– Да ничего особенного, я же сказал, – пожал плечами Венька. – Спустишься с крыльца, обернешься, пройдешь по дорожке и исчезнешь в тумане. Ни слова не произнесешь.
Але показалось, что разговор с ней не то чтобы неприятен для него, но, во всяком случае, тягостен. Она не понимала причины этой тягости – вернее, чувствовала, что причина кроется там, в его пустых глазах…
– Обсудили? – Илья вошел в студию, холодно посмотрел на Веньку. – Все ей объяснил?
– Все, – кивнула Аля. – Когда снимать будете?
– Когда платье будет готово, – ответил Илья. – Сейчас модельер придет, мерки с тебя снимет, и вообще – прикинет, как тебя подать.
– Только слишком под начало века не стилизуй все-таки, – произнес наконец Венька. – Маскарад не нужен. Ну, я Юлечке объясню. Илюша, я с тобой поговорить хотел…
Он сидел на краю широкого дивана, нахохлившись, как темная птица, глаза его блестели лихорадочно, с какой-то жалобной надеждой.
– Аля, – сказал Илья, – там секретарша кофе сварила. Выпей у нее. Знаешь, где мой кабинет?
– Найду, – кивнула она, направляясь к выходу из студии.
Закрывая за собою дверь, она услышала резкий, скрипучий какой-то и потому незнакомый, голос Ильи:
– Не о чем говорить, Бен. Не дам, можешь не просить. Я тебя предупреждал.
Аля пошла по коридору направо, потом вспомнила, что кабинет директора – налево. Возвращаясь, она еще раз прочитала знакомую Венькину надпись на двери в студию: «Мешай дело с бездельем, проживешь свой век с весельем»…
«Ни дела у меня, ни веселья», – тоскливо подумала она.
Платье, для которого снимала мерки очаровательная модельерша Юлечка, было готово ровно через два дня.
– Некогда тянуть, – объяснил Илья, когда Аля удивилась таким стремительным темпам. – У нас не Запад, в роль вживаться не приходится. А то я наблюдал, как американцы прокладки рекламируют, – усмехнулся он. – Когда у Кости опыт перенимал. Отбирают по какому-то дикому конкурсу несколько баб, селят их на неделю в пятизвездный отель. Массажист-визажист, все путем. Диета, опять же. И все только для того, чтоб они счастливым голосом сообщили, какой восторг эти чертовы прокладки! Хотя, конечно, они правильно мыслят, – оговорился он. – Чтобы женщина говорила счастливым голосом, ее по меньшей мере надо немножко отмочить в бассейне и вообще – побаловать приличными условиями. Но будем считать, милая, что ты и так счастлива. – Он положил руку Але на грудь. – Я тебя чем-нибудь красивым побалую обязательно, не волнуйся. Но времени нет. Заказ выгодный, кампания по всяким кожаным штукам ожидается гигантская, и ролик голландцы хотят в кратчайшие сроки. Они свои клипы тоже привезли, – заметил он с иронией в голосе, – но по перчаткам хотят с менталитетом… Будет им менталитет! – Он подмигнул Але. – Правда, чижик?
До той самой минуты, когда Илья привез ее в Братцево, где должны были проходить съемки, Аля понятия не имела не только о том, в чем должен выражаться менталитет, но даже о том, что же все-таки она должна будет делать.
Кончался декабрь. Снег наконец-то выпал неделю назад, а накануне растаял. Сумрачное небо было расчерчено ветками деревьев, под ногами хлюпала грязь. Аля с детства терпеть не могла такие промозглые дни: они нагоняли на нее уныние.
– Что нерадостная такая, Сашенька? – спросил Венька, незаметно подходя к ней.
– Чему радоваться в такую погоду? – поежилась она.
