Вообще-то я и предполагал нечто подобное, хотя, естественно, подробностей знать не мог. Сейчас, при внимательном осмотре, я не обнаружил в канаве ничего похожего на свечение, свойственное человеческому телу. Значит, засаду уже убрали, но сами обосновались на ферме. Там их было много. Но в любом случае путь мой лежал именно туда. Захватить кого-то, как я планировал раньше – в канаве, уже невозможно. Придется наведаться на ферму.
Туда вели два пути. Первый и естественный – напрямую через скалы (вернее, между скал), потом вверх по холму, по открытой местности, но старательно маскируясь, чтобы не попасться на глаза часовому. Второй путь был более удобен, хотя не слишком приятен с эстетической точки зрения – через канаву. Так наверняка ближе, потому что копать ее зигзагами никто не будет. А выход из канавы наверняка рядом с фермой… Я выбрал второй путь как более короткий и ведущий непосредственно к цели.
Глава третья
Спуститься в канаву удалось легко. Глубиной она была чуть меньше двух метров, и при моем росте сто семьдесят восемь сантиметров идти там можно было в полный рост. Только под ногами был, видимо, слежавшийся навоз – к счастью, слегка промерзший и обезвоженный. Хотя бы не жижа, и то хорошо. А уж запах я как-нибудь перетерплю. Конечно, основательно сам пропитаюсь им, но пусть потом бойцы группы нюхают и понимают, что, оставаясь чистым, благоухая дорогой туалетной водой, победить противника сложно.
Долго не раздумывая, я двинулся вперед, хотя и не так быстро – в канаве было очень темно. Сразу прибегнуть к подсветке фонарем я не решился и, только несколько раз споткнувшись, все же решил, что осматривал окрестности внимательно, никого не видел, а с фонариком пройду быстрее, чем кто-то сможет приблизиться к канаве. Фонарик был в кармане – небольшой, слабенький, обладающий, как и полагается в боевой обстановке, рассеивающей линзой. Но он меня выручил. Дальше я двинулся уже почти бегом, освещая пространство перед собой на три метра вперед.
В одном месте путь мне преградили останки какого-то животного – или собаки, или волка. Наступать на них, даже на смерзшиеся, было неприятно. Потому я просто перепрыгнул через окоченевший труп, едва при этом не ударившись головой о перекрытие.
Путь был недолгим – насколько я помнил, не более полутора сотен метров. Прикинув, что уже приближаюсь к цели, я выглянул наружу в том месте, где канава была не прикрыта. Чувство дистанции и в этот раз не подвело меня. Я оказался в полутора десятках метров от ближней фермы – той самой, обозначенной Полтора Коляном как склад навоза. Прежде чем выбраться наружу, высунул голову и осмотрел все вокруг сначала невооруженным взглядом, потом через бинокль с тепловизором. Дальнее здание фермы мне не было видно, не заметил я и часового. Все было тихо. Я приготовил оружие, выбрался наружу и перебежал к углу, от которого после короткого осмотра места перебрался ко второму зданию.
Мне не нравилась погода. Похолодало до того, что мерзли кончики пальцев при настройке бинокля. Хотя снега здесь не было, почва под ногами похрустывала. А это меня демаскировало. Впрочем, почва точно так же хрустела и под ногами часового, обходившего третье здание по периметру. Услышав его шаги вдоль ближней ко мне стены здания, я прикинул время, необходимое ему на полный обход. Здесь ошибиться было сложно. Потом я дождался, когда часовой скроется за углом, и перебежал к дальней от себя стене, по пути остановившись у окна, за которым горел свет. В окно я не заглядывал. Там не разговаривали; наверное, люди отдыхали. По крайней мере, храп нескольких человек я услышал явственно. Их, учитывая боевые навыки часового, можно было всех взять голыми руками. Но я себе такую задачу не ставил. Мне хотелось доставить на базу хотя бы одного. Да вот хоть бы часового…
Я прислушивался к его шагам, перебросив пистолет-пулемет на ремне за спину, чтобы не стеснял рук, и терпеливо ждал. Шел он как бык – ступал тяжело, громко и уверенно, с чувством собственного достоинства и ставил ногу, кажется, на всю ступню. Здоровый, должно быть, детина… Мне даже стало интересно, в самом ли деле у часового такая походка. И я, чтобы удовлетворить любопытство, позволил себе отступить от угла на три метра и прижаться к стене, чтобы дать ему возможность выйти из-за угла и сделать напоследок хотя бы два-три шага. Впрочем, мною двигало не только любопытство. Смутно я помнил, что где-то уже встречал человека с такой походкой… Впрочем, гадать у меня времени не было. Я мог себе позволить подождать всего с десяток секунд, в течение которых часовой должен был выйти из-за угла.
