— Да меня называют просто Сухариком, — ответил я.
Это я посмел сказать, ведь этого имени никто не знал, ни Юсси и никто другой, кроме Юнатана, меня и Маттиаса.
— Тоже мне Сухарик! — сказал Кадер. — Послушай-ка, Сухарик, ты думаешь, зачем мы сюда приехали?
Мне показалось, что ноги у меня подкашиваются. «Чтобы посадить меня в пещеру Катлы, — подумал я. — Видно, они раскаялись в том, что отпустили меня, и теперь пришли забрать». Что я еще мог подумать?
— Видишь ли, — продолжал Кадер, — мы ездим здесь по вечерам, чтобы проверять, исполняют ли жители приказ Тенгиля. Твоему деду это, смотрю я, трудно понять, так ты растолкуй ему, что вам обоим будет худо, если вы не привыкнете сидеть дома после того, как стемнеет.
— Да не забывай, — встрял Ведер, — что в другой раз тебе это даром не пройдет, если мы застанем тебя, где тебе быть не положено. Заруби это себе на носу, Сухарик! Умрет твой дед или нет, нам наплевать. Но ведь ты еще мал, а вырастешь, захочешь стать солдатом Тенгиля, не так ли?
«Солдатом Тенгиля!» — подумал я. — Нет уж, да скорей я умру! Но вслух я этого не сказал. Я до смерти боялся за Юнатана и не посмел злить их, поэтому вежливо ответил:
— Да, конечно, захочу.
— Хорошо, — сказал Ведер. — Тогда завтра утром ты можешь спуститься к большой пристани и увидеть Тенгиля, освободителя Долины Терновника. Завтра он переправится через Реку Древних Рек в золотой лодке и причалит к большой пристани.
Потом они собрались уезжать. Но в последний момент Кадер придержал коня.
— Послушай-ка, старик! — крикнул он Маттиасу, который уже был на полпути к дому. — Не видел ли ты красивого молодого парня по имени Львиное Сердце, а?
Я держал Маттиаса за руку и чувствовал, как он дрожал, но мой дедушка ответил спокойно:
— Не знаю я никакого Львиного Сердца.
— Ага, не знаешь, — сказал Кадер. — Но если ты случайно его встретишь, не забудь, что ждет того, кто его укрывает или помогает ему. Смертная казнь, запомнишь?
Тут мы вошли в дом, и Маттиас захлопнул дверь.
— Смертная казнь мне за это, смертная казнь мне за то! Больше эти люди ничего придумать не могут, — сказал он.
Едва замер стук копыт, как Маттиас снова вышел из дома с фонарем. И тут же вылез из кустов Юнатан, с исцарапанным лицом и руками, но довольный тем, что ничего страшного не случилось и что Бьянка отправилась в полет над горами.
Потом мы сели ужинать в кухне Маттиаса. Потайная дверца была открыта, чтобы Юнатан в случае опасности мог быстро спрятаться.
Но перед ужином мы с Юнатаном пошли в конюшню и задали корм лошадям. Как здорово было видеть их опять вместе! Они стояли рядом, голова к голове. Я подумал, что они, может быть, рассказывали друг другу, что с ними приключилось. Я дал им обоим овса. Юнатан хотел сначала остановить меня, но потом сказал:
— Ну ладно, пусть разок поедят! Но здесь, в Долине Терновника, овес лошадям больше не дают.
Когда мы вошли в кухню, Маттиас поставил на стол миску с супом.
— Больше у нас ничего нет, да и суп-то одна вода, — сказал он, — но все же похлебаем горяченького.
Я вспомнил про свой мешок, достал его и вынул оттуда лепешки и баранину. Юнатан и Маттиас только ахнули, и глаза у них просто засияли. До чего же мне приятно было устроить им целый пир. Я нарезал большие куски баранины, и мы принялись уплетать и суп, и хлеб, и баранину! Долго нам было не до разговоров. Под конец Юнатан сказал:
— Надо же, наелись! Я уже почти забыл, что значит наедаться досыта.
Я все больше радовался, что приехал в Долину Терновника, считая, что поступил правильно, как и следовало. И я рассказал подробно обо всем, что случилось со мной после того, как я выехал из дома, кончая тем, как Ведер и Кадер помогли мне попасть в Долину Терновника. Почти все я уже успел раньше рассказать им, но Юнатану хотелось слушать об этом еще и еще. В особенности про Ведера и Кадера. При этом он хохотал так, как я и ожидал от него. И Маттиас тоже смеялся.
— Не больно ушлые люди у Тенгиля, — сказал Маттиас, — хотя сами они считают себя жуткими хитрецами.
— Куда там, — согласился я, — даже я смог их обмануть. Если бы они только знали, что помогли пробраться в Долину Терновника тому самому младшему братишке, которого так хотели сцапать, и отпустили его на свободу.
Сказав это, я вдруг призадумался. Раньше я не подумал об этом, но теперь спросил:
— А как, в самом деле, ты-то, Юнатан, попал в Долину Терновника?
Юнатан рассмеялся.
— Я запрыгнул сюда, — ответил он.
— Как это запрыгнул? Уж не на Гриме же?
— Именно на Гриме. Другого коня у меня нет.
Да, я знал, я видел, как здорово прыгает Грим с Юнатаном на спине. Но перемахнуть через стену, окружающую Долину Терновника! В это не поверил бы ни один человек.
— Понимаешь, тогда стена была еще не совсем достроена, — объяснил Юнатан. — Не везде на полную высоту. Хотя высота и там была немалая, можешь мне поверить.
— Ну а как же стражники? Никто тебя не видел?
Юнатан надкусил хлеб и снова захохотал.
— Еще бы не заметили! Да они гнались за мной целой тучей, и Грим получил стрелу в спину. Но я удрал от них, и один добрый крестьянин спрятал и меня и Грима у себя в сарае. А ночью он привел меня сюда, к Маттиасу. Теперь ты знаешь все.
— Нет, далеко не все, — вмешался Маттиас. — Ты не знаешь, что люди у нас в долине слагают песни про эту скачку и про Юнатана. Его приезд к нам — единственная радость в Долине Терновника с тех пор, как Тенгиль ворвался к нам и превратил нас в рабов. «Юнатан, заступник наш», — поют они, потому что верят: он освободит Долину Терновника. И я тоже в это верю. Ну, теперь ты знаешь все.
— Нет, всего ты не знаешь, — возразил Юнатан, — ты не знаешь, что после того, как Урвара заточили в пещеру Катлы, тайную борьбу в Долине Терновника возглавил Маттиас. Это Маттиаса они должны называть своим заступником, а не меня.
— Нет, я слишком стар, — сказал Маттиас. — Ведер прав, какая разница, жив я или помер!
— Нельзя так говорить, — вмешался я, — ты мой дедушка.
— Да, ради этого мне стоит жить. Но возглавлять борьбу я уже больше не гожусь. Это дело молодых.
Он вздохнул:
— Ах, если бы только Урвар был здесь! Но он теперь будет сидеть в пещере Катлы до тех пор, покуда Катла не примется за него.
Тут я увидел, что Юнатан побледнел.
— Мы еще посмотрим, — пробормотал он, — за кого Катла примется.
И после добавил:
— А теперь за работу! Даже ты, Сухарик, не знаешь, что в этом доме мы днем спим, а ночью работаем. Идем, сейчас ты увидишь!
Он пролез первым в «бункер» и показал мне кое-что. Он отодвинул матрац, на котором мы спали, вынул несколько широких шатких половиц, и я увидел черную дыру в земле.
— Здесь начинается подземный ход, — объяснил Юнатан.
— А где он кончается? — спросил я, хотя был почти уверен в том, каков будет ответ.
— В чащобе, по другую сторону стены, — сказал он. — Там он окончится, когда будет готов. Еще пару ночей работы, и он дотянется туда, куда нам надо.
Он спустился в этот лаз.
— Я должен прорыть еще несколько метров, — сказал он. — Сам понимаешь, не могу же я вылезти из земли под самым носом у Толстого Дудика.
Потом Юнатан исчез, а я долго сидел и ждал. Наконец он вернулся с полным корытом земли. Я волоком протянул корыто в кухню, к Маттиасу.
— Вот еще землица для моего огорода, — пошутил Маттиас. — Было бы у меня хоть немного гороха и бобов, я посадил бы их, и не пришлось бы голодать.
— Как бы не так, — ответил Юнатан. — Из каждых десяти бобов на твоем огороде Тенгиль взял бы девять, разве ты забыл это?
— Твоя правда, — согласился Маттиас, — покуда Тенгиль хозяйничает в Долине Терновника, здесь будут царить нужда и голод.
Пока Маттиас высыпал землю из корыта, я стоял в дверях на карауле. Юнатан велел мне свистеть, если я замечу хоть малейшую опасность. Я должен был насвистывать один мотив, которому Юнатан выучил меня еще давно, когда мы жили на Земле. В то время мы часто насвистывали вместе по вечерам, когда ложились спать. Так что свистеть я умел хорошо. Юнатан снова спустился в лаз, чтобы продолжать работу, а Маттиас — закрыл дверцу и задвинул ее буфетом.
— Запомни хорошенько, Сухарик, — сказал он, — когда Юнатан роет землю, дверца должна быть закрыта и буфет поставлен на место. Помни, что ты находишься в стране, где живет и хозяйничает Тенгиль.
— Да уж этого я не забуду, — сказал я.
В кухне было темно. На столе горела единственная свеча, но и ту Маттиас погасил.
— Темной должна быть ночь в Долине Терновника, — продолжал он. — Ведь здесь слишком много глаз, которые желают видеть то, что им не положено.
Потом он опять пошел выносить землю, а я встал в открытых дверях на караул. Везде царила тьма, как и хотел Маттиас. Темно было в домах, темным было и небо над Долиной Терновника. Ни звезд, ни луны, кругом кромешная тьма, и я ничего не мог различить. Стало быть, и все ночные глаза, о которых говорил Маттиас, тоже ничего не видели, и это немного утешало меня.
Потом он опять пошел выносить землю, а я встал в открытых дверях на караул. Везде царила тьма, как и хотел Маттиас. Темно было в домах, темным было и небо над Долиной Терновника. Ни звезд, ни луны, кругом кромешная тьма, и я ничего не мог различить. Стало быть, и все ночные глаза, о которых говорил Маттиас, тоже ничего не видели, и это немного утешало меня.
Мне было тоскливо и жутковато стоять одному в темноте и ждать. Маттиас так долго не возвращался. Я начал беспокоиться и волновался все сильнее и сильнее. Почему он не шел так долго? Я напряженно вглядывался в темноту. Но что это, куда подевалась тьма? Внезапно стало намного светлее. Я увидел, что лунный свет стал пробиваться сквозь тучи. Хуже этого ничего не могло быть, и я молил Бога, чтобы Маттиас успел вернуться, покуда темнота вовсе не рассеялась, ведь тогда его тут же заметят. Но было уже поздно. Потому что луна уже светила в полную силу и заливала светом всю долину.
И при свете луны я увидел Маттиаса. Он пробирался с корытом по кустам довольно далеко от дома. Я стал дико озираться по сторонам, ведь мне велено было стоять на карауле. И тут я, к своему ужасу, увидел, что Дудик, этот Толстый Дудик, спускается со стены по веревочной лестнице.
Трудно свистеть, когда тебе страшно, и у меня это получилось неважно. Я кое-как просвистел свой мотивчик, и Маттиас быстро, как ящерица, юркнул в ближайшие кусты терновника.
Но тут меня схватил Дудик.
— Ты что это свистишь? — прорычал он.
— Да я… я сегодня выучил этот мотив, — промямлил я. — Раньше я не умел свистеть, а сегодня вдруг научился. Хочешь послушать?
Я опять принялся свистеть, но Дудик оборвал меня:
— Заткнись! Хоть я и не знаю, запрещено свистеть или нет, однако скорее всего запрещено. Не думаю, чтобы Тенгилю это понравилось. А почему дверь у тебя не заперта? Не знаешь, что ли, что не положено?
— А что, Тенгилю не нравится, когда дверь открыта?
— Поговори мне еще! Делай, что тебе сказано! Но дай мне сперва ковш воды. Я чуть не помер от жажды, пока ходил по стене.
«Что будет, если он пойдет за мной в кухню и увидит, что Маттиаса нет в доме? — пронеслось у меня в голове. — Бедный Маттиас, ведь тех, кто выходит ночью из дома, ждет казнь, сколько раз мне уже говорили об этом!»
— Сейчас принесу, — быстро сказал я. — Подожди здесь, я дам тебе напиться.
Я вбежал в дом и стал шарить в кухне, не зная, в каком углу стоит бочка с водой. Потом я нашел ковшик и зачерпнул из бочки. И тут я почувствовал, что кто-то стоит за моей спиной. Да, кто-то стоял в темноте почти вплотную ко мне. Я похолодел от ужаса.
— Зажги свет! — приказал Дудик. — Я хочу поглядеть на эту крысиную нору.
Руки у меня дрожали, да и весь я дрожал, но все-таки мне удалось зажечь свечу.
Дудик взял ковш и стал пить. Он все пил и пил, словно в нем не было дна. Потом он швырнул ковш, и его противные глаза стали шарить по кухне. И тут он задал вопрос, которого я так боялся:
— А где этот старик Маттиас, что живет здесь?
Я молчал, не зная, что ответить.
— Не слышишь, что ли, о чем тебя спрашивают? Где Маттиас?
— Спит, — ответил я, надо ведь было что-нибудь придумать.
— Где он спит?
Я знал, что рядом с кухней была небольшая каморка, где стояла кровать Маттиаса. Но я также знал, что в эту минуту его там не было. И все же я показал на дверь каморки и сказал:
— Вон там!
Я пропищал эти слова еле слышно. Они прозвучали так жалобно, что Дудик презрительно захохотал.
— Нескладно ты врешь, — сказал он. — Погоди-ка, сейчас поглядим!
Он был так доволен, что уличил меня во лжи. Радовался, что теперь Маттиаса казнят, а его Тенгиль наверняка похвалит.
— Дай-ка мне свечу! — велел он, и я исполнил приказание.
Мне хотелось броситься к дверям, выскочить в сад и велеть Маттиасу бежать, пока не поздно, но я не мог сдвинуться с места. От страха меня тошнило.
Дудик видел это и злорадно ухмылялся. Он не торопился, вовсе нет, он тянул время, чтобы я напугался еще сильнее. Позлорадствовав вволю, он сказал:
— Ну, пошли, парень, покажешь мне, где спит старик Маттиас.
Он распахнул ногой дверь каморки и втолкнул меня туда так сильно, что я запнулся о высокий порог. Дудик поднял меня рывком и остановился, держа свечу в руке.
— Ах ты, врунишка, давай показывай, где дед!
Я не смел ни шелохнуться, ни поднять глаза. Я был в полном отчаянии, мне хотелось умереть!
Но тут, когда я уже ни на что не надеялся, послышался сердитый голос Маттиаса:
— Что тут за шум? Даже ночью человеку не дают покоя!
Я поднял глаза и увидел, что Маттиас сидит на постели в дальнем, самом темном углу комнаты и щурится на свет. Он был в одной рубашке, всклокоченный, как будто только что проснулся. А у раскрытого окна стояло прислоненное к стене корыто. Да, видно, мой новый дедушка был проворней ящерицы!
А на Дудика было почти что жалко смотреть. Он стоял, тупо уставясь на Маттиаса. Никогда еще не видел я такой дурацкой рожи!
— Да я просто зашел, чтобы напиться воды, — мрачно заявил он.
— Воды? Да как же так? — спросил Маттиас. — Разве ты не знаешь, что Тенгиль запретил вам пить нашу воду? Он думает, что мы можем отравить вас. А если ты еще раз меня разбудишь, я тебя и в самом деле отравлю!
Не знаю, как он посмел сказать такое Дудику. Но, может, с людьми Тенгиля так и нужно было разговаривать? Потому что Дудик, хмыкнув, поспешил убраться и вскарабкался на стену.
10
Никогда не доводилось мне видеть по-настоящему свирепого человека, пока я не увидел Тенгиля из Карманьяки.
Он переплывал в своей позолоченной лодке Реку Древних Рек, а я стоял на берегу вместе с Маттиасом и ждал его.
А послал меня туда Юнатан. Ему хотелось, чтобы я взглянул на Тенгиля.
«Потому что тогда тебе будет понятней, почему люди в здешней долине трудятся, как рабы, голодают и умирают с одной-единственной мыслью и мечтой — снова увидеть свою долину свободной».
Высоко-высоко на вершине Горы Древних Гор стоял неприступный замок Тенгиля. Лишь иногда переправлялся он через реку в Долину Терновника, чтобы нагонять страх на местных жителей, дабы никто из них не забывал, кто он такой, Тенгиль, и не осмеливался бы мечтать о свободе. Так говорил Юнатан.
Сначала я почти ничего не видел. Так много солдат Тенгиля, заслоняя реку, стояло передо мной. Длинная цепь солдат — их пригнали охранять Тенгиля, пока он пребывает в Долине Терновника. Сдается мне, он боялся, что какая-нибудь стрела со страшным свистом вонзится в него откуда-нибудь сзади. Юнатан говорил, что тираны всегда боятся, а Тенгиль был самый страшный из тиранов.
Нет, сначала ни Маттиас, ни я ничего не видели. Но потом я догадался, что делать. Солдаты стояли там такие важные, широко расставив ноги… Солдаты Тенгиля. И если я распластаюсь по земле за спиной того, кто шире всех расставил ноги, то смогу взглянуть на реку меж его ног.
Но я не мог подговорить на это Маттиаса.
— Важнее всего, чтобы увидел ты, — сказал он. — И чтобы ты никогда не забывал, что видел здесь сегодня.
И я увидел. Увидел большую, красивую позолоченную лодку, которая приближалась к берегу по реке, а на веслах застыли одетые в черное гребцы. Сколько там было весел? Куда больше, чем я мог сосчитать, а их лопасти сверкали на солнце всякий раз, когда их поднимали вверх! Гребцам приходилось нелегко. Сильное течение грозило унести с собой лодку. А может быть, где-то ниже по течению был водопад, всасывавший в себя могучие речные воды. Откуда-то издалека доносился громкий шум водопада.
— Ты слышишь, как шумит водопад Кармафаллет? — сказал Маттиас в ответ на мой вопрос. — Песнь водопада Кармафаллет здесь, в Долине Терновника, — колыбельная песнь, к которой прислушиваются дети, когда ложатся спать.
Я стал думать о детях в Долине Терновника. Должно быть, прежде они бегали, играли и плескались в воде здесь, внизу, у берега, и очень веселились. А теперь им веселья больше не видать. А все из-за этой стены, этой неумолимой стены, запирающей все вокруг. Во всей этой длинной стене было лишь двое ворот: те, через которые я прошел сюда, — они назывались Большие ворота, — и еще одни здесь, у реки, с причалом перед ними, где уже пришвартовалась лодка Тенгиля. Ворота недавно открывали, чтобы пропустить Тенгиля. И между солдатскими сапогами я увидел под аркой ворот причал и черного скакуна, ожидающего своего хозяина Тенгиля.
Скакун был такой красивый, седло на нем сверкало золотом, золотом сверкала и уздечка! И я увидел, как Тенгиль выходит вперед, вскакивает в седло, проезжает верхом через ворота и внезапно оказывается совсем рядом со мной, так что я вижу его свирепое лицо и его свирепые глаза. «Злой, как змей», — сказал о нем Юнатан. И правда, у Тенгиля точь-в-точь змеиный вид — ужасно злой и кровожадный. И одежда на нем — красная, как кровь, и султан на шлеме — тоже красный, словно он окунул его в кровь. И глаза его смотрели прямо вперед, он не замечал людей. Казалось, на всем свете для него не существовало никого, кроме самого Тенгиля из Карманьяки! Да, он был ужасен!