К тому же Братцево было рядом с ее тушинским домом, и ей совсем не весело было ехать мимо, думая о маме, сидящей в пустой квартире…
Она переоделась в каком-то холодном закутке старого особняка, на крыльце которого ее и должны были снимать. Особняк был красивый, но до того неухоженный, что даже его подлинная, живая красота как-то блекла, терялась. Он стоял на обрыве над высокой горой, спускающейся прямо к Кольцевой дороге, а обратной стороной выходил на широкую аллею парка.
– Колонны слегка подмазать придется, – распорядился Веня. – Должна, конечно, присутствовать некоторая мерзость запустения, но не до такой же степени.
Вообще, сегодня он выглядел оживленнее, чем два дня назад в студии.
«Что это с ним?» – даже удивилась Аля.
И вдруг поняла: да ведь она впервые видит, как он работает! Конечно, где ей было наблюдать, какими точными могут быть его команды, веселыми – шутки и стремительными – движения. Не в ресторане же…
Но гораздо больше ее занимал костюм, который она впервые надела сегодня. Юля сшила его без примерки, но он сидел прекрасно и вызывал у Али восхищение. На первый взгляд в нем не было ничего особенного. Узкая юбка цвета темной охры, темная же блузка – все это было почти и незаметно под пальто. Зато само пальто казалось Але образцом изящества и какого-то неуловимого очарования. Не слишком длинное, оно не доставало до верха высоких шнурованных ботиночек, и полы его распахивались при каждом шаге.
Но главное в нем было – цвет. Аля даже не знала, как его назвать – темно-лиловый, что ли?
«Фиалковый! – вдруг вспомнила она, как сказал однажды Венька о ее глазах. – Ну конечно, это же фиалковый цвет, и мне он должен идти».
Поверх пальто был повязан черный с проблесками воздушный шарф, который взлетал не только от каждого Алиного движения, но даже от ее дыхания. Маленькая черная вуаль спускалась с полей шляпки.
Все это действительно напоминало старинный костюм. Точнее, одежда была такой, какую Аля могла представить на барышне, жившей в начале двадцатого века. А вообще-то все, что было на ней надето для съемок, она с удовольствием носила бы хоть каждый день, так чудесно оно смотрелось. Даже вуаль на шляпке была только похожа на настоящую вуаль: не густая, она явно была предназначена не для того, чтобы скрывать лицо, а наоборот – чтобы привлекать к нему внимание.
Шарф Аля сама заколола серебряной с чернью заколкой, которую подарил ей недавно Илья. Заколка словно по заказу была сделана, точно под стать сегодняшнему костюму.
И вот Аля стояла на высоком, с выщербленными ступеньками, крыльце и смотрела, как готовят камеры, устанавливают лампы. Илья стоял поодаль и не принимал участия в общей суете. На Алю он тоже особенно не смотрел. Она не могла даже понять, о чем он думает. Ей показалось вдруг, что он просто наблюдает за происходящим, и она даже обиделась слегка на его равнодушие.
Вообще все, что происходило в этот день в парке Братцево, казалось ей странным, не совсем реальным. Резко очерченные голые деревья, синеватый дым внизу, над гудящей Кольцевой, серые клочья снега в низинах, туман в конце аллеи… И сама она в шляпке с вуалью, стоящая в непонятном оцепенении.
«Неужели так все и происходит, так и снимаются клипы?» – медленно думала она.
– Пойдем, Саша. – Венька дернул ее за рукав. – Грим сделаю, и начнем.
– Но ты мне объясни все-таки… – начала было Аля.
– Все объясню, – кивнул он. – Пока рисовать буду.
Грим он накладывал прямо на улице, зайдя только под навес над крыльцом и усадив Алю на вынесенный из особняка облезлый стул. Ассистентка держала зеркало перед Алиным лицом.
