Беспокоил еще и внезапный отъезд Хохла. Она привыкла, что он всегда рядом с ней, всегда готов ринуться на помощь, а теперь, видимо, рассчитывать на это не придется. В последнее время Женька стал обидчивым и вспыльчивым, и Марина справедливо признавала и свою вину в этих переменах, произошедших с мужем. Он просто устал от ее выходок – ну, в самом деле, кто еще смог бы терпеть ее характер столько лет молча? Но по-женски Коваль была обижена на то, как легко Хохол бросил ее здесь одну. И даже заскреблась у нее в голове пакостливая мыслишка о небольшой мести, благо и повод есть, и клиент имеется – в свете всего сказанного Вороном. Но здравый смысл все-таки одержал верх. Марина понимала – уж что-что, а связь с Мишкой Хохол ей не простит точно. И будет прав.
Ей надоело сидеть молча и ждать неизвестно чего.
– Слушай, Мишка, ты давай или выкладывай, или я поехала отсюда, – решительно заявила Марина. – Я устала очень, хочу лечь и выспаться, а ты тут, смотрю, в жмурки решил играть. Ну, так охрану свою привлеки, и побегаете всласть – все равно ни на что больше не годятся.
– Хорош уже меня подкалывать! – разозлился Ворон, закуривая. – Ну, облажалась охрана – бывает.
– Ой, я утомилась тебе прописные истины выкладывать! – отмахнулась Коваль, вставая. – Надумаешь серьезно говорить – позвони, а нет – больше не дергай меня. Да и с придурком этим, что меня на мушке держал, сам разберись как-нибудь, ага?
Пока Ворон соображал, что к чему, она уже прихватила сумку и вышла из комнаты, спустилась вниз и сдернула с вешалки шубу. Из кухни показался Леон:
– Уезжаете?
– Да. Ты не отвезешь меня в город?
– Сейчас, только предупрежу.
Пока Леон бегал к Ворону, который даже не соизволил спуститься и попрощаться, Марина оделась и вышла на крыльцо. Падал тихий снег, совсем нехарактерный для начала апреля, но в этот регион весна что-то не спешила в этом году. «Началось какое-то пятое время года – дерьмель», – про себя подумала Коваль, спускаясь с крыльца прямо в запорошенную снежком лужу. Скептически взглянув на свои замшевые сапоги, она вздохнула и направилась к машине. Леон, на ходу накидывая кожаное полупальто, нагнал ее уже возле «Лексуса», открыл дверку заднего сиденья:
– Добро получил.
– Красавчик, – пробормотала Марина, усаживаясь на белое сиденье.
Через минуту они уже выехали из двора и направились в сторону трассы, ведущей в город.
– Слушай, Леон… а что – дела-то у хозяина на самом деле так плохи? – поинтересовалась она, чуть приоткрыв окно и вынув сигарету.
Леон неопределенно пожал плечами, и Коваль про себя приплюсовала ему очко за умение держать язык за зубами. Собственно, кто она такая, чтобы задавать вопросы? Верно, просто какая-то Мишкина знакомая, не больше. Значит, придется добывать информацию как-то иначе. Или вообще забыть об этом визите – что, разумеется, предпочтительнее.
В молчании они добрались до дома, где Коваль и Хохол сняли квартиру, и Марина с облегчением увидела припаркованную во дворе прокатную машину. Женька был дома, и это немного успокоило ее.
Попрощавшись с Леоном, Марина поднялась на второй этаж и перед дверью вдруг замерла. Что она сейчас скажет мужу, как поведет себя? И как отреагирует Женька? Она поймала себя на том, что, возможно, впервые не может предсказать, как поведет себя Хохол, и это открытие неприятно удивило.
– Боюсь я его, что ли? – пробормотала Марина с удивлением и вынула ключи.
