал запретным.
Водитель прищелкнул языком, типично по-кавказски. Его, как и всех горцев, распирало желание похвастаться, он не мог держать язык за зубами.
– Аллах даст, мы еще будем брать Москву точно так же, как они взяли город Грозный. У нас в зиндане сидят два русских раба. Наш амир захватил их, чтобы получить выкуп. Хвала Аллаху, русские такие глупые, что суются сюда, на земли правоверных. За них заплатят выкуп, и мы будем богатые. – Водитель толкнул Ислама в плечо и заявил: – Сам понимаешь, твоей доли тут нет, ты только пришел. Но амир часто выходит на пути Аллаха, и наши бойцы, которые идут с ним, никогда не будут бедными. Я тут четыре года. По милости Аллаха уже дом могу купить. Мы тут самые богатые, а местные – полное ничтожество. Жить не умеют!..