Луна в очередной раз выглянула из-за тучки – и осветила часового, вывернувшего ко мне. А я стоял в тени, прижавшись к стене, невидимый для него, и приготовился нанести удар основанием ладони чуть ниже уровня груди, что сразу отключит противника. Но луна меня выручила – я успел рассмотреть, что парень не просто укутался в несколько одежек, а натянул бушлат на бронежилет. Ударив по нему, я только отобью себе руку. Так что уже, что называется, «в полете» я переориентировался и послал руку выше, прямо в челюсть.
Понял ли этот гусь, что он стал добычей охотника или вообще не успел сообразить, что вдруг прилетело из темноты?… Раскинув руки, он брякнулся на спину. На всякий случай я добавил повторный короткий удар в лоб. Это то же самое, что «контрольный выстрел», только без смертельного исхода. Все остальное было делом техники. Припасенной заранее веревкой я связал часовому руки за спиной; ноги связывать не стал, но петлю на шею все же надел и соединил ее с руками. Если он попытается высвободить руки, будет затягивать петлю на горле. Не забыл и про кляп, чтобы не орал, пока я его тащу. Потом повесил на шею ремень трофейного «тупорылого» автомата «АКСУ-74», взвалил парня – а это был именно парень лет двадцати пяти, не старше, – на себя, спина к спине, и побежал. Теперь я уже не стремился сильно маскироваться, хотя топать, как топал недавно мой пленник, не стал. Но под двойной тяжестью шаги мои все равно легкими назвать было трудно. Однако долго так бежать я тоже резона не видел, тем более что пленник начал хрипеть и шевелиться за моей спиной. И тогда я его просто «уронил» на камни.
– Ну что, гусь лапчатый, своими ногами пойдешь?
Глаза у парня были открыты, смотрел он на меня с легким ужасом, но положение свое понимал и, не имея возможности ответить, только замычал и закивал головой. Умница. Понимает, что идти я его все равно заставлю.
Я поднял пленника, взявшись не за воротник, а за веревку, проходящую между лопаток от горла к рукам, при этом затягивая петлю, заставляя его кашлять. Но парень сообразил, что чем быстрее он поднимется, тем быстрее сможет глотнуть воздуха. Мне его даже торопить не пришлось.
– Вперед!
Веревку я из руки не выпустил, иначе как без вожжей править? И направлял пленника, чтобы тот бежал туда, куда следует бежать. В темноте я ориентировался легко и сразу нашел тропы, идущие в нужном направлении. Встретить кого-то в это время суток в такой местности было трудно. Тем не менее я дважды укладывал пленника мордой на камни и осматривал местность вокруг в бинокль с тепловизором. После последнего взгляда в электронные окуляры я определил и две камеры наружного наблюдения базы. Причем одна из камер слегка помигивала своим тепловым сиянием – значит, где-то барахлил контакт. Надо сказать дежурному, чтобы проверил.
Камеры, конечно же, показали и меня, и пленника. Нас ждали. Правда, на подходе к базе я задержался. Что-то мне не понравилось на дороге, когда я в последний раз смотрел в бинокль. Тепловое свечение было, но какое-то странное, рассеянное, вытянутое и быстро исчезало. Поэтому дорогу я переходил крайне осторожно. А последние сто пятьдесят метров заставил пленника бежать во все лопатки, подгоняя раструбом пламегасителя его же собственного автомата. И только у ворот, потянув ноздрями, сообразил, что именно видел в бинокль.
На базу приехала машина, у которой барахлил дизельный двигатель. Выхлопы не полностью сгоревшей солярки заполняли воздух над дорогой и в отсутствие ветра не улетучивались достаточно долго. Машина, видимо, прибыла только перед тем, как я вошел в зону прямой видимости базы.
* * *Я толкнул пленника в спину. Ноги у него не были связаны, и он вполне мог бы шагнуть вперед, тем более что толчок был не сильным. Но он предпочел упасть, то ли играя в какую-то свою игру, то ли просто от усталости после легкой пробежки. Не привык со своей походкой бегом бегать…
– Принимайте подарок, – сказал я, рассматривая тем временем маленький старенький грузовичок, притормозивший сразу за воротами. Водитель стоял рядом с распахнутой дверцей. – Что у тебя с двигателем? Где-нибудь в дороге встанешь, долго придется ждать, пока найдется, кто тебя до места дотащит.
Водитель был местным, на слова мои отреагировал только тем, что сморщил нос. Считал себя, видимо, большим специалистом в автомеханике. Но на дороге стоять ему, а не мне, и я настаивать не стал.
