– Женя… я прошу тебя, – все же предприняла она последнюю попытку, не особенно надеясь на результат, – пожалуйста…
– Ты бы лучше не истерила мне на дорогу, а? – попросил он, игнорируя просьбу, и Коваль поняла – все. Дальше продолжать нет никакого смысла.
Она закусила губу, чтобы не плакать. Впервые за все годы ей не удалось настоять на своем и заставить Хохла подчиниться. Это бесило, но глубоко внутри Марина чувствовала, что сейчас произошло именно то, чего она, наверное, всегда хотела – муж взял на себя то, что должен был.
Ночь выдалась бессонная. Марина то и дело вскидывалась на постели, еле успевая сдержать рвущийся из груди крик. Таких кошмаров, как сегодня, ей давно не снилось. Чего там только не было и кого не было… Ей казалось, что вся прошлая жизнь промелькнула перед глазами, со всеми ее самыми жуткими эпизодами. Женька тоже не спал, мгновенно реагируя на каждое Маринино движение. К утру она совсем измучилась и заплакала. Хохол молча встал, поднял ее на руки и начал ходить по комнате, укачивая как маленькую.
– Ну, что ты, моя котенка? Все же хорошо, – шептал он ей на ухо, – все хорошо, я с тобой, я рядом… Засыпай, родная…
Но сон никак не шел, и Марина со вздохом попросила:
– Давай просто полежим, я все равно не усну. И тебя замучила совсем…
– Да мне-то что? – возразил он, укладывая Марину на кровать и ложась рядом под одеяло. – А вот твои нервы меня напрягают.
– Расслабься, все будет в порядке.
– Да не в порядке все, котенок, – вздохнул он, поглаживая ее по спине, – дергаешься ты попусту, я же чувствую. Боишься за меня? Так не бойся, я ж не пацанчик зеленый. Ты просто пойми – если я сам, сам лично, понимаешь, не увижу, что все в порядке, то спать не смогу спокойно.
– Женя… невозможно все предусмотреть, как ты этого понять не хочешь? Я доверяю Леону…
– Да и доверяй на здоровье, – перебил Хохол, злясь на то, что снова дал втянуть себя в разговоры на эту тему, – а я по-своему сделаю. Хватит об этом, ну, невозможно же постоянно!
– Да, ты прав. Хватит. Поступай, как знаешь.
Марина отвернулась от него и закуталась одеялом с головой. Хохол снова тяжело вздохнул. Попытка настоять на своем давалась ему с огромным трудом…
Они с Леоном и Глебом уехали назавтра к вечеру. Марина демонстративно провела почти все время в кровати, не вставая даже к столу. Разговаривала по телефону с сыном, тот рассказывал новости, хвалился успехами в тренировках и сообщал о здоровье деда.
– Мам, а вы скоро вернетесь? – совсем по-детски прорвался Грег в конце разговора, и Марина в ответ только вздохнула:
– Пока не знаю, Грег. Надеюсь, что скоро.
Она не пошла провожать Хохла, просто молча поцеловала его в комнате и снова легла в постель. Он понял…
Вечером Ворон пытался вытянуть ее на совместный ужин, но Марина отказалась категорически, вызвав этим вспышку гнева:
– Похоронила, что ли, кого?! Чего сидишь там, как монашка в келье?
– Не твое дело! – процедила она, чувствуя, как внутри все переворачивается и болит от непонятной тревоги.
Так прошла неделя – никаких новостей не было. Марина понимала: Хохол не может позвонить ей, это нормально – к чему подвергать себя риску? Ведь по сути они доверились Глебу, не имея на то особых оснований. Да, страх – но и только. И нет гарантий, что, оказавшись на своей территории, парень не воспрянет духом и не извернется как-нибудь, подставив своих провожатых под удар. «Я идиотка, – думала Марина, с тоской глядя в окно, за которым шел дождь, скорее похожий на мелкий снег. – Как я могла отпустить его? Зачем вообще все это нужно? Я могу уехать – и пусть Ворон хлебает тут. Или – не могу? Наверное, нет… Черт, как все перепуталось».
Ворон начал понемногу ходить, потому скрыться от него стало практически невозможно, и Марина заставляла себя иной раз посидеть с ним у камина. Правда, Мишка в душу особенно не лез, как будто видел, что ей тяжело и без его разговоров.
– Ты не кисни, – сказал он ей однажды вечером, – вернется твой бычара, куда им деться. Они мужики тертые, не может быть, чтобы пацан их вокруг пальца обвел, не верю я.
– Я об этом не думаю.
– Неправда, думаешь. Так думаешь, что по ночам разговариваешь, – огорошил Ворон. – Ленка сказала. Она же рано встает, потихоньку начинает шуршать, вот и слышала у тебя за дверью.
– Ну и что? – равнодушно отозвалась Марина, глядя на пламя в камине. – Почему меня должно парить, что думает твоя домработница? Или что думаешь ты? Он муж мне, понимаешь? Я, может, впервые в жизни поняла, насколько мне важно, чтобы он был рядом. Можешь ухмыляться, для меня это вообще никакой роли не играет – вот эти твои ухмылочки-ужимочки.
– Ты чего агрессивная такая? – с удивлением спросил Ворон. – Я разве сказал что?
– Да, Мишка, прости, перегнула. – Марина встала и ушла к себе, и только там, упав в подушку лицом, позволила себе расплакаться. Ей было очень страшно, и с каждым днем этот страх отвоевывал себе еще немного места в душе. Она стала все чаще думать о том, что как-то слишком мало давала Хохлу любви и нежности, слишком часто заставляла страдать и мучиться. «Мы стали мало говорить, – думала она, страдая ночью от бессонницы. – Не только я – вообще мы все. Ведь слова так много значат иной раз. Можно сказать – «я по тебе скучаю», а можно – «мне хочется прикасаться к твоей щеке, хочется видеть твои глаза, почувствовать вкус губ, запах кожи». И это тоже будет «скучаю», но более эмоциональное, с картинкой… Так жалко, что я стихов не пишу – могла бы хоть там выражать… Почему мне всегда казалось, что говорить о чувствах – недостойно? Недостойно произносить словами то, что ощущаешь? Глупость какая-то. Сколько вообще в жизни глупого».
Эти мысли сводили с ума, Марина вставала, брала очередную сигарету из пачки, закуривала, сидя на подоконнике и глядя в темное ночное небо. Самое ужасное во всем было то, что не имелось возможности получить хоть какую-то информацию, просто узнать, что происходит.
Все чаще перед глазами возникал образ мужа, и это тоже сводило с ума. Марина видела Женьку молодым и полным сил, со звериным блеском в серых глазах, с волчьей ухмылкой. Она вспоминала, как безотчетно, бессознательно тянулась к нему, дразнила и испытывала на прочность, как ей хотелось посмотреть, на что способен такой человек, если вдруг обезумеет от желания. «Господи, как он не убил меня тогда, в Египте? Я никогда не видела такого темперамента, такой мощи и силы. И как я все-таки подчинила его, обуздала, выложила ковриком у своих ног. А зачем? Ведь он уже тогда меня любил. Какая я сволочь…»
Среди ночи ей вдруг почудилось, что во дворе происходит что-то. «А, опять небось Мишка решил охрану самолично проверить на вшивость», – вяло подумала Марина в полудреме и, перевернувшись на живот, снова уснула. Однако спустя какое-то время в дверь постучали, и она, щелкнув кнопкой настенного светильника, села и потянулась за халатом:
– Ну, кому не спится опять?
– Это я, Наковальня, открой, – раздался голос Ворона, и Марина, сунув ноги в тапочки, побрела к двери.
Выражение лица стоявшего на пороге с костылем Ворона ей совсем не понравилось. Сон сняло как рукой.
– Что-то случилось? – Внутри гулко ухнуло что-то, и сердце заколотилось, и к горлу подкатил противный комок.
– Ты это… не дергайся… но…
– Бля, да говори! – взревела она, хватая Мишку за полу халата. – Что?!
– Привезли их, Маринка, – тусклым голосом проговорил Ворон, пряча глаза.