– Все просто, Сашенька, – говорил Венька, прикасаясь к ее лицу мягкими кисточками и чуткими своими пальцами. – Надо привлечь внимание к перчаткам. Выходит красивая девушка – ты то есть – из особняка. Серый день, тоска. Свет горит в одном окне, тусклый свет. Она с кем-то там навсегда простилась, понимаешь? Может быть, силуэт его в окне покажем, а может, равнодушной свечой обойдемся. Во всяком случае, она выходит, простившись навсегда. Останавливается на крыльце, не решается уйти. Запоминаешь? – спросил он, словно почувствовав Алину напряженную неподвижность.
– Д-да, – едва выдавила она.
Сердце у нее испуганно забилось от его рассказа. Вспомнился вдруг последний конкурс в ГИТИСе, Карталов, непонятный блеск его глаз под густыми бровями… И как она отказалась играть прощание.
«Да что же это? – со страхом подумала Аля. – Никуда, выходит, мне от этого не деться?»
– А перчатки при чем? – спросила она, чтобы что-то спросить.
– Вот! – усмехнулся Венька. – Зришь в корень! Не верти только головой, а то глаз криво получится. Перчатки при том, что, стоя на крыльце, ты попытаешься их надеть. «Так беспомощно грудь холодела, но шаги мои были легки. Я на правую руку надела перчатку с левой руки», – прочитал он. – Помнишь, конечно?
Аля кивнула, чувствуя, как у самой у нее все холодеет и замирает в груди.
– Вот это и сыграешь, – сказал Венька. – Только это, больше ничего. Перепутаешь перчатки, бросишь их, или так и пойдешь в неправильно надетых – как хочешь. И все, пройдешь по аллее, не оглядываясь. Твоя задача на этом выполнена, остальное мы сами сделаем. Появится какая-нибудь надпись на фоне фирменного значка. «Вернитесь к забытым чувствам», – что-нибудь в этом роде. – Он отступил на шаг, глядя на свою работу. – Опусти-ка вуаль. Чудо, Сашенька! – обрадованно сказал он. – Глаза-то как блестят сквозь нее! Я тебе внизу их чуть-чуть подрисовал – помнишь, заплаканная была, тени потекли? Как раз то, что надо…
Но она уже не думала ни о гриме, ни о костюме. Только о том, как пойдет по аллее, не оглядываясь…
– Но она же оглянулась в конце – в стихотворении?.. – спросила Аля.
– Ну, тогда и ты оглянись, – улыбнувшись, разрешил Венька.
Она даже не заметила, что Илья уже включился в работу, уже командует что-то оператору, ассистентам, осветителям. Девушка с банкой в руке замазывала белой краской граффити на колоннах особняка.
– Активнее, Люда, активнее, – говорил Илья, стоя на нижней ступеньке. – Да не надо сзади, только то, что в кадр попадет. Мы в реставраторы не нанимались.
– Вот отсюда выйдешь, – показал Венька. – Из этой двери. Открывается тяжело – все как надо!
– Учти: ты должна выглядеть хрупкой, несчастной, но ни в коем случае не жалкой, – вмешался Илья. – Несломленная женщина… Это в каждом движении твоем должно чувствоваться, понимаешь?
– Илюха, я предлагаю без репетиций, – сказал Венька.
– Да ты что, Бен? – удивился Илья. – Она же вообще в первый раз!
– Учти, упустим лучший дубль, – сказал тот. – Она сразу сделает как надо, сердцем чую.
– Ну ладно, – не стал сопротивляться Илья. – Почему не попробовать?
Аля только краем уха прислушивалась к их разговору. Она никак не ожидала того, что ей придется играть… Ну, думала, надо будет завлекательно улыбнуться, сделать какой-нибудь красиво-приглашающий жест – что там еще делают обычно в рекламных клипах? И вдруг – прощание, пустой парк, сердечная тоска, от которой меняется даже походка…
Илья напомнил, что она должна остановиться на верхней ступеньке, чтобы можно было крупным планом снять, как она надевает перчатки, дал ей сами эти перчатки – красивые, мягкие, она не успела их рассмотреть, – и съемка началась.