Я толкнул пленника в спину. Ноги у него не были связаны, и он вполне мог бы шагнуть вперед, тем более что толчок был не сильным. Но он предпочел упасть, то ли играя в какую-то свою игру, то ли просто от усталости после легкой пробежки. Не привык со своей походкой бегом бегать…
– Принимайте подарок, – сказал я, рассматривая тем временем маленький старенький грузовичок, притормозивший сразу за воротами. Водитель стоял рядом с распахнутой дверцей. – Что у тебя с двигателем? Где-нибудь в дороге встанешь, долго придется ждать, пока найдется, кто тебя до места дотащит.
Водитель был местным, на слова мои отреагировал только тем, что сморщил нос. Считал себя, видимо, большим специалистом в автомеханике. Но на дороге стоять ему, а не мне, и я настаивать не стал.
– Как прогулялся? – спросил подполковник Лагун.
– А что же не прогуляться? Погода хорошая, воздух свежий, можно и погулять. Вон, и попутчика по дороге подобрал.
– Ты хочешь сказать, что туда и обратно сгонял? – с усмешкой и недоверием спросил Полтора Коляна. – По времени ты только к ферме подходить должен.
– У нас с тобой разные марки часов, – спокойно ответил я, заглядывая ему за плечо, для чего мне пришлось чуть ли не на цыпочки встать. Полтора Коляна переоделся, и я увидел, что он носит погоны майора. Вообще-то старшему лейтенанту полагается со старшим офицером разговаривать на «вы», но если уж я взял тон, следует его выдерживать. – Я не только туда сходил, где твою группу били, я еще нашел канаву, в которой вас дожидалась засада; по канаве добрался до фермы, где отдыхает банда, и попросил их часового проводить меня сюда. Учись работать, товарищ майор!
– Ну ты даешь, спецназ ГРУ… Летать, что ли, умеешь?
– Бегать. Только бегать. И даже пленников умею этому же учить. Немного жестко учу, но качественно. Пленники понимают. И начинают бегать, как никогда раньше не бегали…
Полтора Коляна усмехнулся вполне добродушно. Я давно знаю, что тучные люди зла не держат и обиды прощают быстро. Я не настолько сильно обидел этого майора, чтобы он на меня злился. Майор, словно у меня учился, поставил пленника на ноги, поднимая не за шиворот, а за веревку. Причем впечатление складывалось такое, будто он одной рукой способен встряхнуть бедолагу так, что у того ноги оторвутся от земли.
– Смотри, не придуши его, – забеспокоился Лагун.
– Я аккуратно… Ну что, вояка, пойдем в кабинет к начальству, говорить будем…
Они двинулись в здание, я за ними, но по пути заглянул к дежурному.
– У тебя одна камера контачит. Проверь.
– Я знаю, монитор мигает. Не знал только, что камера. Я думал, в самом мониторе что-то не так… Уже дважды переключал. А ты откуда знаешь?
Я не люблю объяснять, откуда и что я знаю. Так вся интрига пропадет.
– По радио передавали. В новостях…
Озадачив дежурного таким сообщением, я поспешил в кабинет подполковника Лагуна, чтобы присутствовать на допросе пленника. Подумал, что мне это, наверное, разрешат, поскольку пленника добыл именно я. Но сам Лагун посмотрел на меня отчужденно:
– Устал, наверное? Отдыхай…
Я понял это как приказ и собрался уже без обиды закрыть дверь с обратной стороны, поскольку как бывший офицер военной разведки прекрасно понимал, что в каждом деле существуют моменты, к которым допуск имеет только определенный круг лиц. А исполнители, как правило, работают только на своих узких участках и не лезут в чужую сферу деятельности. Но нечаянно бросил взгляд на своего пленника, рассмотрев его уже при нормальном освещении. И сразу узнал его, хотя вида не подал.
Разгляди я его раньше, может быть, и не привел бы парня сюда. И сам, может быть, не вернулся бы так скоро. Недаром я никак не мог вспомнить, где я видел эту гусиную походку… А ведь совсем недавно видел. Мой пленник был одним из омоновцев, которые сопровождали Шахмардана Саламовича Нажмутдинова – того самого Пехлевана, когда он пришел в спортзал батальона мотопехоты, где я проводил занятия со своим взводом. Потом, по дороге к дому владельца ювелирного магазина, этот парень сидел за рулем «уазика» с простреленными стеклами. Я бы узнал его, возможно, и раньше, но темнота и разбитое лицо помешали мне присмотреться. Сейчас пленнику вытерли кровь с лица, да и свет двух лампочек в кабинете был достаточным.
– Что-то сказать хочешь? – среагировал Александр Игоревич на мою задержку.
