Стильная жизнь - Анна Берсенева 32 стр.


– Интере-есно… – не оборачиваясь, услышала она. – Какое, оказывается, мелодраматическое действо намечается! Душевная девушка уходит от бесчувственного подлеца?

Не отвечая, Аля застегнула сумку.

– Если ты думаешь, что выглядишь красиво и благородно, то очень ошибаешься, – насмешливо произнес Илья. – Ты выглядишь как любая глупая баба. Даже еще глупее, потому что эти патетические жесты абсолютно тебе не идут. Нет, но это просто удивительно! – воскликнул он. – Воображать себя черт знает кем и совершенно не чувствовать, как фальшиво себя ведешь!

– Я не знаю, как себя веду, – проговорила она наконец. – Но я не могу с тобой жить. Думаешь, этого мало?

– А то много! – с прежней насмешкой в голосе сказал он. – Да ты просто произнеси вслух: я ухожу от человека, с которым мне хорошо жилось, только потому, что сомневаюсь, не покончил ли с собой один наш общий знакомый, который даже не был моим любовником, потому что он был… Ну, бог с ним. Произнеси, произнеси! Может, тогда поймешь весь идиотизм своего поступка!

Он умел двумя словами кого угодно выставить смешным, это-то Аля прекрасно знала. Но сейчас ей действительно было все равно, как она выглядит. От одной мысли о том, что надо будет провести с ним сегодняшний вечер, ночь, завтрашнее утро, потом опять вечер, – от одной этой мысли укреплялась ее решимость.

И как он мог говорить сегодня так спокойно, так насмешливо, когда даже у нее при воспоминании о вчерашних Венькиных глазах перехватывало дыхание?

– Мне скучно тебе объяснять, – пустым голосом сказала Аля. – В этом нет смысла. Тебе достаточно того, как ты сам себе все объяснил? Ну и хорошо!

Она погладила Моську, открыла дверь и, не оборачиваясь, вышла на лестницу.

Глава 12

Прошел почти месяц с того вечера, когда Аля ушла от Ильи.

Она жила теперь дома, и уныние было главным настроением каждого ее дня. Уныние было во всем: в ежедневных – с тех пор как она вернулась – приходах отца с работы; в попытках мамы сделать вид, будто все в их семье обстоит нормально; в их общем старании не заговаривать о ее расставании с Ильей.

Родители считали, что Аля болезненно переживает то, что произошло с нею в последнее время. Она же, сама себе удивляясь, думала об этом почти спокойно.

Нельзя сказать, что она совсем не жалела о своем уходе. Слишком уж резкий контраст представляла ее нынешняя, однообразная и довольно беспросветная жизнь с той жизнью, к которой она успела привыкнуть. И дело было не в отсутствии шума и блеска.

Дело было в ее одиночестве. Она привыкла ждать возвращения Ильи, привыкла встречать его и думать о нем. И то разочарование, которое накапливалось постепенно, но выплеснулось сразу, в один вечер, все-таки не совсем уничтожило ее тягу к нему.

И спать, прижавшись к его тяжелому, горячему телу… Об этом Аля старалась не думать, но было ведь и это, и эти воспоминания будоражили ее.

Но что было делать? Ни одно чувство пока не перевешивало колеблющейся чаши.

«Значит, я его не люблю, – думала Аля. – Иначе, наверное, не колебалась бы?»

Но что тогда можно считать любовью, способна ли она вообще на это чувство? В этой своей способности Аля сомневалась все больше… Ведь года не прошло с того времени, когда у нее в глазах темнело при одной мысли об Илье, когда она думала, что жить без него не может! И вот – спокойно взвешивает свои чувства, решает, как поступить…

Впрочем, она никому не стала бы высказывать своих сомнений. Хотя – кому она могла их высказать? За время своей светской жизни, познакомившись со множеством людей, Аля не приобрела ни одной подруги или даже близкой приятельницы, с которой ей хотелось бы сейчас поговорить. А Венька был мертв, и о нем она даже вспоминать не могла без слез и боли.

