— Дурно поступаешь ты, Дорлас, что так позоришь своего владыку — ведь тело его, по несчастью, не способно подчиняться воле его сердца. Берегись, как бы с тобой не вышло наоборот! И как можно говорить, что мудрость его оказалась тщетна, если советов его никто не слушал? Ты сам, его вассал, вечно пренебрегал ими. А я тебе скажу, что Глаурунг теперь явился к нам, как и в Нарготронд, потому что мы выдали себя своими деяниями, чего и боялся Брандир. Но раз беда на пороге, то я, с твоего дозволения, сын Хандира, отправлюсь в бой за Дом Халет.
Тогда сказал Турамбар:
— Троих довольно! Я беру вас двоих. Поверь, государь, я не презираю тебя. Понимаешь, нам надо спешить, и наше дело требует силы. Мне думается, что твое место — с твоим народом. Ты ведь мудр, и ты целитель; а, быть может, вскоре здесь будет великая нужда и в мудрости, и в исцелении.
Но эти слова, хоть и любезные, лишь еще сильнее обидели Брандира, и сказал он Хунтору:
— Ступай, но без моего дозволения. Ибо на этом человеке лежит тень, и он погубит тебя.
Турамбар торопился уйти; но когда он пришел к Ниниэли, попрощаться, она разрыдалась и вцепилась в него.
— Не ходи, Турамбар, молю тебя! — твердила она. — Не бросай вызов тени, от которой ты бежал! Не надо, не надо, лучше беги снова, и возьми с собой меня, уведи меня, далеко, далеко!
— Милая, милая Ниниэль, — ответил он, — нам с тобой некуда больше бежать. Мы окружены в этих землях. Даже если бы я решился бросить народ, что приютил нас, и ушел, мне пришлось бы увести тебя в бесприютную глушь, где ты погибла бы вместе с нашим ребенком. Отсюда до любой земли, что еще недоступна Тени, не меньше сотни лиг. Мужайся, Ниниэль. Я говорю тебе: ни тебя, ни меня не убьет ни этот Дракон, ни другой враг с Севера.
Тогда Ниниэль перестала плакать и замолчала, но ее прощальный поцелуй был холодным.
Потом Турамбар с Дорласом и Хунтором со всех ног пустились к Нен Кирит, и пришли туда, когда солнце уже клонилось к западу и тени удлинились; их ждали там последние двое разведчиков.
— Ты как раз вовремя, господин, — сказали они. — Дракон все полз и полз; когда мы уходили, он уже добрался до Тейглина — его пламя полыхало над рекой. Он движется по ночам, так что до завтрашнего утра можно ожидать нападения.
Турамбар посмотрел в сторону водопадов Келеброса и увидел заходящее солнце и струи черного дыма у реки.
— Нельзя терять времени, — сказал он, — но вести эти хорошие. Я боялся, что он поползет в обход — если бы он отправился на север, к Перекрестьям и на старую дорогу в низине, все было бы потеряно. Но теперь он в каком-то порыве гордыни и злобы прет напролом.
Но, говоря так, он помыслил про себя:
— Или… Неужто столь злобная и жестокая тварь страшится Перекрестий, как жалкие орки? Хауд-эн-Эллет! Быть может, Финдуилас все еще стоит меж мной и моим роком?
Он обернулся к своим товарищам и сказал:
— Вот что нам надо сделать теперь. Нам придется немного подождать: в этом деле что слишком рано, что слишком поздно — все худо. Когда стемнеет, спустимся вниз, к Тейглину, и как можно осторожнее. Берегитесь! Глаурунг слышит не хуже, чем видит — заметь он нас, и все пропало. Если доберемся до реки незамеченными, надо спуститься в ущелье, перейти реку и подняться туда, где он поползет, когда двинется дальше.
— Да как же он там переберется? — спросил Дорлас. — Может, он и гибкий, но он же огромный — как же он спустится и поднимется, ему же вдвое сложиться придется? А потом, если у него это и выйдет, нам-то какая польза, что мы будем внизу, у бешеного потока?