– Бинокль и оружие возвращаю, – снял я с себя ремни пистолета-пулемета и бинокля, этим объясняя свою задержку. Но автомат пленника я пока оставил при себе на всякий случай. Подполковник на это внимание все же обратил.
– Машина привезла на тебя документы. Утром получишь свое табельное оружие – такой же пистолет-пулемет. «АКСУ», кстати, тоже здесь оставь, пошлем ствол на экспертизу. Проверим, что на нем «висит»…
* * *Я не знаю, чем мне не понравилось поведение подполковника Лагуна. Вроде бы внешне все выглядело нормально. Дело сделано так, что придраться не к чему. Претензий мне никто не высказывал, с моей стороны их тоже не было. Как военный человек я понимал, что подполковник, командир отряда, и майор, командир боевой группы, без меня должны чувствовать себя во время допроса свободнее, потому что я не посвящен в деятельность отряда не просто полностью, но не посвящен вообще. Единственное, что я знаю, что меня взяли сюда на должность ликвидатора. Не слишком приятное дело. Тем не менее, я вынужден был на нее согласиться, чтобы не отправиться в тюрьму особого режима. И, как я понимаю, наверняка существуют многие нюансы этой службы, которые не должны быть известны всем бойцам отряда. И мне в том числе. Тот факт, что я лично захватил и привел столь необходимого в данной ситуации пленника, еще ни о чем не говорит и не делает из меня офицера на особом положении. Тем не менее, что-то мне в поведении Александра Игоревича не понравилось, хотя я сам не мог понять, что именно. Хотя, возможно, это реакция подсознания на то, что я узнал пленника и не сообщил об этом командиру отряда. Собственная вина всегда пытается заставить человека искать других виноватых. Так прожить человеку бывает легче.
А не сказал я по той простой причине, что рассчитывал сам добраться до Пехлевана и опасался, как бы Александр Игоревич не нарушил мои планы, поскольку имел свои виды на мое боевое применение. Лично я видел себя не в ипостаси ликвидатора, а все еще в должности командира взвода спецназа ГРУ. И, чтобы на эту должность вернуться, мне было необходимо добраться до Пехлевана и предоставить следствию необходимые доказательства своей невиновности. То есть мне предстояло доказать только то, что меня обманули. Это снимет все подозрения насчет того, что я был сообщником главаря банды. Я понимал, что задача эта крайне сложная, поскольку и следствие, и Александр Игоревич будут стараться мне помешать. Тем не менее, отчего же не попробовать…
Беда только в том, что я не представлял себе, как это сделать. Дагестанцы – народ гордый и упертый, и заставить их говорить то, что они говорить не хотят, невозможно. Конечно, и среди них, как среди любого народа, встречаются трусы и стукачи, но те, как правило, не берут в руки оружие, чтобы противопоставить себя сильной власти. А если человек взял в руки оружие, значит, уже не трус и не стукач. Если он рискует жизнью ради каких-то своих идеалов или даже просто ради того, чтобы кого-то ограбить, он уже не трус. И запугать такого человека невозможно. Кто привык к риску, тот вообще не сильно пугливый.
Но и это было только половиной дела. Главное теперь состояло в том, как и с какой стороны подступиться к моему пленнику. Передав его с рук на руки Полтора Коляну, я вроде бы отошел от дел. Мавр сделал свое дело, как говорится… А что у мавра есть собственные интересы, хотя о них никто не должен знать, это никого не волнует. Тем не менее, не желая вовсе остаться в стороне, я не стал отлеживать бока, как это делал в камере СИЗО. Поэтому я вышел в холл, куда вытащили небольшой телевизор. Трое бойцов дремали в креслах, вытянув ноги, и еще какая-то троица в белых халатах вела между собой тихий разговор. Что делают здесь врачи, было непонятно, но меня это по большому счету не интересовало. Не следует соваться в чужие дела. И я сел в свободное кресло перед телеэкраном. Я вообще никогда не относил себя к любителям традиционной телевизионной похабщины – а кроме нее, телевидение в России ничего не показывает. Даже в детстве я смотрел только спортивные передачи. Но сейчас я изобразил на лице неподдельный интерес и сел так, чтобы мне был виден коридор, ведущий к кабинету подполковника Лагуна. Как оказалось, я поступил дальновидно. Не прошло и пятнадцати минут, в течение которых я почти непрерывно зевал, как в коридоре появился сам Александр Игоревич. Он шел в сторону холла, сосредоточенно глядя себе под ноги и о чем-то размышляя. Вид у подполковника был не слишком веселый, и я предположил, что пленник сообщил ему мало хорошего, если вообще что-то сообщил.