– Привезли… и?.. – чувствуя, как останавливается дыхание, прошептала она, прижимаясь спиной к дверному косяку.
– Иди вниз, короче… там они… оба…
Марина поняла, что идти не может – в тоне Мишки было что-то такое, от чего вдруг отнялись ноги.
– Скажи… скажи мне…
– Да не могу я! – взвыл Ворон, здоровой рукой вцепляясь в волосы и едва не роняя зажатый под мышкой костыль. – Иди сама…
С трудом заставив себя собраться, Коваль, шатаясь, пошла к лестнице. Ухватившись за резные перила, постояла на площадке, словно решала, надо ли ей идти вниз. Надо… что-то случилось, что-то такое, что даже Ворон не смог выразить словами…
Шаг… второй… третий… еще ступенька, еще. «Господи, какая длинная лестница, сколько же в ней ступеней? Почему в голову лезет такая чушь?»
В дверях просторной гостиной на первом этаже толпились охранники, где-то совсем рядом причитала Лена, и это еще сильнее испугало Марину. Но она справилась со страхом и, решительно толкнув в спину загораживающего ей проход парня, пошла вперед. Человек восемь охраны расступались перед ней, образуя коридор, по которому Марина и вошла в комнату. На полу, прямо на любимых Мишкиных персидских коврах ручной работы, лежали Леон и Хохол. Первое, что бросилось Марине в глаза, было лицо Мишкиного телохранителя. На месте правого глаза была совершенно бурая от крови повязка, переходившая на голову и правую половину лица. Руки, одна из которых была вытянута вдоль туловища, а вторая небрежно положена на грудь, представляли собой обгорелые останки со скрюченными пальцами. Грудь тоже была забинтована, но бинты уже настолько пропитались сукровицей, что напоминали коричнево-бурый панцирь. Вздрогнув от картины, Марина даже боялась взглянуть в ту сторону, где лежал ее муж. Голова отказывалась повиноваться, шея словно налилась чугуном и перестала поворачиваться. Но тут раздался хриплый стон:
– Пииить… – и она словно очнулась, рванулась туда, на звук родного голоса.
Хохол, весь в таких же коричнево-бурых бинтах через всю грудь, с наполовину сгоревшими волосами, с ожогом на лбу, открыл глаза, с которых пламя снесло ресницы, и снова хрипло попросил:
– Воды… дайте…
Марину словно окатили из шланга ледяной водой. Уперев руки в бока, она развернулась к молчаливо стоявшим охранникам и заорала так, что те дружно присели:
– Суки, какого хрена?! Где врачи?! Где, на хрен, хоть какой-то мудак в белом халате, а?! Они же живые!!!
Метнувшись к Леону, она приложила пальцы к шее – пульс был.
– Вашу мать!!! Вы чего ждете?! Вызывайте реанимацию, его в ожоговое надо! Они же оба живые, что ж вы делаете, уроды?!
«Уроды» заметались, понимая, что появился человек, способный отдавать более четкие приказы, чем совершенно растерявшийся при виде Хохла и Леона Ворон. Кто-то вынул мобильный и начал звонить в «неотложку», кто-то побежал за водой… Мгновенно дом ожил, как в детской игре «замри – отомри». Марина опустилась на пол возле Хохла, взяла его руку в свои и поднесла к лицу:
– Женя… я с тобой, Женечка… я здесь… Ты меня слышишь, родной?
Хохол сомкнул веки, давая понять, что слышит, и ей стало легче.
– Сейчас, мой хороший, приедут врачи, все сделаем…
– Что ты собралась «Скорой» брехать, дура?! – зашипел спустившийся со второго этажа Мишка.
Марина накрыла его крепким матом, не смущаясь тем, что вокруг люди:
– Ты, сука, совсем поплыл?! Ты что же хотел – умирать их тут на ковре бросить, быдло неблагодарное?! Свали отсюда, потеряйся, пока я тебя твоим же костылем не отфигачила! – Она сжала кулаки.
Ворон захлопал глазами, и тут все услышали хриплое бульканье – это смеялся Хохол, захлебываясь кашлем:
– Ну ты… даешь, котенок… некрасиво… женщина же…
– Молчи! – совершенно другим тоном попросила Марина, прикасаясь кончиками пальцев к его запекшимся в коросту губам. – Молчи, не разговаривай, я тебя умоляю… Сейчас все будет хорошо. Так, всем слушать меня! – встав на ноги и развернувшись к совершенно ошалевшим от ее тона Ворону и охранникам, заявила она. – Леон с Хохлом в сарае что-то делали, там стоял баллон с газом, они не видели. Рвануло, ясно?
– Так сарай-то… – нерешительно выдавил кто-то из охраны, и глаза Коваль блеснули опасным светом.
– Ну, так не стойте – подожгите изнутри! Быстрее, ну?!
Ворон только рукой махнул, признавая ее право распоряжаться:
– Делайте, что велено, только быстро!
– Врачи определят срок давности по повязкам, – проговорил кто-то у Марины за спиной, и она, повернувшись, бросила:
– Молодец, соображаешь. Все бинты, какие есть в доме, несите сюда. Перекись мне и что там еще есть – фурацилин, физраствор? У меня в комнате на подоконнике три флакона стоят, все сюда!
Ворон не смог вынести того, что делала эта женщина, опустившись на колени сперва около Леона, а потом и около Хохла. К своему счастью, Леон был без сознания, а потому боли не чувствовал, зато Хохол испытал все в полной мере, когда Марина, поливая сверху на присохшие повязки раствором, почти рывками отдирала от ран бинты.
– Терпи, Женя, я тебя прошу… – цедила она сквозь зубы, – я не могу аккуратнее, милый, хотя очень стараюсь. Нужно быстро все убрать, очень быстро…
Ей вызвался помочь молоденький парень, оказавшийся фельдшером по образованию. Вдвоем они справились с импровизированными перевязками достаточно быстро, и Марина, велев собрать и сжечь все окровавленные бинты, почувствовала, что все теперь пойдет по ее плану. «Подсвежив» таким образом раны, она немного успокоилась. Хохол тоже впал в забытье, и это было даже к лучшему. Закурив прямо здесь, Марина тихо сказала вернувшемуся в комнату после «экзекуции» Ворону:
– Теперь все нормально. Отправим в больницу. Леону здорово досталось – ухо начисто снесло, прикинь? И глаза нет…
Ворон, наблюдая за тем, как во дворе горит сарай, а охрана делает вид, что истово борется с огнем, пробормотал:
– Жалко парня, классный был.
– Погоди списывать. Лишь бы выкарабкался, там видно будет. Он молодой, сильный, а глаз – ерунда. Что это было, Мишка? Я так понимаю – все-таки что-то бахнуло?
– Хохол, пока не отрубился, сказал, что это бесовский выползок на гранате подорвался. Зеля наглухо, а Леон собой Хохла закрыл, да увернуться не успел. Как стояли кружком, так и полегли – мелкий по стрелкам компаса разлетелся, Зеле полбашки унесло, а наши – вон как… Реакция у Леона хорошая оказалась, а то бы…
– Черт… как они добрались – в таком виде?
– Да я вчера уже знал, – сознался Ворон, – тебе не стал говорить, ты и так дура дурой была. Самолет гонял за ними, одолжил тут у одного красавца.
– Ну ты и сука, Мишка, – проговорила Марина, пораженная его словами. – Как ты мог?! Он ведь муж мне…
– И чего? – огрызнулся Ворон. – Ну, вчера узнала бы – что изменилось-то? Еще одна бессонная ночь в копилку? Нервы-сопли? На фиг мне такой головняк? Теперь вон сиди и облизывай своего отморозка – или отжарка теперь, не знаю даже.
– Да заткнись ты! – взмолилась Марина, хватаясь за виски. – Как ты можешь?! Они ведь чуть не погибли! Как живыми-то довезли, почему врачей никаких не брали?! Ну, ведь можно же было!
– Некогда мне было тут в санавиацию играть! Вывозить их нужно было! Пролежали на каком-то пустыре чуть не сутки, насилу их нашли – Хохол, видно, тоже отрубался, по очереди на телефон отзывались. Ты смотри, как ты прошляпила малолетку-то этого, а, Наковальня? Обвел он тебя все-таки.
Марина почувствовала, что свирепеет и вот-вот вцепится Ворону в горло.
– Слышишь ты… захлопни-ка хохотальник! – тихо и зло проговорила она, сжав руки на подлокотниках кресла, чтобы действительно не сжать их на Мишкиной шее. – Я прошляпила?! А ты где был в это время?! Ты – крутой весь из себя, которого собственная баба едва на тот свет не спровадила?! Где ты был, когда мой муж своей головой рисковал – за твое поганое добро, а?! Где ты был все это время?!
– Ты это… на голос-то не бери меня, – угрожающе проговорил Ворон. – Что орешь, как ошпаренная? Ты в этом не меньше моего была заинтересована – чтобы Зелю убрать! И не из-за меня твой Хохол на разборки полетел, я ему кто? Тебя, красавицу, из-под прицела выводил!
– Да если б не ты…
– А если б не я, сгнили б они на хрен в этом Мухосранске северном! Прогибался тут перед коммерсом, самолет выпрашивал!
Неизвестно, чем бы закончился этот бурный и экспрессивный диалог, но тут, к счастью, приехали две машины «неотложки», и Марина встала, запахнув халат.
– Попомни, Мишаня… – с угрозой в голосе произнесла она и, натянув на лицо страдальческую гримасу, пробормотала чуть слышно: – Сейчас молчи и не вмешивайся, понял? Урою, если что не так пойдет.
Она вышла навстречу врачам, наскоро выдала заготовленную в уме речь, но доктора и без нее уже увидели пожар, который так и не потушили еще Мишкины охранники. Едва взглянув на распростертые на полу тела, старший из врачей мгновенно принял решение забирать и везти в ожоговое отделение.
– Что ж за мода пошла – баллоны в сарае хранить? Собирай потом этих героев, – бурчал он, наблюдая за тем, как охрана помогает фельдшерам грузить Леона и Хохла на носилки. – Документы имеются?
– На баллоны? – не сразу поняла Марина, и доктор взглянул на нее едва ли не с жалостью:
– Ага, первое дело мне сейчас – дату выпуска и газовый состав посмотреть! Ну, что вы, девушка, несете? У пострадавших, спрашиваю, документы имеются?
– А-а, простите, я переволновалась, – смущенно пробормотала Марина, поняв, что ляпнула глупость. – Сейчас…
– У Леона паспорт в комнате должен быть, – подал голос Ворон, и кто-то из охраны побежал за документом, а Марина поднялась к себе и нашла в спортивной Женькиной сумке его паспорт, по которому он въехал в страну. Паспорт оказался российским, совершенно настоящим, да и вряд ли в больнице станут проверять документы на «липу».
– Прописки нет? – полистав паспорт, спросил врач, и Марина опустила ему в карман сто евро:
– Доктор, мы тут в гостях… кто бы мог подумать, что такое получится…
Врач пожал плечами:
– Ну, дело житейское, как говорится. Ничего, разберемся. Муж ваш, я так понимаю?
– Да.
– Вы не волнуйтесь, у него ожоги легкие, меня больше рваная рана на груди беспокоит – нагноения не случилось бы. Но там вроде не вглубь, поверхностно. Так что через недельку сможете забирать.
– Спасибо.
– Пока не за что.
Он попрощался и вышел, а Марина пошла к лестнице, на ходу бросив Ворону:
– Скажи, чтобы меня в больницу отвезли.
– Не поедешь! – решительно заявил он. – В ожоговое все равно не пустят, а в коридоре ошиваться нечего тебе! Завтра с утра и двинешь.
– Да уже шесть утра!
– Ну и что? Не поедешь, сказал, и точка. Попробуй только из дома нос высунуть.
И она вдруг согласилась, внезапно поняв, насколько сильно устала и какое ужасное нервное потрясение пережила. Силы покинули ее мгновенно, и Марина опустилась на пол, жалобно посмотрев на Мишку снизу вверх: