– Ты вчера так быстро свинтила, как будто жареным запахло, – съязвил Ворон.
– Я же тебе сказала – хочешь темнить – твое право. Но я так дел не делаю.
– Характер у тебя от пластики не пострадал, как я посмотрю.
– Короче, Мишаня.
– А если короче – я тебя жду через два часа в «Стеклянном шаре» – надеюсь, ты еще помнишь, где это, – и он бросил трубку.
Коваль отшвырнула мобильный и, закинув голову, вдруг заорала так, что на шее напряглись вены. На ее крик тут же прибежал Хохол:
– Что?!
Коваль сделала резкий выдох и почти совсем успокоилась, посмотрела на Женьку:
– Ничего, родной, все в порядке.
– В порядке?! Да ты орала, как будто тебя тут режут!
– А очень похоже, что так и есть. Ворон звонил, требует встречи в «Шаре» через два часа.
– Опять?!
– Ой, не кричи! – поморщившись, попросила Марина. – И так тошно – не продохнуть. Ты ведь понимаешь – выбора нет, надо ехать.
– А послать его недалеко ты не хочешь?
– Хочу. Но не могу. Он знает, кто я – и это, как ты понимаешь, дает ему кое-какие преимущества.
– Ты думаешь?.. – начал Хохол, и Марина кивнула:
– Да я почти уверена, что если я откажусь, то первое, что услышу, будет обещание обнародовать известные сведения там, где их всегда будут рады услышать.
Она перевернулась на живот и положила голову на скрещенные руки. Хохол сел рядом, погладил Марину по спине и пробормотал:
– Может, быстро закажем билеты и уедем?
– Ну, ты даешь! – устало отозвалась она. – Во-первых, это не решит проблемы, а во-вторых, я никогда не убегала, поджав хвост.
– О, началось! – вспылил Хохол, вскакивая. – Вспомнила бабка, как девкой была! Понты свои вспомнила! Кому они нужны, понты эти?
– Мне! – отрезала Коваль жестко. – Мне – и потому ты сюда не лезь! Твое место в этой истории сам знаешь какое!
Хохол шарахнул дверью спальни так, что она слетела с петель и, ударившись в стену коридора, упала на пол. Марина села на постели и задумалась. Ехать к Ворону придется – тут даже глупо что-то обсуждать. Надо просто прикинуть, что именно он может ей противопоставить, чтобы заставить помочь. Плохо вот, что снова поругалась с Хохлом, но тот уж слишком стал действовать на нервы. Сейчас еще откажется ехать с ней… Но это не особенно испугало – Марина привыкла рассчитывать на себя в первую очередь.
Когда она вышла из душа, на столе в кухне обнаружился завтрак и свежий кофе, а Хохол, одетый к выходу, курил в приоткрытое окно. Марина сделала вид, что ничего не произошло, но в душе оценила поступок мужа – даже будучи рассерженным, он не смог оставить ее один на один с проблемами.
В машину они сели молча, так же молча доехали до «Стеклянного шара», и только на парковке Женька проговорил, глядя в лобовое стекло:
– Если скажешь, я останусь здесь.
– Нет, не скажу. Ты пойдешь со мной, но обещай молчать и не вмешиваться.
Он пожал плечами и заглушил двигатель.
Ворон восседал в татами-рум, покуривая кальян, чем несказанно удивил Марину.
– Что это? – кивнула она в сторону богато украшенного прибора, и Ворон гостеприимно предложил ей второй мундштук:
– А вот угощайся – узнаешь.
– Я «дурью» не балуюсь, – сбрасывая сапоги, проинформировала Марина, и Мишка захохотал:
– Так и я не балуюсь, все по-взрослому. Да расслабься ты – это просто табак на молоке. Не будешь?
– Обойдусь.
Коваль уселась на низкую софу, опустила ноги в специальное углубление в полу под столом и вдруг почувствовала, что не может смотреть по сторонам. Слишком много было связано в ее прошлом с этим местом, слишком много болезненных воспоминаний просыпалось внутри. И она прекрасно понимала, почему Ворон, всегда сидевший в общем зале, сегодня вдруг пригласил ее именно в татами-рум. Это была своего рода психологическая атака, попытка подавить ее воспоминаниями. «Ну, это ты зря сделал, болезный, – вдруг подумала Марина зло. – Ты меня не убил этим, а сделал сильнее. Теперь-то уж точно я из тебя веревки вить буду – в том числе и за попытку сделать мне больно. Не твое это право – причинять мне боль».
Официантка в кимоно неслышно положила перед Мариной и Хохлом большие листы-меню, украшенные картинками. Коваль даже не поинтересовалась содержимым, воскрешая в памяти японские названия блюд и припоминая, что в прошлое посещение ей это никак не удавалось. Сегодня же, к удивлению, забытые слова всплывали сами собой, и это тоже было хорошим знаком.
– Каракатицу будешь? – с улыбкой поинтересовалась она у Хохла, и тот скривился:
– Опять издеваешься?
– Да ты вспомни – это же вкусно.
– Только выглядит так, что аппетит пропадает.
– Не скажи… – протянула Марина. – Но ты, конечно, мяса хочешь?
– Конечно.
– Тонкацу с черными бобами?
– Вот ее, родимую, и будем есть, – отложив в сторону меню, согласился Женька.
Ворон меж тем, прикладываясь к мундштуку, внимательно наблюдал за ними и не выдержал:
– Ишь, голуби! Прям медовый месяц! – ехидно прокомментировал он.
– Молча завидуй, – очаровательно улыбнулась Марина, соизволив обратить на него внимание.
– Чему завидовать-то? Бедный мужик вон седой наполовину.
– А это тоже не твоя забота, – все так же улыбаясь, отбрила она, поглаживая Женькину руку, лежавшую на софе рядом с ее бедром.
– Пообедаем сперва, потом о делах, – сдался Ворон, поняв, что ему никак не удается сбить Коваль с настроя.
Это предложение не вызвало нареканий.
Марина отметила, что Ворон не заказал спиртного, и расценила это как настрой на серьезный разговор, а не обычные понты с угрозами и пустой треп. Видимо, Мишка решился посвятить ее в свои неприятности – или успел за ночь накопать, откуда в его доме взялся посторонний человек с пистолетом. И то, и другое вполне устраивало Коваль, а потому она спокойно принялась за якитори из куриных сердечек и крошечных осьминогов. Хохол мрачно ковырял хаси в чашке с бобами, и от всей его фигуры исходила волна напряжения. Марина недовольно покосилась на мужа – его нервное состояние выводило ее из равновесия, потому что теперь она будет вынуждена контролировать еще и его, а это трудно, ведь важно и самой тоже быть все время начеку.
– Слушай, а про племяша своего что не спросишь-то? – вдруг изрек Ворон, обмакивая в соус суши с кусочком кальмара.
– А мне неинтересно, – пожала плечами Марина.
– Чего так? Родня ведь.
– С такой родней, ты знаешь, врагов не нужно – сами справятся. Ничего знать не хочу, даже если его вдруг президентом страны выберут.
Ворон согласно кивнул, хотя мысленно поразился самообладанию и совершенно не изменившемуся характеру Марины в каких-то вопросах. Однажды объявив человека мертвым для себя, она уже не отступала от своего решения, вот и с племянником обошлась круто – наказала деньгами, ловко опустошив счета, и теперь не интересовалась тем, как после всего живет ее родственник. А Мишка мог много интересного ей порассказать на эту тему, потому что Колька кинулся к нему сразу, как только обнаружил исчезновение денег. Ворон же развел руками – мол, чем я-то могу помочь? Колька, едва не валяясь в ногах, просил его разобраться и наказать «каких-то залетных уродов, кинувших его жену», но Мишка, с интересом выспросив все подробности, которые и так прекрасно знал, снова отказался:
«Ты, Николенька, пойми – такой «развод» штука хитрая, продуманная, взвешенная. Тот, кто провернул это, не один день схему-то вынашивал, подготовился. А баба твоя на собственной жадности погорела, так что здесь я ничем помочь не смогу. Не откусывай больше, чем в рот входит».
«Была бы тетка жива…» – проскрежетал зубами белый от гнева Николай, и тут Ворона едва не взорвало от возмущения.
Кипя гневом, он сумел удержаться и проговорил тихо и зло:
«А была бы жива твоя тетка, Николенька, она б тебя за причинное место к «Хаммеру» своему привязала и рванула бы по бездорожью кататься – за то, как ты ее перед ментами да перед всем миром выставил. Про нее в принципе слова худого зазря никто сказать не мог – знали, что она по-справедливому дела ведет, без нужды лишнего не кроит, а уж чтоб в бюджет командный она руку запускала – так об этом вообще никто помыслить не мог. Она своих денег в эту командеху гиблую столько ввалила, что не вышепчешь. И только ты, гнида, облил ее дерьмом – мертвую… Так что вали отсюда подобру, пока я не разозлился. А вот с тем, кто тебя на бабки обул, я б водки выпил, кабы знал, кто это».
От этой тирады Колька совсем ослабел и еле вышел из Мишкиного кабинета в «Матросской тишине». Ворон же тогда испытал острое желание залезть в душ и смыть с себя отвратительное ощущение помойной ямы, в которую он словно бы окунулся с головой. Он не осуждал Марину за то, что она перешагнула через кровь, потому что поступок Николая выглядел куда более мерзким по любым понятиям. И при таком раскладе Коваль имела полное право вообще стереть своего родственничка с лица земли, однако не стала – не захотела марать руки. Ворон знал, что отец Марины, родной дед Николая, отказался от внука после этого и больше ни разу не позвонил и не приехал.
Все это он мог бы сейчас рассказать Коваль, но та решительно дала понять, что не желает больше ничего знать – и, возможно, была права в этом своем нежелании.
Марина отложила хаси на подставку и внимательно посмотрела на Ворона. Тот невозмутимо доедал суши с подноса в форме листка лилии и, казалось, вообще забыл, зачем пригласил ее сюда. Хохол откинулся назад, на мягкую спинку дивана, и тоже наблюдал, но только за женой. Ее плотно сжатые губы и прищуренные глаза лучше слов говорили ему о том, она выжидает момент, чтобы начать разговор, потому что видит – собеседник не торопится с этим. Умение терпеливо выжидать не являлось сильной стороной Марины… Хохол не ошибся.
– Ну что, ты закончил трапезу? – спросила она, вытягивая сигарету из пачки.
Ворон, не торопясь, поднес к губам салфетку, потом долго просматривал что-то на дисплее телефона, словно проверял, какую фразу произнесет Наковальня следующей. Но она больше ничего не сказала, закурила и откинулась назад. Хохол недовольно скосил глаза в чуть разошедшийся вырез на блузке, который слишком, по его мнению, явно демонстрировал высокую грудь Марины. В другое время он был бы только рад подобному обстоятельству, но сейчас здесь был Ворон.
– Значит, хочешь о делах… – протянул Мишка задумчиво и снова умолк.
– Я? – удивленно переспросила Коваль, как будто ослышалась. – Поправь, если ошибаюсь, но это ты утром звонил и назначал встречу. Так кто из нас чего хочет?
Ворон резко подался вперед и проговорил:
– Не зарывайся, Маринка. Да, мне нужна твоя помощь, не буду скрывать! Но! Ты все-таки фильтруй базар и сильно не борзей, ага?
– А ты прекрати в кошки-мышки играть, мы не в песочнице! – отрезала Марина, даже не пошевелившись. – Хочешь помощи – так попроси, не обламывайся, не упадет корона в грязь.
– И попрошу, – кивнул он, – попрошу. Влип я крепко с этим банкиром, с этим банком. И не знаю, как разрулить, голову сломал уже. Узнал, кто стоит за ним. Думаю, ты тоже поняла, не дура ведь.
– Что тут непонятного? Объявился преемник Кадета, он тебя и прессует, – спокойно отозвалась Марина. – Суть давай, не юли. Я чем могу помочь? Ни связей старых, ничего. И восстановить нельзя, сам понимаешь.
– Ты просто вникни и посоветуй, а я уж сам разрулю. Выхода просто не вижу, а ты со стороны, глядишь, и разберешься, что к чему. Надеюсь, на этот раз не поимеешь меня, – вдруг произнес Ворон, глядя ей прямо в лицо.
– Я никогда не разводила компаньонов, кому, как не тебе, это знать, Мишаня. Мы сто лет знакомы, я хоть раз тебя кинула? – с легким смешком спросила Марина, маскируя неприятное удивление.
– В открытую – нет. Но был однажды момент, когда твои архаровцы разгромили мой авторынок, чтобы подтолкнуть на твою сторону.
«Ах ты, сволочь злопамятная, – подумала Марина, мило улыбаясь, – значит, вычислил, кто твою автобарахолку в занюханном году прошлого века выхлопнул… Ну, ладно…»
Хохол незаметно сжал под столом ее колено, но Коваль дернула ногой, и он убрал руку.
– Ой, Мишаня, я тебя умоляю, – проговорила она вслух, щелкая зажигалкой, – тогда ситуация была критическая, ты ведь и сам помнишь – если бы мы не объединились, этот молодой отморозок Ашот сожрал бы нас поодиночке. Я тебе просто намекнула, на чьей стороне сила и правда. И потом, мои парни аккуратно работали – ничего из дорогих тачек не тронули, поколотили только угол, где у тебя «темные» машины стояли – «утопленники», перевертыши и прочий хлам – ведь так? Вон хоть у Хохла спроси – он как раз «в теме» был.
Ворон вынужден был признать ее правоту – Марина действительно запретила своим бойцам наносить серьезный ущерб будущему компаньону и соратнику, а приказала громить только машины, чья цена заведомо не превышала разумных пределов. Собственно, когда кто-то из охранников обратил внимание на это обстоятельство, Ворон и заподозрил Наковальню, но доказательств у него, разумеется, не было – только интуитивное ощущение, что провернуть такое могла исключительно Коваль.
– Ладно, замяли, дело прошлое. Так что – поможешь?
Марина долго молчала, взвешивая «за» и «против». Хохол почти физически ощущал, как непросто дается ей решение. Ему очень хотелось, чтобы она отказалась, и мысленно он взывал ко всем известным ему богам, умоляя их заставить Марину отказаться. Но он прекрасно понимал, что, стоит ему сейчас вмешаться, и жена сделает назло. Оставалось только сидеть и выжидать, потому что от его слова ничего не зависело.
– Я не буду играть втемную, – спокойно объявила Марина, и Ворон дернулся. – Не буду – вот хоть режь. Я не хочу подставлять голову неизвестно за что.
– Денег хочешь? – скривился Мишка, и Коваль удивленно подняла бровь:
– Это ты сказал – не я. И раз уж сказал – будь любезен за базар свой ответить. Я же не то имела в виду. Если ты хочешь, чтобы я как-то поучаствовала, то не темни и выкладывай мне все, понимаешь – все, что ты сам нарыл на этого Зелю и его команду, на этого банкира и его прекрасный банк. И то, что ты сам там накосячил, кстати, тоже. И только в этом случае я попытаюсь что-то придумать. По-другому не будет.
– Ты своим гонором, Наковальня, загоняешь себя вечно в безвыходную ситуацию. Не думала, что я могу тебя как-то иначе прижать?
Снова незаметно опустив руку на колено рванувшегося было вперед Хохла, она проговорила почти без эмоций в голосе:
– Нет безвыходных ситуаций. Есть ситуации, любой выход из которых меня не устраивает. Но даже в этих условиях он есть, выход. И я его найду и использую, как бы сильно он меня не устраивал при этом. Понятно? А теперь давай без лишней пыли – согласен на мои условия? Да – будем дальше говорить, нет – спасибо за обед, я уезжаю.
Ворона подобный расклад явно не устраивал. Он не хотел посвящать Марину в некие махинации с золотом, которые проворачивал через банк, как и не хотел, чтобы гонористая баба сейчас встала и вышла отсюда, потому что знал – она запросто сделает это, улетит в свою Англию – чего ей тут? И будет он, Ворон, трепыхаться в одиночку, а это совершенно точно не выигрышная комбинация.
– Л-ладно, – тяжело вывернул он, приняв решение. – Расскажу, как есть, думай что хочешь.
– А это не твоя уже забота – мысли-то мои, Мишаня, – усмехнулась Коваль, выдернув очередную сигарету из пачки. – Ты давай – по существу вопроса излагай, без предисловий и домыслов. Дальше я сама как-нибудь.
Ворон посмотрел на нее почти умоляюще:
– Ты это, Наковальня… полегче дави, ага? А то не выдержу, взорвусь…
– А ты аккуратнее, не забрызгай помещение, – изрек молчавший все это время Хохол, которого угрозы Ворона уже порядком раздражали.
Марина усмехнулась:
– Вишь, как у меня серьезно? Чуть чего – порвать готов любого. Муж – он самый лучший охранник и защитник, Мишка.
– Когда б еще ты меня слушала, – буркнул Женька, – сидела бы дома сейчас, с сыном занималась, а не ныряла бы тут в чан с дерьмом, как приговоренный в Турции.
– Ладно, дорогой, оставь свои энциклопедические познания о системе наказаний в странах Востока. Мишаня, давай по делу уже, – попросила Марина, дотягиваясь до чайника с зеленым чаем.
Ворон понял, что времени колебаться у него больше нет, нужно рассказывать все как на духу и, может, тогда Наковальня даст дельный совет.
– Короче, замутил я темку одну… Честно скажу – схему рассказывать не стану, да и к делу это отношения не имеет, там даже сам банкир не в курсе. Но не могу я этот банк отдать, понимаешь? У меня на него слишком многое в остальных делах завязано, – Ворон вытащил платок и вытер вспотевший лоб. – Понимаешь, слух ходит, что Зеля этот хочет обратно сюда Беса из его Забугряндии солнечной вытащить, на прежнее место поставить. Но я ему мешаю, потому как есть у меня на Гришку кое-что. Кстати, а ты не в курсе, где родственничек твой окопался?
– Нет. И не интересуюсь – мне все равно.
– Жаль, жаль… Но не суть. В общем, нашелся человек, который мне информацию слил о том, что Зеля условие поставил – меня и всех, кто в курсе о имеющихся Бесовых бумагах, убрать.
– Хочешь, я тебе сейчас имя напишу на салфеточке? – ухмыльнулась Марина, моментально поняв, откуда надуло.
Ворон выкатил глаза – не ожидал такой прыти, но ручку из кармана пиджака вынул и салфетку придвинул. Коваль быстро черкнула строчку и передвинула салфетку назад, вызвав явное неудовольствие Хохла, не успевшего рассмотреть то, что там было написано. Мишка взял зеленый листок и, прочитав, медленно кивнул:
– Откуда знаешь?
– А это неважно. Важно, что все еще хуже, чем я думала. И теперь совершенно понятно, откуда пришел этот милый парнишка с пистолетом. И пришел он не за мной, а за тобой, просто тут я под руку попалась. Чуть было не прихлопнули по ошибке – вот досада была бы.
– Досада?! – рявкнул потерявший терпение Хохол, вскакивая. – Да тебе чуть сквозное отверстие в башке не провертели – и «досада»?!
– А ну-ка, сядь, откуда вспрыгнул, – негромко велела жена, – и не мелькай тут с истериками. Что мне теперь – в церковь рвануть грехи замаливать? Так не замолишь их, слишком уж много – не успею. И панику тут разводить совершенно незачем. Мы конкретно знаем, кто прислал этого младенца наркозависимого. И это, скорее всего, не Бес – это Зеля этот самый. И подцепить его теперь могу только я, потому что он знать не знает, кто я такая, даже если Бес с ним и поделился информацией. Но и он не мог ему фотокарточки послать, он понятия не имеет, как я теперь выгляжу.