— Что вы хотите?
Камень сделал сальто в воздухе и упал к ней в ладонь. Лидваль чуть не охнул от такого обращения, у него сердце чуть не оборвалось. А Липе было весело.
— Значит, решились! — сказала она. — Значит, будете биться за камушек. А мое сердце уже вас не интересует. Как жаль, что для вас оно стоит меньше этого куска бриллианта… Поищем кого-то другого… Да вы не смотрите на меня так, князь. Это я вслух о своем. А слово держу. Сейчас будете за камень драться.
— Что вы хотите, чтобы я сделал? — спросил он, уже не думая о последствиях, твердо решив идти до конца. Ему чрезвычайно нужны эти деньги.
— Чтобы получить бриллиант? Конечно же, рисковать жизнью!
Смеялась Липа до красноты щек. Лидваль и Урусов терпеливо ждали, когда это кончится. Князь старался не думать о цене, какую с него спросят.
6
Немуров шел медленно, останавливаясь и держась за стены. Он зашел в тамбур. Свет падал из дверных окон, мутный и грязный. В углу кто-то стоял. Отделившись от стены, темный силуэт шагнул навстречу, преграждая дорогу.
— Сожалений мне твоих не надо, и так тошно, — сказал Немуров. — Пусти, стоять тяжело.
— Позволь только один вопросик… Уж очень любопытно.
— Пойдем в купе, там и поговорим.
— Давай лучше здесь, все-таки меньше чужих глаз, да в купе стены тонкие.
Немурову показалось, что ему подмигнули. Или так свет обманул.
— Не наигрался еще в сыщика, Граве? — спросил он. — Смотри, как бы чего не вышло. Ты да Урусов у нас последняя надежда. Все, что осталось от команды.
— А Дюпре? — спросил Граве, дождавшийся в засаде до того, что промерз. В тамбуре не топили, из щелей дуло.
— Барону теперь не до марафона, я его успел крепко отделать…
— Бедный Бутовский! На глазах растаяла команда.
— Ничего, его любимчик Паша Чичеров за всех выступит… Я! Конечно! Слава! Честь! Надежда! — Немуров довольно похоже передразнил манеру Чичерова изъясняться обрывками фраз.
— Еще Ванзаров есть. Надеюсь, он хорошо выступит в борцовском турнире, — сказал Граве и понял, что говорить этого не следовало. Немуров толкнул его в плечо, требуя пропустить. — Все, прости дурной язык! Утешь только мое любопытство…
Чтобы отвязаться от этой надоедливой мухи, Немуров согласился, но торопил. Боль кусала его все злее.
— Ты помнишь вечер, когда Бобби давал прием?
Немуров не счел нужным отвечать: и так понято. Всего-то два дня назад. Такое не забудешь.
— Так вот что интересно, — продолжил Граве. — Рибер крутил большую политику и все время с кем-то общался, а ты вроде был не у дел. И все поблизости Женечки терся…
— Тебе чего надо? — откровенно грубо спросил Немуров. — Ты что вынюхиваешь? Мало этого, с усами, так и ты туда же лезешь?
— Помнишь, незадолго до того, как Бобби стал разливать виски… — Граве невольно облизнулся — …случилось одно маленькое обстоятельство?
— Какое еще обстоятельство?
— Женечка что-то заметила странное… Я это запомнил потому, что она посмотрела удивленно, так удивленно, а за ней и ты глянул. Ну а где два, там и третий. Мне тоже стало любопытно. Только когда я посмотрел, ничего не понял, только чья-то спина мелькнула. Потом все это сумасшествие случилось, ну я и забыл. А вот только теперь вспомнил. Но вот какая история: спину ту я мельком видел. И что в ней было такого интересного, не знаю.
— Что ты от меня хочешь? — спросил Немуров, чувствуя, как его задели, но поворачиваться не стал. Кто-то быстро пробрался через тесный тамбур.
— Только одно: вспомни, что так Женечку удивило?
Немуров охнул и здоровой рукой толкнул Граве.
— Пусти, мне лечь надо…
— Так что она увидела? — наседал тот.
— Ты ошибся, я ничего не помню, — сказал Немуров и пошел в вагон, но обернулся на пороге: — И не вздумай лезть с вопросами к Женечке. У меня хоть одна рука осталась, но хватит, чтобы из тебя дух выбить. Понял? И близко не приближайся к ее купе…
Граве обиделся. Он не мог ошибиться. Он так долго вспоминал эту мелочь, какая на званых вечерах и балах случается через секунду. Кто-то на кого взглянул, кого-то что-то заинтересовало. Что тут такого? Но ведь это же было! Было в этом нечто важное. Если бы только знать, чью спину видел. И что в ней было такого? И почему Немуров так обозлился? Следовало немедленно это обсудить. Граве заглянул в ресторан и убедился, что Ванзаров чрезвычайно занят беседой с официантами. Они стояли тесным кружком и о чем-то шептались. О чем можно так дружески беседовать с обслугой, Граве не представлял. Наверное, меню обсуждает. Дело это важное, тут мешать нельзя. И он тихонько выскользнул в тамбур.
7
Николя бился, как лев. Он требовал, угрожал, просил и обещал жаловаться, чем исполнил оба долга, свой и долг проводника, до конца. Только слушать его не стали. Сунули красненькую бумажку и предложили катиться, куда глаза глядят. И не совать нос в дела взрослых. Последнее замечание Николя особо задело. Даже в форме проводника его считают ребенком. Когда же это кончится! Он показательно сложил руки и остался где был. Внимания на него никто не обращал. Командовала Липа. Она указала окно, какое следовало открыть, а сама встала у следующего.
— Слишком просто, — сказал она, оценивая расстояние. — С вашей тренировкой гимнаста, князь, это пара пустяков. Придется вам немного постараться… — И она отошла еще назад. — Вот с этим окном будет в самый раз… Готовьтесь, князь. Разминаться будете?
Урусов прижался к двери своего купе. Он старался не думать, что ему предстоит. Большие деньги легко не даются. А тут все просто: или сорвется, и он уже ни в чем не будет нуждаться, или станет богатым. Чего так долго хотел. Задача для тренированного тела была ерундовой. Если бы поезд стоял. Такое везение ему не досталось. Липа потребовала большего. Ему предстояло вылезти наружу через окно, когда вагон несется на скорости километров сорок, зацепиться за ледяную раму, а ногами за выступ вагонной обшивки. И не только удержаться, что на самом деле непросто, а перебраться до другого открытого окна. Между которыми находилось еще одно закрытое окно. Трюк для циркового гимнаста, а не спортивного.
Видя, как бледен князь, Липа проявила милосердие. Она предложила ему отказаться. И забыть спор. Как будто ничего и не было. Только колье она выбросит в ночь. Пусть пропадает. От отчаяния Лидваль сжал костыль, а князь спросил разрешения переодеться в купе. Ему разрешили.
— Хотите пари?
Лидваль не знал, что ответить. Может, ему теперь предложат прогуляться по крыше. С раной в мягкой части тела шансов у него не было. А если эта вздорная девица предложит еще какой-нибудь бесценный приз? Что тогда: бросаться головой в пропасть?
— Да вы не бойтесь, ничего страшного от вас не попрошу, — сказала она, вглядываясь в бегающие глазки. — Вы мне неинтересны как мужчина.
— На что же пари? — спросил Лидваль, уже чувствуя, что зря во все это ввязался.
— На Урусова, на что же еще…
— Каковы ставки?
— Если князь сорвется, — сказала Липа, четко выговаривая слова — …будете свидетелем, что он сам этого захотел. За это получите бриллиант даром.
От такого предложения пересохло в горле. Ему страстно захотелось, чтобы так и вышло: Урусов поскользнулся, на руках долго висеть не смог и с прощальным криком упал под откос. Он так живо представил эту волнующую картинку, что и сам поверил, что такое случится. И камень будет его даром!
— А если он справится?
— Тогда в утешение я раскрою вам тайну, почему в вас стреляли…
— Откуда вы знаете об этом? Это же секрет…
Липа только подмигнула.
Урусов вышел из купе в брюках, гимнастической майке и на босу ногу. Он тщательно разминал пальцы и поигрывал мышцами рук. Нужна была хорошая тренировка, чтобы прийти в форму. А тут еще и ужин так некстати давил на желудок. Но разве эта жестокая женщина даст время подготовиться! Урусов даже заикаться не стал. Не станет потомок царей так унижаться. Будь что будет.
— Князь, да вы решили выиграть приз! — обрадовалась Липа. — Тогда не станем тянуть! Лидваль, открывайте!
Проводник с наглой физиономий и не думал помогать. А бриллиант был так близок. Лидваль отставил костыль и надавил на раму. Она поддалась легко. Ворвался ледяной ветер, Липа поежилась.
— Князь, за окном холодно, подумайте, чем рискуете, — сказала она.
Урусов потребовал начинать. Он боялся, что еще немного, и его сильная личность окончательно не выдержит. Откажется и убежит в купе. И потом до конца жизни он себе этого не простит. К счастью, дружелюбный Лидваль проковылял к другому окну. Теперь по коридору гулял ледяной сквозняк.
— Удивите нас, князь! — крикнула Липа громче грохота колес.
Мелко перекрестившись, Урусов полез в окно. Он закинул корпус за раму и лег на нее животом. Голые пятки жгло нещадно. Он заставил себя не думать о боли. Нащупав большими пальцами ног кромку железного выступа, Урусов вцепился в раму широко расставленной пятерней и спружинил вниз. Над краем окна виднелось его темечко. Волосы рвал ветер.