Разве что Нелька, циничная и веселая Нелли Стайдл! Та и в самом деле осталась единственной ее подружкой, и этому Аля ничуть не удивлялась, как не удивлялась и раньше тому, что дружит с такой непохожей, такой по всему далекой от нее девчонкой.

«Видно, детская дружба – самая крепкая», – думала она.

Но все-таки предпочла не говорить Нельке, что ушла от Ильи. Даже не позвонила, когда вернулась к родителям, Нелька узнала об этом сама.

– Алька, ты чего? – звучал ее потрясенный голос в телефонной трубке. – А я, понимаешь, забежала к тебе сегодня в обед – заскочу, думаю, без звонка, порадую подружку. А там возлюбленный твой в одиночестве бутерброд кушает. Ушла, говорит!

Уже через полчаса Нелька сидела на кухне под плетеным абажуром и прихлебывала принесенный с собой ликер «Амаретто».

– Крыша у тебя поехала! – ахнула она, узнав причину ухода – впрочем, изложенную Алей довольно невнятно. – Нет, ей-богу, надо тебя у врача проверить в поликлинике! С папиком его познакомилась, да кто-то там то ли перекололся, то ли еще чего… Ты прикинь, Алька: от чего отказываешься? Мужик – красавец, – начала она загибать пальцы. – Все при нем, включая квартиру. Денег – немерено. Ну ладно, положим, ты у нас бескорыстная. Так ведь сама ж говорила, он тебе ни в чем не отказывал! Любил, выходит?

Нелька допытывалась об этом гораздо требовательнее, чем даже Алина мама.

– Не знаю, – задумчиво произнесла Аля. – Он ведь мне даже не говорил ни разу, что любит…

– Не говорил! – фыркнула Нелька. – Е-мое, как дитя малое! А ты хотела, чтоб он тебе про любовь заливал, а сам по уан доллар выдавал на день – и ни в чем себе не отказывай? Я ж видела, какие ты шмотки покупала, какие он тебе штучки дарил. Не-ет, золотко, ты меня хоть пристрели, а это получше, чем про любовь задарма болтать! И чего б он стал дарить, если не любил? Опять-таки, брал с собой всюду – тоже, знаешь…

– Брал! – невесело усмехнулась Аля. – По-моему, в этом все и дело. Ему, по-моему, лестно было меня повсюду таскать. Я же помню, все на нас оборачивались. Да ну, это неважно. Просто…

– А что тебе, интересно, важно? – хмыкнула Нелька. – Видишь, сама не знаешь!

– Почему, знаю. Он мелкий человек, понимаешь? – горячо произнесла Аля. – Он – одна видимость, ничего внутри! Весь – только стиль, потому так за него и цепляется. Что надеть, куда пойти, кому кивнуть…

– Ой, брось ты это – мелкий, крупный! – Нелька даже поморщилась, как будто разжевала лимон. – Много ты их видела, крупных? Как все равно ты с членами Политбюро КПСС всю жизнь прожила. Тебе б за алкаша местного выйти да на Тушинском рынке носками поторговать по морозцу! Актеришки эти, или кто там еще – сама ж говорила: тот голубой, этот наркоша. А Илюша твой свое дело имеет, и вообще… Не пальцем делан, сразу видно!

– Это точно! – улыбнулась Аля, вспомнив Ивана Антоновича. – Вот именно, что не пальцем…

– Ну не знаю, – пожала плечами Нелька. – Дело, конечно, хозяйское, но я б на твоем месте не торопилась. Нет, – крутнула она головой, – вот я всю жизнь в голову не могу взять: как это люди сами себе проблемы выдумывают? Тут и рад бы выдумать, так и без того невпроворот… Мамаша замуж собралась, Витька, уж до чего дохлый кадр – и у того на работе какой-то облом, боюсь, не соскочил бы вообще. А ты – «мелкий человек»!

Она так похоже передразнила Алю, что та рассмеялась.

– Как он тебе показался? – неожиданно для себя спросила она.

– Кто? – не сразу поняла Нелька. – А, Илья! Да ничего. Как всегда. Чистый, на брюках стрелки. Кто это ему выглаживает без тебя?

– Да мы и при мне отдавали, – ответила Аля. – Стирать, гладить. Маленькая такая фирма, две женщины всего. Приезжали, забирали, потом привозили.

– Ну, не дура? – ахнула Нелька. – В ванной бошевская машина стоит, стирать-гладить на сторону отдавали – и ушла!

Аля только невесело улыбнулась.

Конечно, она думала о нем. Все-таки год почти прожили…

«Может, права она? – думала Аля, вспоминая Нелькины уверенные слова. – Конечно, не из-за того, что стирать-гладить отдавали…»

Она сидела на балконе и смотрела, как маршируют внизу, у самого берега реки Сходни, солдаты из ближней воинской части. С плаца перед казармами доносилось залихватское уханье и подобие какой-то песни.

«Может, правда, любил? Как мог… Все же любят как могут, я сама кому-то говорила. Гордился эффектной подругой, хотел, чтобы было престижно… Но это же все-таки не значит, что не любил!»

Она старалась вспомнить лучшие эпизоды их совместной жизни – и вспоминала. Начиная с «танца семи покрывал» в незабвенный первый вечер, и даже раньше – с того, как он, перешагивая через две ступеньки, поднимался по лестнице ГИТИСа…

Телефон зазвонил неожиданно, Аля даже вздрогнула, хотя звонок был едва слышен из комнаты.

– Да! – воскликнула она. – Я слушаю, кто это?

– Алька? – донеслось из трубки после секундного молчания. – А я просто так позвонил, не думал, что ты дома окажешься…

– Макс… – разочарованно проговорила она, чуть не полминуты догадываясь, с кем разговаривает. – Да, я недавно… Как дела?

Это она спросила, чтобы он ответил «хорошо» и отвязался поскорее: все-таки не такой он дурак, чтобы подробно отвечать на вопрос, как у него дела.

– Нормально, – ответил Макс. – Сессию вот сдал досрочно.

По голосу было слышно, что он взволнован. Впрочем, он почти сразу овладел собой.

– Поздравляю, – сказала Аля.

– Подработать хочу летом, – объяснил он, хотя она не спрашивала. – Жалко целый июнь на экзамены терять.

– Да? В стройотряд опять поедешь?

Разговор тек вяло. Но каким мог быть их разговор? Удивительно, что он вообще состоялся: меньше всего Аля думала сейчас о Максиме.

– Да нет – надоело, – ответил он. – За границу поеду – в Крым. В Коктебель.

– Это теперь называется подработать? – удивилась Аля.

– А что ты думаешь? Я, между прочим, еще в школе в ансамбле пел-играл, и в институте тоже… Блещу разнообразными дарованиями! В летнем ресторане буду петь. Сейчас вот репертуар изучаю. У тебя, кстати, нет записей каких-нибудь дурацких? Ну, попса хитовая или тюремное что-нибудь?

– Нет, – улыбнулась Аля. – Я попсу не люблю и в тюрьме не сидела пока. Ладно, Макс, спасибо, что позвонил. Счастливо поработать!

– Да… – с некоторой растерянностью сказал он. – А ты что, торопишься?

– Да, – ответила она и повесила трубку.

«Любит, не любит… – с тоской подумала Аля. – Вот, Макс меня любит – любил, по крайней мере. И что? Жила бы я с ним?»

Конечно, надо было просто пойти к Илье и «выяснить отношения», это Аля понимала. Но никак не могла решиться на самое простое – пойти, поговорить. Ей почему-то становилось даже страшновато, когда она об этом думала. Что еще поднимется в душе, когда она увидит его?

Ее не удивляло, что Илья ни разу не позвонил, не попытался ее увидеть. Она хорошо знала его характер: он никогда не делал первых шагов к примирению, но и никогда не отказывался от него. Она была почти уверена в том, как он поведет себя при встрече – и, наверное, этого боялась…

Но пойти было необходимо хотя бы потому, что в кармане ее плаща остались ключи от «Фольксвагена». Хоть у Ильи и были запасные, но все же. Да и техпаспорт на машину лежал в одном пластиковом футляре с правами и доверенностью, так что тоже оказался у нее.

«Пойду, – наконец решила Аля. – Техпаспорт-то поскорее надо отдать».

Она решила прийти днем и дождаться Илью. Чтобы было время оглядеться, может быть, собрать еще какие-то вещи и книги, которые она забыла второпях. А скорее всего: просто услышать, как его ключ поворачивается в замке, и понять, что же она чувствует при этом…

В подъезде почему-то было совершенно темно.

«Лампочки, наверно, перегорели, – рассеянно подумала Аля. – Что ж все сразу-то? И лифт не работает».

Впрочем, ей было не до этого. Сердце у нее бешено стучало совсем не оттого, что пришлось подниматься на седьмой этаж пешком.

Она еще постояла перед дверью в раздумье: открыть самой или позвонить?

«Да ведь его дома нет! – вдруг вспомнила она. – Белый день на дворе, он же в студии, наверно, или в офисе. А Моську к кому-то на дачу летом хотел отвезти».

Аля открыла дверь, вошла. Робость охватила ее на пороге, и она остановилась в прихожей, не чувствуя сил пройти дальше. Она не могла понять, что же с ней происходит. Ею не владело какое-нибудь одно сильное, несомненное чувство – любовь ли, ненависть, или хотя бы равнодушие.

Все смешалось в ее голове, в ее сердце.

Она достала заранее приготовленные ключи, техпаспорт, положила на подзеркальник. И снова остановилась, не зная, что делать дальше. Может быть, сразу уйти?

Вдруг Аля услышала какой-то шорох, доносящийся из комнаты, и испугалась. Мало ли что может случиться, когда целыми днями никого дома, да еще замок такой хлипкий, и даже кода нет внизу!

Она быстро прошла по темному коридору. Дверь в комнату была приоткрыта, и оттуда доносились шорохи и неясные звуки. Она легко толкнула дверь, та открылась шире – и Аля остолбенела на пороге.

Совершенно непонятно, почему она сразу подумала о самом невероятном – о каких-то ворах! Просто Илья был дома среди дня, и был не один. Расширившимися от изумления глазами Аля смотрела на него, на Нельку, на разбросанные по полу вещи…

«Семь покрывал! – мелькнуло в голове. – Наверно, даже больше…»

Их одежда валялась на полу беспорядочно, словно еще сохраняя замершую силу вожделения. Нелька лежала на животе поперек широкой тахты, широко раскинув ноги, и выгибала спину в такт движениям нависшего над нею Ильи. Глаза ее были закрыты от удовольствия, сиреневая челка падала на лицо. Она едва слышно постанывала, закусив губу.

С его полуоткрытых губ, наоборот, не срывалось ни звука. Але показалось только, что она слышит поскрипывание его зубов. Илья стоял на коленях, сжимая ногами Нелькины бедра, а руками вдавливая в кровать ее плечи. Движения его были резкими, грубыми, как удары. Наверное, они доставляли Нельке даже боль, смешанную с удовольствием, и заставляли постанывать.

С Алей, во всяком случае, это бывало так…

Глаза Ильи были открыты, но голова закинута назад, и поэтому он не сразу заметил Алю. Их взгляды встретились только через несколько минут. Несколько минут, показавшиеся ей бесконечными, Аля смотрела, как он бьет бедрами, как напрягаются мускулы и блестят от пота густые волосы на его груди.

Он не сразу смог остановиться, даже когда уже заметил ее. Еще несколько раз по инерции дернулись его бедра. Потом он замер, не сводя глаз с Алиного лица.

Нелька тоже не сразу поняла, почему он вдруг остановился. Наконец она открыла глаза, повернула голову, через плечо оглядываясь на него. Потом, увидев выражение его лица, медленно перевела взгляд на Алю – и тоже замерла.

Неизвестно, чего они ждали от нее – крика, истерики, слез? Аля чувствовала только одно: неодолимое, физическое отвращение. Спазмы подступили к горлу, она даже испугалась, что ее сейчас вырвет прямо на ковер. Только поэтому она повернулась и выбежала из комнаты: до тех двоих ей в эту минуту не было дела…

Она пулей вылетела на лестницу – и очутилась совсем в другом мире. Здесь по-прежнему стояла кромешная тьма, а теперь еще пахло дымом и гарью. Хлопали двери на всех этажах.

– Пожар! – несся чей-то истошный вопль. – Да что ж это делается – пожар, пожар!

Аля машинально нажала кнопку лифта, забыв, что он не работал уже когда она шла сюда. Потом, ничего не соображая, но не в силах стоять на месте, она побежала по лестнице вниз. Мелькали этажи, двери со старинными, времен старого МХАТа, медными табличками, новые двери – железные, с сейфовыми замками… Аля ничего не видела и не слышала.

Разве что Басин крик, доносящийся со второго этажа, она расслышала еще на пятом. И, пока мелькали лестничные пролеты, звучал знакомый голос:

– Паразиты, чтоб вам повылазило! Говорила, сожгут нас бомжи – никому дела нет! – Далее следовало такое коленце, что Аля невольно улыбнулась на бегу. – А чего ждать в таком доме! Миша, что ты меня тянешь в квартиру, ты хочешь, чтоб я сгорела? Чего, говорю, ждать, если они дом из храма Христа Спасителя построили, сволочи!

– Бася, выйдем на улицу, – увещевал Мишенька. – Какой храм, чего ты бушуешь? Сейчас приедут пожарные и все потушат!

– Куда – на улицу? – тут же откликнулась Бася. – Ты хочешь, чтоб нас за это время обокрали? Как какой храм, а откуда гранит взяли на этот дом в тридцать седьмом году, чтоб им подохнуть, паразитам, тебе каждый скажет!

Сопровождаемая криками Баси, Аля выскочила из дымного подъезда – и ясное майское солнце ударило ей в глаза.

Илья догнал ее на углу Козицкого переулка. Он схватил ее сзади за плечо, попытался остановить.

– Алька, ну успокойся, подожди! – тяжело дыша, выговорил он. – Да стой ты, можешь ты минуту меня послушать?

Она остановилась, но не оттого, что ей хотелось его слушать, а только чтобы не отбиваться от него посреди улицы.

Она давно его не видела, но он совсем не изменился. Даже сейчас, наверняка одевшись второпях, Илья выглядел изящно. На нем были темно-синие, низко сидящие на крепких бедрах джинсы и светлая джинсовая рубашка с закатанными рукавами и расстегнутой медной заклепкой у ворота.

Аля даже удивилась, что в такую минуту может разглядывать его одежду. Но ведь одежда и всегда была в первую очередь заметна на нем…

– Алька, подожди! – повторил он, переведя дыхание и по-прежнему не отпуская ее плеча. – Ну подожди, давай поговорим! Это, если хочешь знать, даже хорошо – что ты пришла…

– Уж куда лучше, – усмехнулась она, удивляясь своему спокойствию. – О чем нам только говорить, не понимаю.

Они неторопливо пошли рядом по Козицкому, вверх к Тверской.

– Ну, ты сейчас, ясное дело, разволновалась, – сказал он. – Но взгляни на все это трезво!

– А я и не пила, – по-прежнему насмешливо ответила она. – Я сразу взглянула совершенно трезво. Трезвее некуда!

– Ты ушла, слова не сказала, – продолжал он, не обращая внимания ни на слова ее, ни на тон. – Для меня это, между прочим, оскорбительно. Об этом ты подумала?

Назад Дальше