Всем жителям Долины Терновника было велено явиться на городскую площадь. Тенгиль должен был там держать перед ними речь. Маттиас и я, конечно, тоже пришли туда.
Это была такая прекрасная, такая нарядная маленькая площадь; окруженная со всех сторон чудесными домами. И вот все обитатели Долины Терновника собрались там, как приказал Тенгиль. Они стояли молча и только и делали, что ждали. Однако, о, как чувствовались их ожесточение и горечь! Здесь они, верно, плясали, и играли, и пели летними вечерами, или же, быть может, просто сидели на скамьях перед постоялым двором и болтали друг с другом под липами.
Там росли две вековые липы, к ним-то и подъехал Тенгиль и остановил коня. Он по-прежнему сидел верхом на коне, глядя поверх площади и поверх людей, и я был совершенно уверен, что никого из них он не видел. Рядом с ним находился его советник, высокомерный человек по имени Пьюке, как я узнал от Маттиаса. У Пьюке был белый конь, такой же прекрасный, как черный скакун Тенгиля. Два властелина восседали верхом на конях и неотрывно смотрели прямо перед собой. Они долго сидели так, а вокруг стояли, охраняя их, солдаты, люди Тенгиля в черных шлемах и черных плащах, с обнаженными мечами в руках. Солнце уже стояло высоко в небе, день был теплый, и видно было, что солдаты обливаются потом.
— Как по-твоему, что скажет Тенгиль? — спросил я Маттиаса.
— Что он нами недоволен, — ответил Маттиас. — Ничего другого он не говорит.
По правде говоря, Тенгиль с нами сам не разговаривал. Не мог же он говорить с рабами! Он говорил только с Пьюке, а Пьюке велено было возвестить народу, что Тенгиль недоволен жителями Долины Терновника. Работают они вполсилы, да еще укрывают врагов Тенгиля!
— Юнатан Львиное Сердце еще не найден, — сказал Пьюке. — Наш милостивый князь весьма этим недоволен!
— Да, это понятно, это понятно, — услышал я, как кто-то бормочет совсем рядом со мной.
Это был нищий бедняга в лохмотьях, какой-то маленький старикашка с всклокоченными волосами и седой всклокоченной бородой.
— Терпению нашего милостивого князя скоро наступит конец! — провозгласил Пьюке. — И он жестоко и беспощадно покарает Долину Терновника!
— Да уж, так им и надо, так им и надо, точно! — проворчал старикашка, стоявший рядом со мной, и я подумал, что, должно быть, он чокнутый, из тех, что немного не в себе.
— Однако, — продолжал Пьюке, — наш милостивый князь в своей великой доброте подождет еще некоторое время с кровавой карой. Он даже назначил вознаграждение. Двадцать белых лошадей получит тот, кто приведет к нему Львиное Сердце!
— Тогда я схвачу этого хитрого лиса, — сказал старикашка, толкнув меня в бок. — Двадцать белых лошадей от нашего милостивого князя! Щедрая плата за такого маленького лисенка!
Я так разозлился, что охотнее всего ударил бы его! Даже если ты не в себе, нечего болтать всякие глупости!
— Совести у тебя нет! — прошептал я.
А он рассмеялся.
— Ну, не то чтобы совсем не было! — сказал он, заглянув мне прямо в лицо.
И я увидел его глаза. Такие красивые, блестящие глаза были только у Юнатана.
Все-таки совести у него не было ни на грош! Как он мог явиться сюда, как мог торчать под самым носом у Тенгиля! Хотя, правда, никто бы его не узнал. Даже Маттиас. До тех пор, пока Юнатан, похлопав его по плечу, не сказал:
— Старик, а разве мы с тобой не встречались?
Юнатан обожал переодеваться. У нас на кухне он вечно разыгрывал для меня по вечерам целые спектакли. Я имею в виду те времена, когда мы жили на Земле. Он и в самом деле мог вырядиться, как чучело, и развлекаться вовсю. Он частенько смешил меня, и я так хохотал, что у меня живот схватывало.