Света в квартире не было, не работал телевизор, вообще не было слышно никаких звуков – полная тишина и темнота. Марина скинула шубу, стянула промокшие сапоги и прошла в большую комнату. Никого. Никого и в спальне, широкая кровать по-прежнему заправлена бело-голубым покрывалом, обе подушки в чехлах лежат сверху. Оставалась кухня, и вот там-то и обнаружился Хохол в компании бутылки пива. Еще несколько, уже пустых, стояли под столом, а Женька в безрукавной белой майке и тренировочных брюках сидел за столом и сжимал наполовину опустошенную посудину в изуродованном кулаке. Марина дернулась, но смолчала – не захотела обострять отношения еще сильнее.
– Отмечаешь что-то? – миролюбиво спросила она, присаживаясь за стол напротив мужа.
Хохол с каким-то даже вызовом приложился к горлышку бутылки и опорожнил ее до дна.
– Молодец, дорогой. Красиво бухаешь.
– Молчи лучше, – предостерегающе произнес Женька абсолютно трезвым голосом, – не доводи до греха.
«Ух ты! – восхитилась про себя Коваль. – А муж-то включил мужика наконец-то».
– Жень… ну, зачем начал? Нельзя ведь тебе! – осторожно попробовала она зайти с другого бока, но и тут не угадала.
Хохол оскалился и сунул пустую бутылку прямо ей к лицу:
– Не вибрируй, дорогая, оно безалкогольное. В семье из двух уродов один всегда должен быть в адеквате. Ну, у нас это я по традиции.
Марина встала и шлепнула ладонью по выключателю, зажигая большую висячую лампу в виде цветка колокольчика. Кухня заполнилась мягким голубоватым светом, невольно сгладившим напряжение. Коваль прищурилась, внимательно глядя в глаза мужа:
– Женька… ну, хватит, а? Чего демонстрируешь-то?
– Иди отсюда, – неласково попросил он, не отводя взгляда.
– Ну, ударь меня, если хочешь, – спокойно отозвалась Марина, не двигаясь с места. – Только ведь сам знаешь, как дальше будет – ну, не устал еще?
– А ты? Ты не устала? Ничего изменить не хочешь? Для разнообразия?
– Разнообразия захотел? А не разопрет?
– Не разопрет, – кивнул Хохол. – Да только ты-то никогда не изменишься. И в отношениях не поменяется ничего – хоть я наизнанку себя выверну. Сто раз говорено уже – надоело перетирать одно и то же.
Марина подошла к нему вплотную и долго смотрела сверху вниз в серые глаза. Впервые за долгое время Хохол не отводил взгляда, и это ее нервировало. «А шутки-то кончились, – поняла она. – Надо что-то делать».
Взяв в ладони его лицо, Марина осторожно коснулась губ и прошептала:
– Прости меня…
– Так не просят.
– Женя…
– Марина, хватит! – Он стряхнул ее руки и встал, ногой задев пустые бутылки под столом. – Ну, хватит – ведь невозможно уже! Я ведь как думал – ну, перекроила лицо, новую жизнь начала, с нуля почти, теперь все пойдет, как у людей! А ты… я теперь только понял, к чему тебе вся эта свистопляска с пластикой понадобилась. Так тебе проще сюда мотаться – никто не узнает, документов левых у тебя – как у дурака махорки. Опять ты меня лохом выставила, да, Коваль? Как всегда – ты королева, а Хохол псина ручная, откуда свистнут, в ту сторону и рванет.
Он распахнул окно и высунулся до половины, как будто хотел остудить пылающее от гнева лицо. Марина прислонилась к стене и молчала. Она совершенно не задумывалась над тем, что Женька, возможно, прав, и она на самом деле затеяла все эти операции как раз для того, чтобы иметь возможность беспрепятственно въезжать в Россию. Наверное, даже себе она не признавалась в этом – или просто не понимала, что все как раз для этого. А Хохол вот понял.
– Ну, что молчишь? Крыть нечем? – насмешливо спросил муж, закрывая окно.
