Сидящий с края большого стола Голованов подтвердил:
- Совершенно верно. Например, формула триста восемьдесят девятая никак не касается внутриатомных реакций.
У Урландо наморщился лоб, и он встряхнул головой, как бы решаясь говорить только правду:
- У меня "зетом" иногда обозначались световые кванты. Мне удалось понять интимный процесс образования материальных частиц из фотонов, о чем так беспомошно рассуждал в начале сороковых годов знаменитый Леккар и за ним школа Фрэддона. Электроны и позитроны не неделимы, как думают..."
Действительно.
Думают всякую ерунду, беспомощно рассуждают... А тут интимный процесс образования материальных частиц...
И все же, все же...
Юрий Долгушин в те годы в сборнике "Война" (Детиздат, 1938) уже печатал отрывки из романа "ГЧ" ("Генератор чудес"), в котором физиолог Ридан и инженер-электрик Тунгусов, каждый по-своему, но всерьез искали разрешения загадки жизни и смерти. Если научиться управлять сложнейшими нервными процессами, теми, что беспрерывно протекают в человеческом организме, - считали они, - отступит старость, отступят болезни...
Владимир Орловский в романе "Бунт атомов" (1928) весьма впечатляюще описал вполне возможные последствия разложения атома. Невероятный взрыв, никогда прежде не наблюдаемый людьми, разрушенная лаборатория. Адский атомный шарик, вырвавшись на свободу, плывет над городами и полями, все уничтожая на своем пути, даже воздух. Остановить адский шар ничем нельзя, он - материализовавшаяся гибель самой планеты. (Кстати, в начале 50-х ученые действительно опасались того, что взрыв термоядерной бомбы может вызвать цепную реакцию в земной атмосфере). Спасение от атомного адского шарика лишь в одном - вытолкнуть его вон, за земную атмосферу, пусть пылает в космосе эта злобная пародия на карликовое солнце...
Александр Абрамов (1900-1985) в прелестной повести "Гибель шахмат" выводил математическую формулу единственно верного, абсолютно точного шахматного хода...
Как бы учитывался завет М.Горького ("О темах", 1933):
"Науку и технику надо изображать не как склад готовых открытий, а как арену борьбы, где конкретный живой человек преодолевает сопротивление материала и традиций".
Но писатели уже не могли писать так, как им хотелось, и о том, что их действительно волновало. Наружное давление извращало сам ход их мыслей.
"Атом, как известно, колония электронов, а электрон есть не только физическая категория, но также и биологическая, электрон суть микроб, то есть живое тело, и пусть целая пучина отделяет его от такого животного, как человек, принципиально это одно и то же."
Читателю на рассуждения об атомах и микробах было глубоко наплевать. Читатель хотел прослеживать судьбы героев. "Если ученье со смыслом да с добросердечностью сложить, - писал тот же Андрей Платонов, - то и в пустыне цветы засияют..."
Рыжие Кызыл-Кумы... Пылевая буря над Бухарой... Морские суда, брошенные посреди пустыни, бывшей когда-то морем... Бездонное фиолетовое небо Азии...
В 1990 году на задней обложке тома романов Сергея Беляева "Властелин молний", выпущенного Издательством литературы и искусства имени Гафура Гуляма (Ташкент), было сообщено:
"В серии "Фантастика, приключения" в ближайщее время выйдет двухтомник "Советская фантастика 20-40-х годов". Том 1 - "Гибель шахмат", Том 2 - "Адское пламя"
Ни одна из указанных книг не вышла.
АДСКОЕ ПЛАМЯ
Борис Анибал (Масаинов). Моряки Вселенной. Повесть, М., 1940.
Александр Казанцев. Пылающий остров. Роман, М., 1941.
Николай Плавильщиков. Недостающее звено. Повесть, М.-Л., 1945.
Сергей Беляев. Приключения Сэмюэля Пингля. Роман, М., 1945.