Странно, но Аля совсем не видела всего того, что составляет техническую сторону работы: приближающейся камеры, переходящих с места на место людей, – вообще ничего, что могло бы ее отвлечь. Она открыла тяжелую дверь, вышла на крыльцо. Ей казалось – да нет, не казалось, она действительно чувствовала! – что за спиной у нее, в оставленном доме, остался он – единственный, любимый…
Ей стало страшно – так страшно, что она остановилась в растерянности. Потом все же сделала несколько неуверенных шагов, снова остановилась, обернулась…
– Перчатки, Аля! – словно издалека, услышала она голос Ильи. – Не забывайся, работай!
Она встряхнула головой, точно отгоняя навязчивый призрак, попыталась надеть перчатку и действительно перепутала левую с правой, уронила вторую, присела, чтобы поднять – да так и застыла, сидя на корточках, и закрыла лицо рукой. Вторая, в до половины надетой перчатке, беспомощно повисла.
Аля не понимала, что с ней происходит. Это было какое-то странное, никогда ею прежде не испытанное чувство. Она переживала все, что делала, так, как будто бы это совершалось в ее собственной жизни. И вместе с тем она словно видела себя со стороны, холодным и строгим взглядом. Видела, как вздрагивает рука, белеют тонкие пальцы, как падает на лицо вуаль, на ступеньки – ненужная перчатка, чувствовала, сколько должна длиться неподвижность…
Потом она резко поднялась, сбежала со ступенек и легко, не оглядываясь, пошла по аллее. Она не знала, когда надо остановиться. Туман брезжил впереди, и ей хотелось исчезнуть, раствориться в тумане.
– Все, Аля, стой! – услышала она и наконец обернулась.
Илья догнал ее, положил руку на плечо. Лицо у него было веселым, глаза торжествующе блестели.
– Умница! – воскликнул он. – Нет, ну разве мы не молодцы? Такую девушку нашли для отчизны! Да ты же лицом года будешь, похлеще всяких «Вогов» и «Плейбоев»!
– Правда? – обрадованно спросила Аля. – А мне казалось, я слишком нервно…
– Все нормально, – покачал головой Илья. – Не знаю, что там тебе казалось, а по-моему, ты себя отлично контролировала. Про перчатки и то не забыла, – улыбнулся он. – Жора руки твои отснял в лучшем виде, и нашлепка фирменная видна. Ну, руки мы повторим потом для верности, нашлепку на компьютере укрупним, но это уже дело техники.
Остальное было уже действительно делом техники. Аля повторяла отдельные движения, оператор снимал крупным планом руки, шарф, лицо под вуалью, просил повернуться к свету, наклонить голову то так, то этак, снимал ее издалека в конце аллеи. Она думала, что не сможет повторить то, что сразу получилось само собою, – но, к собственному удивлению, повторяла раз за разом, и даже без напряжения.
Время пролетело незаметно; они еле успели закончить съемку до сумерек. Венька участвовал во всем довольно вяло. Але казалось, что, загоревшись сначала, он вскоре утратил интерес к происходящему.
– Все, ребята, – сказал наконец Илья. – Посмотрим, что вышло. Не дай бог брак на первом дубле, жалко будет!
– Сплюнь, – посоветовал Веня. – Второй раз она так не сделает.
– Почему? – задумчиво заметил Илья. – Алечка совсем не так крепко завязана на спонтанные эмоции, как можно было думать… Ладно, наработались, хватит! – Он обнял Алю за талию, хлопнул Веньку по плечу. – Взбодрись, Бен, все уладится как-нибудь!
Неизвестно, к чему относились его слова.
– Хотелось бы верить, – нехотя заметил Венька.
– Я считаю, пора отметить событие, – предложил Илья. – Все-таки у Алечки первый съемочный день. Первая серьезная роль, можно сказать. – Перехватив Алин взгляд, он добавил: – А как ты думала, милая моя? Клипы – это и есть современное искусство, хотим мы того или нет. Народ смотрит, народ заказывает. А какие еще ты знаешь критерии? Нет, ну вот ты скажи, Бен. – Илья неожиданно загорелся, даже остановился прямо посреди аллеи, хотя разговор, кажется, уже был закончен. – Нет, ты скажи: как еще можно оценить? Мало ли какой мудак скажет, что он шедевр создал, тошнит уже от них с их эстетскими претензиями!
– Несем культуру в массы, – как-то криво усмехнулся Венька. – Вон, и Ахматову привлекли, просвещаем, можно сказать, народ. Поехали, Илюха, – сказал он. – Что-то настроение упало, пора, и правда, взбодриться.
Глава 7
Взбодриться решили в небольшом кафе «Кризис жанра», затерявшемся во дворах Пречистенки. Оно открылось совсем недавно, но, побывав там всего один раз, Илья сразу сказал, что в нем будет неплохо.
– До поры до времени, правда, – уточнил он. – А потом скорее всего молоди набежит больше, чем требуется, и пойдет та же тинэйджерская тусовка, что и у меня в «Зеркале».
Может быть, именно такая судьба и ожидала «Кризис жанра» в будущем. Но пока это был уютный подвальчик, в котором готовили вкусно, играли громко и принимали тепло. Але сразу здесь понравилось, как только она переступила порог и едва не споткнулась о какого-то длинноволосого молодого человека, сидевшего на полу на расстеленной салфетке. Перед ним, на полу же, стояла тарелка с чем-то разноцветно-рисовым. Он стучал по полу ладонями в такт музыкальному ритму и не обращал внимания на то, что едва не попадает пальцами в тарелку.
Вообще, веселье здесь было шумное и какое-то простое – совсем не такое, к какому Аля успела привыкнуть в дорогостоящих ночных клубах. Наверное, не все были здесь трезвы и необкурены, но и это не портило общей непринужденной атмосферы.
– Кормят непритязательно, но сытно, – заметил Илья, быстро проглядев меню. – Курица, рис с овощами… Прямо санаторий!
– Какая разница? – заметил Венька. – Илюшка, позвони Варьке в минкульт, а? Я обещал сегодня объявиться…
Пожав плечами, Илья достал мобильный телефон из кармана пиджака, набрал номер.
– Может, сам поговоришь? – спросил он.
– Нет! – замахал руками Венька. – Скажи, я в туалет вышел. Пусть приезжает, если хочет, черт с ней.
Пока Илья объяснял Варе, где они находятся, Аля рассматривала музыкантов. Это был небольшой джаз-ансамбль, состоящий из молодых ребят с лицами непризнанных гениев. Всем своим видом они показывали, что готовы играть хоть всю ночь напролет и плевать хотели на свою кем-то непризнанность.
– Через полчаса будет, – сообщил Илья. – Зачем она тебе только, не понимаю.
– А куда деться? – с тоской в голосе сказал Веня. – Светка тебе хоть не грозит…
«Странно, – подумала Аля. – Чем же Веньке можно грозить?»
Но особенно задумываться о его проблемах ей сейчас не хотелось. В конце концов, она уже привыкла к тому, что Веня Есаулов постоянно в них погружен и сделать ничего нельзя.
Она думала о своей первой роли и о том, что сказал Илья. Неужели действительно роль в рекламном клипе – это все, что ей предстоит? Але не по себе становилось от этой мысли, хотя в душе она готова была согласиться с Ильей. Слишком уж очевидно было, что время, в которое ей довелось родиться, не расположено к высокому искусству.
«Да и сама я… Кто сказал, что я к чему-то такому расположена?» – думала она.
Множество лиц мелькало в ее памяти: Нателла, еще какие-то молодые девочки – красивые и, как Илья говорил, талантливые. И что? Что ожидало их талант? Полупустые залы, сменяющие друг друга мужчины, неприкаянность, унижение, безвестность, бедность…