Но здесь, на глазах у Тенгиля, это было страшной дерзостью.
— Мне необходимо посмотреть, что происходит. Да, мне тоже! — прошептал он.
Теперь он больше не смеялся. Да и вообще, смеяться было нечему.
Потому что Тенгиль приказал всем мужчинам из Долины Терновника выстроиться в один ряд перед ним и своим толстым указательным пальцем стал показывать на тех, кого следует перевезти через реку в Карманьяку. Я знал, что это означает, Юнатан рассказывал мне об этом. Ни один человек из тех, на кого пал выбор Тенгиля, живым не вернется. Им придется тяжко, в поте лица своего, трудиться в Карманьяке и таскать камни для крепости, которую Тенгиль повелел воздвигнуть на самой вершине Горы Древних Гор. Это должна была быть такая крепость, которую никогда не смог бы завоевать ни один враг. И Тенгиль должен был восседать там из года в год во всей своей свирепости и наконец-то почувствовать себя в безопасности. Но чтобы построить такую крепость, требовалось множество рабов, и они должны были трудиться на износ, до тех пор, пока не упадут мертвыми.
«И тогда они достанутся Катле», — рассказывал Юнатан.
Меня бил озноб на залитой солнцем площади. Хотя «Катла» было для меня всего лишь мерзкое имя, и ничего больше.
Когда Тенгиль, указывая пальцем, делал свой выбор, на площади стояла жуткая тишина. Только маленькая пташка, сидя на самой верхушке дерева прямо над Тенгилем, прекрасно пела, выводя свои трели. Верно, эта пташка не знала, чем был занят там внизу, под липой, Тенгиль.
То тут, то там слышался плач. Жалость брала при виде того, как они плакали, как плакали все эти женщины, которым суждено было потерять своих мужей, и все дети, которые никогда больше не увидят отцов. А вообще-то плакали все. И я тоже.
Что до Тенгиля, то он этого плача не слышал. Сидя верхом на своем коне, он все указывал и указывал пальцем на очередную жертву, и алмаз на этом его пальце сверкал всякий раз, когда он приговаривал кого-нибудь к смерти. Это было ужасно, одним лишь своим указательным пальцем он обрекал людей на смерть!
Но один из тех, на кого пал его выбор, явно сошел с ума, когда услышал, как плачут его дети. Внезапно вырвавшись из рядов жителей Долины Терновника, он, прежде чем солдаты успели остановить его, ринулся к Тенгилю.
— Тиран! — закричал он. — Когда-нибудь ты тоже умрешь! Ты подумал об этом?!
И плюнул в Тенгиля.
Лицо Тенгиля не дрогнуло. Он подал лишь знак рукой, и солдат, стоявший ближе всех к нему, поднял свой меч. Я увидел, как меч сверкнул на солнце, но в тот же миг Юнатан, обхватив рукой мой затылок, прижал меня к груди. Он спрятал мое лицо, чтоб я больше ничего не видел. Но я почувствовал, а может, и услышал, как что-то всхлипнуло в груди у Юнатана. А когда мы шли домой, он плакал. Никогда раньше за ним такого не водилось.
В Долине Терновника этот день был траурный. Горевали все. Все, кроме солдат Тенгиля. Они, напротив, радовались всякий раз, когда Тенгиль появлялся в Долине Терновника, потому что тогда он устраивал пир для своих людей. Не успевала еще высохнуть кровь несчастных, убитых на площади в тот день, как туда выкатывали бочку пива, полную до краев, и выносили поросят, которых целиком жарили на вертелах.
Густым маревом стелился тогда над Долиной Терновника чад, а все люди Тенгиля ели и пили и похвалялись перед жителями тем, что Тенгиль устроил им такое знатное угощение.