Александр Казанцев. Взрыв. Рассказ-гипотеза, М., 1946.
Владимир Брагин. В Стране Дремучих Трав. Роман, М.-Л., 1948
Абрам Палей. Остров Таусена. Повесть, М.-Л., 1948.
Леонид Платов. Архипелаг Исчезающих Островов. Повесть, М.-Л., 1949.
Александр Студитский. Ущелье Батырлар-Джол. Повесть, М., 1949
Вадим Охотников. Дороги вглубь. Повесть, М., 1950.
Лазарь Лагин. Остров Разочарования. Роман, М., 1951.
Валентин Иванов. Энергия подвластна нам. Роман, М., 1951.
Лев Теплов. Среда Рея. Рассказ, М., 1955.
Владимир Немцов. Осколок солнца. Роман, М., 1955.
Георгий Гуревич. Подземная непогода. Повесть. М., 1956.
Глеб Голубев. Золотая медаль Атлантиды. Повесть, М., 1956.
Виктор Сапарин. Однорогая жирафа. Рассказ, М., 1958.
Иван Ефремов. Туманность Андромеды. Роман, М., 1958.
Юрий Долгушин. ГЧ (Генератор чудес). Роман. М., 1959.
Александр Шалимов. Ночь у мазара. Рассказ, М., 1960.
Анатолий Днепров. Уравнения Максвелла. Повесть, М., 1960.
Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий. Путь на Амальтею. Повесть, М., 1960.
1
"Это было в начале сорок девятого. Горбоносой студентки прелестная челка. Я сказал: "Ты похожа на Анну Ахматову!" А она: "Как не стыдно! Ведь я ж комсомолка!" (Валентин Берестов).
А.Михайловский: "Фантастика должна только развивать фантастические идеи науки"
А.Ивич: "Книга должна учить бдительности".
Десятки критиков из года в год подозрительно докапывались: а на чьем это горючем болтаются в космосе корабли фантастов? Н.С.Хрущев выразил эту мысль гораздо откровеннее: чье сало едите?..
Сумрачным вечером, кажется, в октябре, а может уже и в начале ноября 1976 года Виталий Бугров и я, хлюпая башмаками по мокрому, расползающемуся под башмаками снегу, бродили по каким-то московским переулкам, отыскивая дефицитный в те годы изюм. Но говорили мы не о домашних делах, это нам тогда и в голову не приходило. Ни на что, в том числе и на прохожих, не обращая внимания, мы обсуждали попавшие нам в руки не совсем обычные машинописные записи.
Если верить этим записям, наши отечественные фантасты, оказывается, давно обштопали своих многочисленных англоязычных коллег! Самосдергивающиеся штаны, неснашивающиеся калоши, трактора без водителей (все равно водитель запьет и вывалится из кабины), партийные собрания по всем поводам - все путўм, все нормалўк, вот настоящая прогрессивная, в высшей степени человечная фантастика, пусть и ближнего прицела, зато бьет точно, а эти придурки англосаксы черт знает что обсуждали на своих дискуссиях. Артур Кларк и Говард Фаст (тогда уже не друг Советского Союза), Роберт Хайнлайн и Джон Бреннер, Пол Андерсен и Элджис Бадрис, Айзек Азимов и Рэй Бредбери, ну и еще масса занятных людей, и все они говорили не о том, как построить еще один более мощный трактор или скроить еще одни гораздо более быстро самосдергивающиеся штаны, а напротив путались, пугались чего-то, запугивали друг друга. Если А.Кларк замечал, что на его взгляд, Луны мы достигнем в 1970-ом году (дискуссия фантастов состоялась в 1958-ом), а Марса и Венеры в 1980-ом, то Говард Фаст ему возражал: "А не шагает ли астронавтика слишком быстро вперед - если учесть, как мы топчемся на месте в области морали, социологии? По-моему, как-то нехорошо добавлял он, - это и есть настоящая проблема, а не соперничество между двумя блоками или конфликты между профсоюзом грузчиков и правительством". И уж совсем странные вещи говорил А. ван Фогт: "Мы не имели права сбрасывать бомбу на Хиросиму, но раз мы сделали это без угрызений совести, хотя и с запоздалым сожалением, то надо быть уверенным в том, что какой-нибудь американский, русский или китайский патриот не уверит себя в том, что взять инициативу превентивной войны на себя и нажать красную кнопку - это не только неизбежный, но даже высокоморальный и гуманный шаг..."
Но и это не главное. Это мы с Бугровым могли пережить. Больше всего нас поразили слова, сказанные Д.Кэмпбеллом и Мак Рейнолдсом, кстати, даже не фантастом, а всего лишь американским резидентом а Танжере, но человеком почему-то при этом уважаемым.
Вот что они сказали.
Д.Кэмпбелл: "Гипердемократия старается наказать гения, отняв у него большую часть заработка налогами. Тому, кто случайно открыл нефтяное месторождение стоимостью в десять миллионов долларов, просто повезло, и это нисколько не противоречит законам гипердемократии. Он заплатит только двадцать пять процентов налогов, но тот, кто заработал десять миллионов на гениальном изобретении, будет считаться типом асоциальным, врагом народа, и гипердемократия заставит его заплатить за открытие девяносто процентов от всего им полученного. Я, Джон Кэмпбелл, не желаю жить с дураками. И я не хочу стеснять гения своим присутствием. Единственное подлинное право, единственное о чем стоит спорить и говорить - это право быть человеком, отличным от других."
Замахнулся!
А за ним и Мак Рейнолдс: "Если когда-нибудь советский режим будет свергнут, Россия завоюет весь мир. По-настоящему эффективный режим при потрясающих качествах русского народа приведет к экспансии, с которой может сравниться только Римская империя. Американская секретная служба должна делать все, чтобы укрепить советский строй и поддержать Хрущева..."
Не уследила, не справилась с этим важным делом американская секретная служба...
Не уследила, не справилась с этим важным делом американская секретная служба...
"...Я слышу мерную поступь стальных легионов труда на мирных путях. Все наши друзья - в их рядах! Они идут на указанных им народом местах. Их поступь сильна и тверда. И они никогда не устанут, потому что идут в ногу с народом.
Пойдемте с ними!"
Вот где правда - (В.Иванов, "Энергия подвластна нам"), а этот Кемпбелл... "Единственное подлинное право - это право быть человеком, отличным от других"...
Чў попало!
Есть такая коряцкая сказка: гусь сел рядом с человеком, долго на человека смотрел, ничего в нем не понял и полетел дальше.
Чему, впрочем, удивляться, если советская критика и в 70-х о романе Е.Замятина писала так: "Утопия Замятина пророчит, что человек превратится в ноль, а общество станет скопищем муравьев... все до единого принципы, которые Замятин приписывает коммунизму - это доведение до предела логики империализма" (А.Рюриков, "Через 100 и 1000 лет"; не худшая, кстати, книжка о советской фантастике, - Г.П.).
Если когда-то герой А.Грина ("Фанданго") мог заявить: "Я остаюсь честным, потому что люблю честность...", а странные герои Натальи Бромлей откровенно ничего и никого не боясь заболевали "недугом расщепления идей", то в 40-50-х фантасты старались вообще не касаться таких вещей. Официально фантастике предписывалось быть только научной. Другими словами, фантастику всеми средствами превращали в жанр антихудожественный. Фантастике вверялось лишь укреплять веру читателей в близкое и счастливое будущее, а будущее, понятно, определялось успехами науки, ведомой партией и правительством. "Вот вы пришли, чтобы я уморил вас для пользы науки, говорил герой рассказа Л.Теплова "Среда Рея" ("Техника - молодежи", 1955), - стало быть, вы верите в науку." Совершенно недвусмысленно говорилось, что истинно прогрессивной наука может быть только у нас. Не какая-то там кибернетика, придуманная идиотом, и не какая-то там генетика, придуманная монахом, а марксизм, черт возьми, материализм, диалектика! То, что в итоге это выливалось в откровенную механистичность, никого не трогало. Выращивать деревья, то уж по метру в день (Г.Гуревич, "Тополь стремительный"), искать корень кок-сагыза, то уж самый огромный (А.Студитский, "Ущелье Батырлар-Джол")... Даже тип нового романа определился - прозроман ускоренного типа - С.Бобров, "Спецификация идитола". Книги становились гораздо менее интересными, чем биографии их создателей. Тот же Сергей Бобров, автор "Спецификации идитола" и таких авантюрных "прозроманов ускоренного типа" как "Восстание мизантропов" и "Нашедший сокровище" писал о себе: "После революции был недолго заметным деятелем московского Союза поэтов, выпустил три авантюрно-утопических романа, преподавал математику, работал в ЦСУ, побывал в тюрьме и в Кокчетаве..."
Последнее мне особенно нравится.
"Побывал в тюрьме и в Кокчетаве..."
Это вам не измышления бывшего большого друга СССР Говарда Фаста и не анекдоты какого-то Блиша!
Механистичность, похоже, вообще в нашей крови.
В.Г.Богораз-Тан в замечательной монографии "Чукчи", изданной в 1934 году Институтом народов Севера ЦИК СССР, с некоторой грустью отмечал:
"Впрочем, когда местные казенные ученые затевали собрание статистики по собственным домыслам, не списывая с казенных образцов, результаты получались еще более оригинальные: так, в архиве одного из камчатских поселков я нашел копию статистического рапорта следующего рода:
Петр Рыбин................................52 года от роду.
Семен Березкин.........................43 года от роду.
Иван Домошонкин......................47 лет от роду...
Итого всей деревне....................2236 лет от роду."
Однажды - мне только-только стукнуло одиннадцать лет - у одного своего приятеля я увидел тоненькую книжку, бумажную обложку которой украшал рисунок чудовищной обезьяны. Обезьяна боролась с набросившейся на нее пантерой. Вот где, наверное, масса приключений! - подумал я. И наугад раскрыл книжку.
"Бабочки у него были: гигантские орнитоптеры, летающие в лесах Индонезии и Австралазии, и крохотные моли. Орнитоптеры привлекали его величиной и благородной окраской, в которой черный бархат смешивался с золотом и изумрудами. Моли нравились ему по другой причине: расправить тончайшие крылья этих крошек было очень трудно..."
Интересно...
"Он смотрел на большую стрекозу с бирюзовым брюшком, летавшую кругами вокруг него. Стрекоза хватала на лету комаров. Иногда оторванное крылышко комара падало, кружась у самого лица Тинга. Тогда он видел, как оно переливалось перламутром в колючем луче..."
Оторванное крылышко комара меня покорило.
Так, совершенно случайно, я наткнулся на научно-фантастическую повесть "Недостающее звено", что, несомненно, изменило мою жизнь, ибо через некоторое время я вступил в долгую и совершенно замечательную переписку с автором указанной повести - профессором Николаем Николаевичем Плавильщиковым, известным энтомологом и писателем (1892-1962).
Потрясенный проявленным мною интересом, приятель подарил мне книжку, но через неделю ее у меня стащили. Потрясенный этим событием, я, в свою очередь, разыскал "Недостающее звено" в городской библиотеке (благо книжка была издана относительно недавно - в 1945 году) и незамедлительно украл ее. Как бывает в таких случаях, книжку у меня снова увели. Так повторилось несколько раз, пока, наконец, я не получил экземпляр от самого автора - с автографом, в котором впервые взрослый человек обращался ко мне по имени-отчеству. Самое ужасное, что в начале 60-х пропал и этот экземпляр, так что в моей библиотеке хранится сейчас совсем другой, подаренный мне на день рождения старым другом...
Н.Н.Плавильщиков был не просто последним энциклопедистом, он был талантливым последним энциклопедистом. Его "Очерки по истории зоологии" или, скажем, "Гомункулус" до сих пор остаются превосходным чтением для любого возраста, его энтомологические работы до сих пор восхищают специалистов, а на великолепных переработках Ж.Фабра и А.Брэма выросло не одно поколение....
Вообще-то в фантастику писатели часто приходили из науки.
Иван Антонович Ефремов - крупный палеонтолог, основал одну из ее дисциплин - тафономию, учение о закономерностях захоронения ископаемых организмов, Александр Петрович Казанцев - инженер, изобретатель, Александр Шалимов, Дмитрий Биленкин - геологи. Геологом и географом был знаменитый Обручев, младший из братьев Стругацких - астрофизик... Незадолго до войны на месте нынешних Лужников можно было наткнуться на интересную компанию, занимающуюся вовсе не писательским делом. "Не то в луже, не то в озерке, вспоминает А.Казанцев, - плавал в изобретенной им резиновой лодочке, выполненной заодно с резиновыми сапогами-ластами, Юрий Александрович Долгушин. Взрывал на месте будущего стадиона свои чудо-запалы Охотников..." Работал с ними и Г.Бабат, тоже проявивший себя в литературе.
Я открывал для себя фантастику в те годы, когда она определялась именами Александра Казанцева, Ивана Ефремова, Юрия Долгушина, Вадима Охотникова, Владимира Немцова, Виктора Сапарина, Валентина Иванова, Леонида Платова, Георгия Гуревича... Кого-то из них я знал, с кем-то переписывался, кто-то чисто по-человечески помог мне стать самим собой... Самое лучшее, сказал я себе, садясь за второй том Антологии, обещанной Н.Гацунаеву, это вновь увидеть тот мир, конкретно увидеть, понять изнутри...
2
Письма.
Г.И.Гуревич (30.VIII.88): "Шпанов был высок... чуть сутулился, помню серо-седые волосы, кажется, очки. Биография у него колоритная. Кажется. в 1926 году он летал на воздушном шаре, совершил вынужденную посадку в области Коми. Написал об этом десять раз, понравилось..."
Впрочем, это для первого тома.
Г.И.Гуревич (26.VII.88): "...В ноябре 1945 демобилизовался, решил стать писателем. Первые месяцы после войны у людей были наивные надежды на вольности в печати. Начиналась мирная жизнь. Открывались журналы. Фантастику даже просили. Думаю, сыграла роль атомная бомба. Реальностью оказались фантазии... А фантастики не было. Мой приятель и соавтор (Г.Ясный, - Г.П.) организовал свидание с редактором "Огонька" Сурковым. Сурков выслушал в полуха, сказал: "Ну. давайте!" - и забыл... В феврале повесть "Человек-ракета" была готова. В апреле ее приняли в Детгиз, в июле она прошла по радио, в ноябре-декабре была напечатана в "Знание - сила", в июле следующего года вышла отдельной книжкой, в августе, кажется, была одобрительная рецензия Л.Гумилевского в "Литгазете", а в декабре разгромная - в "Культуре и жизни" - "Халтура под маркой фантастики". Дело в том, что повеяли холодные ветры. Дошла очередь и до фантастики..."
Холодные ветры, понятно, это и известное постановление ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года - "О журналах "Звезда" и "Ленинград" - , отмененное только через сорок три года. Выступая в Ленинграде А.А.Жданов сказал: "Советские писатели и все наши идеологические работники поставлены сейчас на передовую линию огня, ибо в условиях мирного развития не снимаются, а наоборот вырастают задачи идеологического фронта и в первую голову литературы."