— Может, у него это и выйдет, — ответил Турамбар. — Если так случится, тогда нам придется худо. Но, судя по тому, что мы узнали о нем, и по тому, где он остановился, я надеюсь, что он задумал иное. Он ведь приполз к Кабед-эн-Арас — вы говорили, там однажды олень перепрыгнул реку, спасаясь от охотников Халет. Дракон сделался теперь так велик, что, как мне думается, он попробует переползти с обрыва на обрыв. Вот в этом и есть наша надежда, и придется нам положиться на это.
Когда Дорлас услыхал это, сердце у него упало: он знал земли Бретиля лучше любого другого, и Кабед-эн-Арас был воистину страшным местом. На востоке был обрыв футов сорок высотой, весь голый, только наверху росли деревья; на другой стороне берег был не такой крутой и высокий, и за склон цеплялись деревца и кустарники, а меж берегами по камням несся бурный поток — днем человек с отважным сердцем мог перейти его, но ночью это было очень опасно. Но таков был замысел Турамбара — и бесполезно было спорить с ним.
И вот в сумерках они тронулись в путь; они не пошли прямиком в сторону Дракона, а сперва отправились к Перекрестьям; не доходя до них, свернули к югу по узкой тропе и пошли вперед под сенью леса, что рос над Тейглином[25]. По мере того, как они шаг за шагом приближались к Кабед-эн-Арас, то и дело останавливаясь и прислушиваясь, в воздухе все явственнее ощущалась гарь и тошнотворная вонь. Но при этом стояла мертвая тишина, даже ветер улегся. Позади, на востоке, зажглись первые звезды, в на фоне угасающего запада вверх поднимались ровные струйки дыма.
Когда Турамбар ушел, Ниниэль осталась стоять недвижно, как камень; но Брандир подошел и сказал:
— Ниниэль, не бойся худшего, пока оно не случилось. Но разве не советовал я тебе подождать?
— Советовал, — ответила она. — Но теперь-то что в этом толку? Любовь может жить и причинять страдания и вне брака.
— Знаю, — сказал Брандир. — Но в браке все же тяжелее.
— Я третий месяц ношу его ребенка, — сказала Ниниэль. — Но не похоже, чтобы я больше боялась потерять его именно поэтому. Я тебя не понимаю.
— Я тоже не понимаю, — сказал он. — Но все же мне страшно.
— Да, ты утешишь! — воскликнула она. — Брандир, друг мой, будь я женой или невестой, матерью или девой, а страх мой нестерпим. Властелин Судьбы отправился бросить вызов своей судьбе — как же могу я оставаться здесь, ожидая запоздалые вести, добрые или дурные? Быть может, в эту ночь он встретится с Драконом, и не могу я ни стоять, ни сидеть — как же мне провести эти ужасные часы?
— Не знаю, — ответил Брандир, — но как-то надо провести их и тебе, и женам тех, кто отправился с ним.
— Пусть они поступают, как велит им их сердце! — воскликнула она. — Но что до меня — я пойду к нему. Я не могу быть за много миль от моего господина, когда он в опасности. Я отправлюсь навстречу вестям!
Услышав это, Брандир исполнился черного ужаса и вскричал:
— Ты не сделаешь этого, пока я в силах помешать тебе! Ведь ты же погубишь весь замысел. А если случится худшее, эти мили дадут нам время спастись.
— Если случится худшее, я не стану спасаться, — сказала она. — Тщетны твои советы, и ты не сможешь мне помешать.
И она явилась к людям, что все еще толпились на площади в Эфель, и воскликнула:
— Люди Бретиля! Не стану я дожидаться здесь. Если господин мой погибнет, тогда конец всякой надежде. Ваши земли и леса сгорят дотла, и дома ваши обратятся в прах, и никому, никому не спастись! Так чего же мы ждем здесь? Вот, я отправляюсь навстречу вестям и тому, что пошлет мне судьба. Пусть же все, кто думает так же, идут со мной!