— Но ведь эти бандиты жрут поросят из Долины Терновника и хлещут пиво, сваренное в Долине! — говорил Маттиас.
Самого Тенгиля на пиру не было. Выбрав достаточное, по его мнению, количество смертников, он переправился обратно через реку.
— А теперь он, верно, сидит довольный в своем замке и думает, что нагнал страху на Долину Терновника, — сказал Юнатан, когда мы возвращались домой. — Он думает, что, кроме запуганных рабов, здесь больше никого не осталось.
— Однако он ошибается, — уверенно произнес Маттиас. — Тенгиль не понимает одного: ему никогда не сломить людей, которые борются за свою свободу и держатся вместе так, как мы.
Мы проходили мимо маленького домика, окруженного яблоневыми деревьями, и Маттиас сказал:
— Здесь жил тот, кого только что убили.
На каменных ступеньках сидела женщина. Я узнал ее, вспомнил, как она закричала, когда Тенгиль указал пальцем на ее мужа. А теперь она сидела с ножницами в руках и отстригала свои длинные светлые волосы.
— Что ты делаешь, Антония? — спросил Маттиас. — Что ты собираешься делать со своими волосами?
— Что делать? Тетиву для луков! — ответила Антония.
Больше она ничего не сказала. Но я никогда не забуду ее глаз, когда она это говорила.
За многие провинности в Долине Терновника приговаривали к смерти. Но опасней всего было иметь оружие, это запрещалось строже, чем что-либо другое. Солдаты Тенгиля рыскали по округе, заглядывая в дома и усадьбы в поисках спрятанных луков, мечей и копий. Но они никогда ничего не находили.
И все-таки во всей Долине не нашлось бы ни единого дома, ни единой усадьбы, где бы не хранилось оружие, где бы не выковывали мечи для той битвы, которая разыграется в конце концов, рассказывал Юнатан.
И все-таки во всей Долине не нашлось бы ни единого дома, ни единой усадьбы, где бы не хранилось оружие, где бы не выковывали мечи для той битвы, которая разыграется в конце концов, рассказывал Юнатан.
Белых лошадей Тенгиль обещал также в награду тем, кто выдаст тайные склады оружия.
— Какая чепуха! — усмехнулся Маттиас. — Неужто он в самом деле считает, что в Долине Терновника найдется хоть один предатель!
— Нет, один такой есть лишь в Долине Вишен, — горестно сказал Юнатан.
Да, я точно знал, что рядом со мной идет Юнатан. Но трудно было помнить об этом при виде его бороды и лохмотьев.
— Юсси не довелось испытать такую жестокость, такой гнет и насилие, какие знали мы, — объяснил Маттиас. — Иначе он бы никогда не стал делать то, что он делает.
— Интересно, что задумала София, — сказал Юнатан. — И мне так хотелось бы знать, вернется ли Бьянка целой и невредимой.
— От всей души будем на это надеяться! — произнес Маттиас.
Вернувшись домой в Маттиасгорден, мы увидели, что Толстый Дудик, развалясь на зеленой траве, играет в кости с тремя другими стражниками Тенгиля. Видно, они были нынче свободны от службы, потому что пролежали там, среди кустов терновника, все послеобеденное время. Мы могли видеть их из кухонного окошка. Они играли в кости, ели сало и пили пиво, которое целыми ведрами таскали с площади. Так что мало-помалу они оказались уже не в силах играть в кости. Они продолжали только есть сало и пить пиво, потом только пить пиво. А потом уже вовсе ничего не делали, только ползали, словно жуки, в зарослях терновника. Под конец же они, все четверо, заснули.
Их шлемы и плащи лежали в траве, куда они их побросали. Верно, никто не смог бы пить пиво, парясь в толстом шерстяном плаще в такой теплый день.
— Однако, знай об этом Тенгиль, он велел бы их избить, — сказал Юнатан.
Затем он исчез — в дверях, и не успел я даже испугаться, как он вернулся назад с плащом и шлемом в руках.
— Зачем тебе эта дрянь? — спросил Маттиас.
— Еще не знаю, — ответил Юнатан. — Думается, придет час, когда и плащ, и шлем мне понадобятся.
— А я думаю, придет час, когда ты попадешься с ними, — предупредил его Маттиас.
Но Юнатан, сорвав с себя лохмотья и бороду, надел шлем и плащ. И вот он стоял перед нами, похожий как две капли воды на стражника Тенгиля, это было просто отвратительно. С дрожью в голосе Маттиас попросил его ради Бога спрятать этот гадкий наряд в какой-нибудь тайник.
Так Юнатан и сделал.
Потом мы легли и проспали остаток дня, поэтому я не знаю, как все было, когда Толстый Дудик и его приятели, проснувшись, начали выяснять, чей шлем и чей плащ исчезли.
Маттиас тоже спал, но — как он рассказывал позднее — внезапно проснулся, услыхав крики и проклятия, доносившиеся из зарослей терновника.
Ночью мы продолжали нашу работу, копая подземный ход.
— Осталось три ночи, не больше, — заверил нас Юнатан.
— А что будет потом? — спросил я.
— Потом должно произойти то, ради чего я сюда явился, — ответил Юнатан. — Может, это и не удастся, но я должен, во всяком случае, попробовать освободить Урвара.
— Только вместе со мной! — решительно произнес я. — На этот раз ты не покинешь меня. Куда бы ты ни пошел, я последую за тобой.
Он долго смотрел на меня, а потом улыбнулся.
— Ладно, если ты в самом деле этого хочешь, я тоже хочу этого, — сказал он.
11
Все солдаты Тенгиля, видно, очень здорово взбодрились, поглотив целую гору сала и целое море пива, да и каждому, верно, хотелось получить двадцать белых лошадей. Потому что они теперь жадно и неистово разыскивали Юнатана. Все эти дни они выслеживали его с утра до вечера, осматривали каждый дом, каждый уголок в долине. Юнатану пришлось скрываться в тайнике, пока он чуть не задохнулся.
А Ведер и Кадер — Исполнитель и Смотритель — разъезжали верхом по всей Долине Терновника и читали жителям грамоты о моем брате. Один раз мне тоже довелось услыхать о «заклятом враге Тенгиля Юнатане Львиное Сердце, который незаконно перебрался через стену и все еще пребывает в неизвестном месте в Долине Терновника». Они описывали и его внешность. Он был «на редкость красивый юноша со светлыми волосами и темно-синими глазами, статный и тонкий». Так они о нем говорили, и так, думается, описал его им Юсси. И все снова и снова слышались приказы о смертной казни тому, кто укрывает Юнатана Львиное Сердце, и о награде тому, кто выдаст его.
Пока Ведер и Кадер разъезжали по округе и трубили всю эту мерзкую чушь, в Маттиасгорден приходили люди, чтобы попрощаться с Юнатаном и поблагодарить его за все то, что он сделал для них. Я даже не знал, как много подвигов совершил мой брат.
— Мы никогда не забудем тебя, — говорили они со слезами на глазах.
Они приносили хлеб и давали ему, хотя им самим почти нечего было есть.
— Хлеб нужнее тебе, ведь тебе предстоит тяжкий и опасный путь, — говорили они.
И спешили уйти; им хотелось успеть услышать еще раз, что провозгласят Ведер и Кадер. Только собственной утехи ради.
Солдаты наведались и в усадьбу Маттиасгорден. Когда они вошли, я, смертельно испуганный, сидел на стуле в кухне, не смея пошевельнуться. Но Маттиас был настроен весьма бодро и даже задорно.
— Чего вы ищете? — сказал он. — Сдается мне, что такого Юнатана Львиное Сердце и на свете-то нет. Вы его просто выдумали, чтобы вам дозволили рыскать по всей округе, бездельничать и отбирать у людей последнее.
Отбирать последнее — как раз этим-то они и занимались. Начали они с горницы. Выкинули на пол все постельное белье, перины и подушки. Потом рылись в шкафу, и все, что там было, также выбросили на пол. И это было просто глупо с их стороны, неужто они и в самом деле думали, что Юнатан прячется в шкафу?
— Может, посмотрите заодно и в шкафу с ночными горшками? — спросил Маттиас.
Ну и разозлились же они!
И, выйдя на кухню, набросились на буфет с посудой, а я, сидя на своем стуле, чувствовал, как во мне закипает ненависть. Как раз в тот самый вечер мы с Юнатаном должны были уйти из Долины, и я подумал: «Если они сейчас найдут его, я не знаю, что сделаю!» Нет, такая несправедливость просто немыслима, не могут они схватить его в эти его самые последние часы в Долине Терновника.
Маттиас набил буфет старым платьем, и овечьей шерстью, и всякой ненужной утварью, чтобы приглушить все звуки, доносившиеся из тайника, и весь этот хлам они выкинули на пол кухни.
А потом! А потом мне захотелось кричать так, чтобы рухнул и обвалился весь дом. Да, потому что один из них нажал плечом на буфет, чтобы отодвинуть его в сторону. Но я не закричал. Я сидел совершенно окаменевший на стуле и только ненавидел его, ненавидел его грубые руки, и толстый затылок, и бородавку на его лбу! Я ненавидел его потому, что знал: сейчас, сию минуту он увидит дверь тайника, а это значит — конец Юнатану!
Но тут все-таки раздался крик. Крик Маттиаса.
— Глядите, пожар! — кричал он. — Разве Тенгиль приказал вам поджечь дом?
Не знаю, как это произошло, но все так и было, как он кричал. Загорелась овечья шерсть на полу, и солдаты поспешно кинулись ее тушить. Они прыгали и затаптывали огонь ногами, сыпали проклятия и шумели, а под конец опрокинули на пол бочку с водой. Так что пожар прекратился, едва успев начаться. Но Маттиас все равно ругался и был страшно зол на них.
— Вы что, совсем ума лишились?! — кричал он. — Разве можно выбрасывать шерсть на пол рядом с очагом, где тлеют угли и вовсю трещат дрова?
Тот, что с бородавкой на лбу, пришел в ярость.
— Молчи, старик! — заорал он. — А не то я сумею хорошенько заткнуть тебе рот!
Но Маттиас не дал себя запугать.
— Во всяком случае, вам не мешает убрать за собой! — сказал он. — Гляньте, какой здесь разор и грязь! Словно в свинарнике!
Его слова оказались самым верным способом выдворить их из дома.
— Убирай свой свинарник сам, старик! — сказал тот, что с бородавкой на лбу, и впереди всех прошествовал к дверям. Все остальные последовали за ним. Выходя из дома, они широко распахнули дверь и не затворили ее за собой.
— Дурачье! Совсем ума нет! — сказал Маттиас.
— Вот повезло, что начался пожар, — сказал я. — Подумать только, как повезло Юнатану!
Маттиас подул на кончики своих пальцев.
— Да, неплохо устраивать иногда небольшие пожары, — сказал он. — Хотя можно и обжечься, когда наспех хватаешь пылающие угольки из очага голыми руками.
Но конец нашим горестям еще не наступил, хоть я уже и поверил в это.
Они искали Юнатана и в конюшне, а затем тот, что с бородавкой на лбу, подошел к Маттиасу и сказал:
— У тебя, старик, две лошади! А ведь никто в Долине Терновника не смеет держать больше одной. И ты это знаешь! Мы пошлем сюда нынче вечером человека с другого берега. Он возьмет вот эту, с белой звездочкой на лбу, ее ты должен отдать Тенгилю.