Мелко перекрестившись, Урусов полез в окно. Он закинул корпус за раму и лег на нее животом. Голые пятки жгло нещадно. Он заставил себя не думать о боли. Нащупав большими пальцами ног кромку железного выступа, Урусов вцепился в раму широко расставленной пятерней и спружинил вниз. Над краем окна виднелось его темечко. Волосы рвал ветер.
— А ведь у него выйдет! — с некоторым восхищением сказала Липа.
Урусов совершенно исчез в темноте. Лицо его, напряженное и красное от натуги, появилось в закрытом окне. Словно он тонул и просил помощи, чтобы ему открыли. Глаза его оказались на уровне подоконника, князь ничего не видел, жмурился и двигался на ощупь. На ветру смотреть было невозможно.
— Сейчас самое время выиграть приз, — сказала Липа, подталкивая Лидваля локтем. — Еще немного, и наш герой вылезет на финише. Мои правила ничего не запрещают. Ну как, рискнете?
Лидваль и сам об этом подумал. Стоит только стукнуть в окно или как-нибудь напугать. Надо совсем немного: резкое движение или чуть-чуть подтолкнуть так, что никто и не заметит. И все, приз у него. Не надо думать, что будет после, выкрутится. Только вот на последний шаг решиться он не мог.
— Смотрите! Смотрите! Рука уже в окне… О, как будто призрак к нам лезет…
Князь и правда мало походил на человека. От напряжения лицо его стало пунцовым, а тело покрылось морозной белизной. Он двигался как привидение, медленно и размеренно, отсчитывая в голове цифры, чтобы не заспешить и не сорваться в последний момент. Оставалось совсем немного…
— Да он уже и второй рукой уцепился! — вскричала Липа. — Лидваль, решайтесь!
Но было поздно. Он как завороженный смотрел на медленно поднимающуюся голову, а за ней и торс. Урусов приподнялся, чтобы переместить центр тяжести в вагон. Ног уже не чувствовал, ладони резала кромка рамы, и он не замечал холода. Это значит, что еще немного, и мышцы перестанут слушаться. Остается несколько секунд, чтобы выжить. Князь резко нырнул и весом тела полетел вниз. Падая, он задел лбом оконные поручни и приземлился боком. Ноги его стукнулись с гулким эхом деревяшек. Он лежал на ковровой дорожке и судорожно хватал воздух. И встать уже не мог. Ступни покраснели и разбухли, а вместо рук была кровавая каша.
Липа опустилась перед ним на колени.
— Ай да князь, — сказал она, приподнимая его за подбородок и накидывая на шею колье, как собачий поводок. — Носи, ваша светлость, заслужил…
Князь хотел что-то ответить, но из глотки раздались глухие хрипы.
— Проводник! — закричала Липа. — Почему окна раскрыты? Закрыть немедленно! И вызовите доктора! Там, в дальнем купе, прячется один чудодей! Его светлость обморозил конечности!
Николя, смотревший на все это как завороженный, очнулся и бросился поднимать раму. Встав с колен, Липа приблизилась к Лидвалю.
— Будете жалеть об этом всю жизнь, — сказала она, приблизив к нему лицо. — Вы настоящий трус, Лидваль. Трус с костылем. Как вы жалки!
Липу разрывал смех. Запрокинув голову, она смеялась громко и натужно. Смех ее был слышен, даже когда она скрылась в купе.
— Не буду, — сказал Лидваль, глядя на кашляющего у него в ногах князя. — Я у него куплю… Урусов, за сколько камешек отдадите?
Князь попробовал встать, но ступням было больно даже на ковре. Он сел, скрестив ноги и уложив драные ладони на коленках, как язычник, совершающий ритуал поклонения солнцу.
— Сто… — прохрипел он.
— Да вы с ума сошли! Пятьдесят, не больше!
— Пошел вон… — И князь тяжело закашлял.
— Хорошо, шестьдесят. Но это крайняя цена! Соглашайтесь.
— Сто… Или пошел вон, чернь…
Лидваль подумал, что мерзавка была права: он уже начал жалеть, что не воспользовался ее советом. Хуже было другое: из конца вагона на него внимательно смотрел господин Ванзаров. С лица его не сходила улыбка, а кончики усов весело подрагивали. От этого Лидвалю стало как-то не по себе. Словно его поймали на мысли. Но за мысль на каторгу не отправят. Не так ли? Глядя на эту улыбку, Лидваль начал в этом сомневаться.
8
Через час все улеглось. Лебедев сотворил чудеса. У Дюпре оказался всего лишь сильный ушиб, немного примочек, времени и покоя, и молодой организм справится. Немурову хватило тугой перевязки груди, чтобы он приободрился и даже выразил благодарность странному проводнику-лекарю. И даже Урусов смог самостоятельно вернуться в купе после того, как его ступни обработали чудодейственной мазью, а ладони обмотали бинтами. К десяти часам вагон совершенно затих, утомленный нескончаемым днем. Кажется, всех сморила дорожная качка.
Граве не мог спать. Вопрос, который казался неразрешимым, теперь стал еще мучительней. Всего-то надо задать один вопрос. У Женечки от этого не убудет. Какая ей разница: вспомнит, что ее удивило, и дело с концом. Но пройти вот так в купе он не решался. Быть может, Немуров сидит там и ждет, чтобы поймать его и устроить скандал. Граве не вылезал из купе, твердо решив не говорить об открытии Ванзарову, пока не добьется ответа. Сам начал партию, сам и банк снимет. Надо только найти подходящий момент, когда Немуров уберется в купе. С Женечкой он надеялся договориться без труда.
Послушав, что делается в коридоре, Граве выглянул. Под дверью купе Женечки Немурова не оказалось. Но и за стенкой его купе было тихо. Или спит без храпа, или его там нет. Хитрый уж больно. Граве решил сменить точку наблюдения и переместиться в дальний тамбур, подальше от проводника. Мальчишка этот ему не нравился. Граве все казалось, что он за ним подсматривает. Но это было чистейшей воды сумасшествие. Проводники не могут следить за пассажирами, они следят только за порядком.
Бережно затворив дверь, чтобы Немуров не учуял, Граве отправился в конец вагона. И расположился так, чтобы видеть весь коридор, а самому оставаться незамеченным. Тут было прохладней, чем в купе. Он поежился, но приказал себе ждать. Кто-то тихо его окликнул. Граве оглянулся. Оказывается, он был не один. В сумраке тамбура было еще одно лицо.
— Вы как здесь оказались? — спросил Граве, досадуя, что его засада так просто была раскрыта.
9
Женечка сидела в кресле с книгой, читая, но не понимая ни одного слова. Платье не давало ей покоя. Пятно из ярко-пурпурного высохло в серое, но отпечаталось навсегда. Женечка ни секунды не сомневалась, что Липа теперь торжествует. Она добилась своего. Показала, кому должен был принадлежать Рибер. И хоть в борьбу за такого жениха Женечка не вступила бы по доброй воле, но победа соперницы ее не устраивала. Она так привыкла во всем быть первой, чтобы ее воля была главной! Ничего другого и быть не могло. И вот теперь ей так мерзко отомстили. Это куда хуже, чем плеснуть в лицо безумной девице. Тут сделано с намеком: дескать, пятно на всю жизнь. Смыть его с платья действительно будет трудно. Придется, скорее всего, выбросить. Такое практическое соображение еще больше ее разозлило. Платьев у Женечки хватало. Не в нем было дело. А в том, что Женечка никак не могла придумать: чем же ей ответить сумасшедшей истеричке, за которую она принимала Липу? Шанс сам постучал к ней в дверь.
Позднего гостя Женечка приняла радушно. Выразила, как рада его видеть и никакого беспокойства он не доставит. Напротив, только целый день о нем и думала. Зная, как себя вести, она первой завела разговор о платье. Пожаловалась, что пятно теперь уж не сойдет.
— Именно это вас так беспокоит?
Женечка поняла, что ей хотят сказать, но сделала глубоко невинный вид.
— Это все такие мелкие женские дрязги, что и вам думать о них не стоит, — сказала она, скромно улыбнувшись. Именно так, как у нее выходило лучше всего.
— Вы полагаете?
— Ах, ну в чем тут разбираться! Все это скоро забудется. Вот увидите: мы с Липой еще будем раскланиваться на званых ужинах. А наши мужья, чего доброго, подружатся. Общество так мало.
— У вас есть новая кандидатура на мужа?
— Что-то хотите предложить мне, господин Ванзаров?
— Хочу, — ответил он. — Есть одна маленькая проблема, которая может разрушить ваше счастье.
— Что же это? — спросила Женечка. — Вы говорите так, будто хотите меня напугать.
— Вам может угрожать опасность куда более серьезная, чем интриги Липы.
— Ну тогда вы меня должны защитить. Вам это не составит труда? — И она пересела чуть ближе к нему, как бы невзначай от толчка поезда.
— Жаль, что вы так легкомысленно это восприняли, — сказал Ванзаров.
10
Пришлось заглянуть в купе проводника. Мальчишка дремал, подложив руку под голову. Он хотел было вытащить тихонько, но случайно задел. Стаканы звякнули. Николя встрепенулся и, щурясь, уставился на него.
— Чего изволите? — пробормотал он, вспоминая, что он проводник не во сне, а наяву.