И многие решили идти с нею: жены Дорласа и Хунтора — потому что их возлюбленные отправились с Турамбаром; иные — из жалости к Ниниэли, оттого что хотели быть рядом с ней; многих же просто влекли вести о драконе, и они в своей отваге или в своем неразумии (ибо мало знали о том, что им угрожает) думали узреть небывалые и достославные деяния. Ибо так высоко ставили они Черного Меча, что большинству казалось, будто даже Глаурунгу с ним не справиться. И потому они поспешили вперед, и немалой толпой, навстречу опасности, которой сами не ведали; они шли почти без отдыха, и к ночи, усталые, вышли наконец к Нен Кирит вскоре после того, как Турамбар ушел оттуда. Но ночь остудила горячие головы, и многие теперь сами дивились своему безрассудству; когда же они услышали от разведчиков, что остались у водопада, как близко отсюда Глаурунг, и какой отчаянный план задумал Турамбар, сердце у них застыло, и они не посмели отправиться дальше. Иные беспокойно поглядывали вперед, в сторону Кабед-эн-Арас, но ничего было не видно, и не слышно — лишь холодный шум водопадов. Ниниэль же сидела в стороне, и ее трясло, как в лихорадке.
Когда Ниниэль со своими спутниками ушла, Брандир сказал тем, кто остался:
— Смотрите, как меня опозорили! Всеми моими советами пренебрегают! Пусть же Турамбар будет вашим владыкой по имени, раз он уже захватил всю власть. Вот, я отрекаюсь от своей власти и от своего народа. Пусть никто более не приходит ко мне за советом и исцелением! — и сломал свой жезл. А про себя подумал:
— Теперь ничего у меня не осталось, кроме любви к Ниниэли — и оттого, куда бы она ни пошла, в разуме или в безумии, я последую за нею. В этот черный час ничего наперед не скажешь; но может случиться, что мне удастся спасти ее от какого-нибудь несчастья, если я буду рядом.
И потому опоясался он коротким мечом, что редко делал прежде, взял свою клюку, вышел из ворот Эфель и, стараясь идти как можно быстрее, захромал вслед за остальными по длинной дороге, что вела к западной границе Бретиля.
Смерть Глаурунга
Наконец, к тому времени, как совсем стемнело, Турамбар с товарищами вышли к Кабед-эн-Арас; они были рады шуму воды — правда, он предвещал опасную переправу, но зато заглушал все прочие звуки. Дорлас провел их немного в сторону, к югу, и они спустились по расселине вниз, к подножию утесов; но тут сердце у Дорласа упало: река неслась по огромным валунам и обломкам скал, и воды грохотали, скрежеща камнями.
— Это же верный путь к гибели! — воскликнул Дорлас.
— К гибели или к жизни, другого пути нет, — ответил Турамбар, — и не станет он безопаснее, если мы задержимся. Так что — за мной!
И он спустился первым, и его ловкость и отвага — а быть может, и его судьба, — помогли ему перебраться через реку. Он обернулся посмотреть, кто идет за ним. Рядом стояла темная фигура.
— Дорлас? — спросил он.
— Да нет, это я, — ответил Хунтор. — Дорласу не хватило духу перейти реку. Человек может любить войну, но бояться многого другого. Наверно, до сих пор сидит трясется на том берегу — позор ему, что он так отозвался о моем родиче.
Тут Турамбар с Хунтором немного отдохнули, но ночь была холодная, и они скоро замерзли, потому что оба промокли на переправе; они встали и начали пробираться вдоль реки на север, туда, где лежал Глаурунг. Там расселина сделалась темнее и уже; пробираясь наощупь, они время от времени замечали наверху отблеск, как от тлеющих углей, и им был слышен храп чутко спящего Большого Змея. Потом они полезли наверх, к краю обрыва — вся их надежда была на то, что удастся незаметно подобраться к врагу. Но вонь и гарь стала такой нестерпимой, что у них кружилась голова. Они спотыкались и падали, цеплялись за деревца, их тошнило, и так им было плохо, что они уже ничего не боялись и думали лишь о том, как бы не свалиться в пасть Тейглину.
Тут Турамбар сказал Хунтору:
— Мы напрасно тратим силы, а их и так осталось немного. Пока мы не будем точно знать, где поползет Дракон, дальше карабкаться бесполезно.
— Когда узнаем, — ответил Хунтор, — поздно будет искать дорогу наверх.
— Это верно, — сказал Турамбар. — Но приходится довериться случаю там, где все зависит от него.
Потому они остановились и стали ждать. Из темной расселины было видно, как белая звезда далеко вверху взбиралась по бледной полоске неба. Постепенно Турамбар погрузился в сон — ему снилось, что он вцепился во что-то и всеми силами старается удержаться, а темный поток тянет его и рвет его тело.
Внезапно раздался грохот, и стены ущелья задрожали и отозвались эхом. Турамбар вскочил и сказал Хунтору:
— Он шевелится. Час настал. Бей изо всех сил — теперь ведь двоим придется разить за троих!
И двинулся Глаурунг на Бретиль; и все вышло почти так, как надеялся Турамбар. Ибо Дракон медленно и тяжко пополз к обрыву; он не свернул в сторону — он собрался перекинуть на тот берег огромные передние лапы и перетащить свое тулово. Ужасен был вид его: он полз не прямо на них, а чуть севернее, и снизу им была видна его громадная голова, заслонившая звезды: семь огненных языков полыхали в разинутой пасти. Дракон дохнул пламенем, так что вся расселина озарилась алым светом, и черные тени протянулись от камней; а на той стороне деревья пожухли и задымились, и в реку посыпались камни. И тут змей перекинулся вперед, вцепился мощными когтями в противоположный берег и стал перетягиваться на ту сторону.
Тут нужна была отвага и быстрота: Турамбар с Хунтором не пострадали от пламени, ибо стояли не на самой дороге у Глаурунга, но им нужно было добраться до него, пока он не переползет реку, иначе все погибло. Турамбар, не думая об опасности, пробирался вдоль потока под брюхо к Дракону; но вблизи него была такая удушающая жара и вонь, что Турамбар пошатнулся и упал бы, если бы Хунтор, который твердо следовал за ним, не поддержал его под локоть.
— Великая душа! — молвил Турамбар. — Повезло мне с помощником!
Но в этот самый миг сверху сорвался большой камень, и прямо на голову Хунтору, и тот упал в реку, и так погиб — не последний из храбрецов Дома Халет. И воскликнул Турамбар:
— Увы! Горе тем, на кого падет моя тень! И зачем я искал помощи? Вот ты и один, Властелин Судьбы — ты ведь знал, что так должно быть. Так ступай же один, и одержи победу!
И призвал он на помощь всю свою волю, и всю ненависть к Дракону и его Хозяину, и пробудилась в нем небывалая прежде мощь тела и духа; и бросился он наверх, с камня на камень, от корня к корню, и вот наконец схватился он за тоненькое деревцо, что росло под самым обрывом — крона его обгорела, но корни крепко сидели в земле. И как только Турамбар прочно уселся в развилке ветвей деревца, над ним показалось брюхо Дракона — Глаурунг еще не подтянулся к другому берегу, и его брюхо провисло так низко, что едва не касалось головы Турамбара. Брюхо у Дракона было белесое и морщинистое, измазанное серой слизью, и на него налипла всякая дрянь; и от него несло смертью. И Турамбар выхватил Черный Меч Белега и ударил со всей силы, что была в его руке, и в его ненависти, и убийственный клинок, длинный и кровожадный, вошел в брюхо по самую рукоять.
Тут Глаурунг, почуяв смертную муку, взвыл так, что весь лес загудел, а те, кто ждал у Нен Кирит, застыли на месте. Турамбар пошатнулся, как от удара, поскользнулся и выпустил меч, который так и застрял в брюхе у Дракона. Ибо Глаурунг судорожно изогнул свое трепещущее тулово и метнулся на ту сторону, и забился в агонии, завывая, мечась и извиваясь, снося все вокруг себя — он вымел большую площадку, и, наконец, затих, лежа средь дымящихся обломков.
Турамбар цеплялся за деревце, оглушенный, почти без сознания. Но он преодолел себя, встал на ноги и спустился — почти скатился — к реке; снова перебрался через страшный поток — на этот раз на четвереньках, хватаясь за камни, ослепленный брызгами, — но вот наконец он очутился на том берегу, и устало взобрался на тот обрыв, с которого они спустились. И вот в конце концов он вышел туда, где лежал издыхающий Дракон; и без жалости взглянул он на поверженного врага, и был счастлив.
Глаурунг лежал, разинув пасть; но пламя его выгорело, и злобные глаза были закрыты. Он лежал на боку, растянувшись во весь рост, и из брюха торчала рукоять Гуртанга. Турамбар воспрянул духом, и, хотя Дракон еще дышал, решил взять свой меч. И раньше ценил он его, но теперь не отдал бы и за все сокровища Нарготронда. Верно было предсказано в час, когда его ковали, что ни одна тварь, ни большая, ни малая, не выживет, будучи ранена этим клинком.
И вот подошел он к врагу, и, упершись ногой ему в брюхо, атился за рукоять Гуртанга и изо всех сил потянул, чтобы вытащить его. И воскликнул он, передразнивая то, что сказал ему Глаурунг в Нарготронде:
— Привет тебе, Змей Моргота! Вот приятная встреча! Подыхай теперь, и отправляйся к себе во тьму! Так отомстил за себя Турин, сын Хурина.
И вырвал он меч, но черная кровь брызнула из раны и попала ему на руку, и его обожгло ядом, так что Турамбар вскрикнул от боли. Тогда шевельнулся Глаурунг, и приоткрыл свои жуткие глаза, и взглянул на Турамбара с такой злобой, что тому показалось, будто его пронзило стрелой; и из-за этого, да еще от боли в руке Турамбар потерял сознание и упал как мертвый подле Дракона, и меч его оказался под ним.
Вой Глаурунга долетел до людей, что ждали у Нен Кирит, и те исполнились ужаса; а когда они завидели вдали, как издыхающий Дракон мечется, выжигая и вытаптывая все вокруг, они решили, что он расправляется с теми, кто посмел напасть на него. Тут-то им захотелось быть за много миль отсюда; но теперь они не решались уйти с холма, где находились, помня слова Турамбара, что Глаурунг, одержав победу, тотчас поползет к Эфель Брандир. И потому они в страхе ожидали, куда двинется Дракон, но ни у кого не хватило духу спуститься на поле битвы и посмотреть, что происходит. А Ниниэль сидела неподвижно, только все время дрожала и никак не могла перестать: когда она услышала голос Глаурунга, ее сердце умерло у нее в груди, и она почувствовала, что ее вновь захлестывает тьма.
Так и застал ее Брандир. Ибо он все-таки добрался до моста через Келеброс. Он шел медленно и очень устал: ведь он со своей клюкой отмерил не меньше пяти лиг. Его подстегивал страх за Ниниэль; и вести, что ему сообщили, были не хуже того, чего он ожидал.
— Дракон перебрался через реку, — сказали ему, — и Черный Меч погиб, и те двое, наверное, тоже.
Брандир подошел к Ниниэли. Он чувствовал, как ей плохо, и ему было до слез жаль ее; но он все же подумал: "Черный Меч погиб, а Ниниэль жива". Он передернул плечами — ему вдруг показалось, что от водопада несет холодом, и он набросил свой плащ на Ниниэль. Он не знал, что сказать; и Ниниэль молчала.