– Крыть незачем, – поправила она, подходя к нему и обнимая за талию. – Женька, ну, вот как ты делаешь это? Никто никогда не мог понять, что у меня внутри творится, а ты вот всегда все знаешь – как так выходит?
– Да, я слишком много знаю, меня пора убрать, – усмехнулся он, чувствуя, что больше не в состоянии сердиться.
– Глупости не говори, да? – попросила Марина, зарываясь носом ему под мышку. – С такими-то талантами ты сделался совсем незаменимым.
– Ох, дура ты, Наковальня, – вдруг проговорил он хриплым голосом и подхватил ее на руки. – Люблю я тебя – света не вижу, потому и терплю это все.
Она закрыла его рот поцелуем, в душе радуясь, что так легко удалось избежать многочасовых разговоров и разборок, выматывавших нервы обоим и не оставлявшим после себя ничего, кроме горечи и еще большего непонимания.
…Они лежали в прохладном сумраке спальни, и голова Хохла покоилась на обнаженном животе Марины. Коваль сонно перебирала пальцами его волосы и улыбалась рассеянной улыбкой. Все ужасы прошедшего дня мгновенно улетучились, уступив место расслабленному счастью от возможности быть вместе, вдвоем, прикасаться, целовать и любить друг друга. Даже чуть было не возникшая ссора не смогла омрачить Марине этих минут близости. Она изо всех сил старалась сдерживать себя и не доводить Хохла до звериного состояния, понимая, что ему еще не совсем можно так нагружать себя, а дневное потрясение и так очень сильно его ударило. Но Женька, едва только понял, в чем дело, сгреб ее за волосы и приказал «не дурить здесь». Все-таки он очень хорошо изучил ее за проведенные вместе годы, чтобы так легко пойматься на глупую попытку пожалеть его.
– Ну, отдышалась? – хрипловато спросил Хохол, не открывая глаз. – Сигаретку хочешь?
– Нет… полежи со мной! – Марина вцепилась в Женькину руку, едва почувствовав, что он собирается встать.
– Ну, отдышалась? – хрипловато спросил Хохол, не открывая глаз. – Сигаретку хочешь?
– Нет… полежи со мной! – Марина вцепилась в Женькину руку, едва почувствовав, что он собирается встать.
– Да не ухожу я, что ты… сигарету вот хотел… ладно, не буду.
Он вернулся обратно, приняв прежнее положение. На душе сделалось легко и спокойно, Хохол почувствовал, что сейчас Марина принадлежит только ему, признает свою зависимость от него, и эта зависимость ей приятна – ей, ненавидевшей это состояние в принципе. Но с ним все иначе.
Марина думала примерно о том же. Ей нравилось чувствовать себя рядом с Женькой слабой и маленькой, потому что ни с кем другим она не могла себе этого позволить. Только Хохол мог это понять и принять, более того – он страстно мечтал, чтобы Марина была такой не только в постели, но и вне ее. Однако это так и оставалось его несбыточной мечтой. Утром Коваль вновь становилась собой, и ничего поделать с этим Хохол уже не мог.
– Жень, а как ты думаешь, откуда этот залетный сегодня взялся? – спросила она, поглаживая мужа по щеке.
– Ты уверена, что по твою душу? Может, на самом деле наркоман, решил просто денег на дозу раздобыть?
– Нет, – решительно отвергла эту версию Коваль, – сам посуди – чтоб в Мишкину крепость попасть, нужно ходы не одну неделю нащупывать. Какая бы ни была у него охрана, а все ж не такие идиоты, чтобы первый встречный вот так свободно по дому разгуливал, да еще и со стволом под курткой. Значит, это не просто так, это было подготовлено – во всяком случае, его появление не могло быть случайным. Он бы дальше ворот не ушел.
– А ты у Ворона не спросила, с чего у него в хате такие беспорядки? Куда Леон его хваленый зенки свои, очками зашторенные, пялит? – насмешливо поинтересовался Женька, перехватывая руку жены и перебирая пальцы.
– Поинтересовалась. Но он не в курсе вообще – там своего, как я поняла, хватает, и Мишаня затемнил, нагнал туману – не проморгаешься. И – вот чует, Женька, мое сердце – неспроста этот наркуша ствол мне ко лбу прилепил, а не Ворону тому же. Это был мой киллер, и мы с тобой оба хорошо догадываемся, откуда он мог появиться.
Коваль замолчала, ожидая реакции Женьки на свое заявление, но Хохол молчал. У него тоже сразу возникла именно эта мысль, но он отмел ее – не хотелось думать, что это снова гостившая у них как раз перед отъездом Ветка слила информацию своему беглому каторжнику Бесу. Но почему-то именно в этот ее визит Хохол остро почувствовал холодок, исходивший от ведьмы, ее настороженные взгляды в его сторону, то, как она старалась всеми правдами и неправдами остаться с Мариной наедине, а когда Женька пресекал попытки, ощутимо злилась, и ее прозрачные голубые глаза становились мутными и темными. Он несколько раз невольно ловил себя на том, что боится в Веткином присутствии думать о чем-то, разве что о мелочах и домашних заботах, старается не произносить даже про себя никаких имен и названий. Это злило и напрягало, но Марина категорически запретила ему выгонять Ветку, как ни силился он настоять на ее отъезде.
Так что первым подозреваемым оказывался, как ни крути, Гришка – ему было жизненно важно убрать Марину, знавшую о том, что он жив, потому что потом он уже легко бы разобрался и с Вороном, презрев факт наличия у того части компрометировавших его документов. И вообще – эту историю с шантажом Хохол считал исчерпанной и ненужной больше. Бес числился уехавшим за границу на длительное лечение после тяжелого ранения, мэр в городе новый, так что прежние Гришенькины шашни с бюджетом уже вообще мало кого могли заинтересовать. Хотя… сейчас даже тяжелая болезнь не могла при правильном развитии ситуации стать алиби для зарвавшегося чиновника. Но Бес, как справедливо полагал Женька, человек скользкий, не раз выходил из более опасных передряг, так что и здесь наверняка выкарабкался бы. Марина же не слушала никаких доводов, и Хохол давно махнул рукой на все попытки переубедить ее.
– Бес? – спросил он негромко и скорее почувствовал, чем услышал, как она кивнула согласно. – Ну, так-то да – кто еще… А я предупреждал тебя. Какого черта твоя ведьма вдруг свалилась как снег на голову? Ни тебе телеграммы, ни звонка – мол, еду, ждите. Нет – сама, собственной персоной!
– Ой, хватит! – поморщилась Коваль, переворачиваясь на бок. – Что ты как заезженная пластинка!
– А вот хоть заезженная, хоть нет – а все одно плохо дело, – не отступал Хохол, которому эта версия казалась единственно правильной, как и собственные ощущения. – Плохо, понимаешь?
– Плохо – это когда тебя запаковывают в черный, непрозрачный пластиковый пакет. Очень плохо – когда по частям. А все остальное просто мелочи, – коротко хохотнула жена, прижимаясь к нему высокой грудью. – Любишь ты, Женька, краски сгустить…
– Ты зато разводишь пожиже! – фыркнул Хохол, у которого от упоминаний о черном пластиковом пакете мурашки побежали по телу. – Сегодня-то, не понеси меня нелегкая наверх, и точно паковали бы тебя, хоть и не по кускам. Как в бок меня кто ткнул, я ж сидел в кухне с Леоном, кофе пил, и вдруг…
Марина резво перекатилась и оказалась сверху, закрыла рот Хохла ладонью и проговорила:
– Все, родной, хватит. Это прошло. Ты успел.
– Успел… когда это кончится, Маринка?
– Не знаю. Мне иногда кажется, что я до конца жизни буду обречена на какие-то вечные скачки, – со вздохом признала Коваль, разглаживая пальцами сошедшиеся к переносице брови мужа. – Ты вот, наверное, думаешь, что мне это нравится… Нет, Женька, давно перестало. Я повзрослела. Но ты ведь видишь, как все оборачивается… Есть люди, которым я просто не могу не помочь, – Машка, Ветка…
Хохол тяжело вздохнул, обнял Марину обеими руками, не давая соскользнуть на кровать, и вжался лицом в ее шею. Он хорошо знал ответ на свой вопрос, никогда не сомневался в том, что именно его и услышит, но всякий раз надеялся, что произойдет чудо. Разумеется, всякий раз он ошибался. Марина на самом деле не могла не помочь той же Машке – и Хохол не осуждал ее за это. В чем Коваль нельзя было отказать при всех ее недостатках, так это в умении посочувствовать близким и выручить их в трудной ситуации.
– Давай спать, – попросила она вдруг, почувствовав себя совершенно разбитой. – День какой-то был… дурацкий…
– Конечно, котенок, ты засыпай.
– А ты?
– А я рядом полежу, – улыбнулся он, укладывая Марину поудобнее и укрывая одеялом. – Ты спи, родная, я с тобой.
Она промурлыкала что-то невнятное, свернулась клубком, совсем как кошка, и через несколько минут уже сладко сопела. Хохол, стараясь не шуметь, осторожно выбрался из постели и ушел в кухню, распахнул там окно и закурил. Он чувствовал, что за сегодняшним приглашением к Ворону что-то кроется, но что именно, как выяснилось, не разобралась даже сама Марина. В ее рассказе он уловил нотки сомнения, и это Хохлу не понравилось. Он знал, что Коваль, когда не уверена в чем-то, ни за что не станет ввязываться, но знал также и то, что отказать Ворону она тоже не сможет – их слишком многое связывало, и именно на этом явно решил сыграть хитрый Мишка. Действовать же вслепую Марина вряд ли согласится, а значит, начнет добывать недостающую информацию, но как? Как ей сделать это сейчас, когда уже нет прежних связей, когда и ее самой уже нет? Она не сможет обратиться к кому-то из своих старых знакомых, да и сам Хохол тоже не сможет сделать этого. И как им быть? Вряд ли Ворон отстанет просто так, скорее – нет, потому что у него явно что-то случилось. Теперь бы еще понять, что именно и насколько это все серьезно. Нужно найти выход, хоть какую-то зацепку, лазейку. Но как, как? Эти мысли сводили с ума, Женька терпеть не мог быть ограниченным в возможностях, а сейчас как раз это и происходило. И выхода Хохол пока не видел.
Со вздохом потушив сигарету и закрыв окно, он вернулся в спальню, где в прохладном сумраке безмятежно спала Марина.
Утро ознаменовалось звонком Мишки. Коваль с ненавистью взглянула на вопящий мобильный и поморщилась. В кухне гремел кофемолкой Женька, за окном, чуть приоткрытым и зашторенным, начинался новый день – доносились автомобильные гудки и звон трамвая. Если бы не разрывающийся телефон, утро можно было бы считать добрым…
– Алло, – проговорила она и тут же услышала:
– Ты мне нужна.
– Ух ты, как все серьезно. Пожар?
– Нет. Разговор.
– Вчера не наговорился? – спросила Коваль, нашаривая на тумбочке пачку сигарет и зажигалку.
– Ты вчера так быстро свинтила, как будто жареным запахло, – съязвил Ворон.
– Я же тебе сказала – хочешь темнить – твое право. Но я так дел не делаю.
– Характер у тебя от пластики не пострадал, как я посмотрю.
– Короче, Мишаня.
– А если короче – я тебя жду через два часа в «Стеклянном шаре» – надеюсь, ты еще помнишь, где это, – и он бросил трубку.
Коваль отшвырнула мобильный и, закинув голову, вдруг заорала так, что на шее напряглись вены. На ее крик тут же прибежал Хохол: