— Где же я нахожусь? — раздался голос у него за спиной.
Виктор повернулся. Изображение девочки снова появилось. Она обхватила свои локти, словно ей было холодно.
— Почему я здесь? — Она дрожала. — Скажите, наконец, кто вы такой?
Теперь Виктор не знал, что и думать. Если все это только проекция, созданная его воображением, то как можно объяснить, что здесь находится другой человек, задающий осознанные вопросы?
Если только…
Точно. Должно быть, тело девочки тоже заморожено и помещено в контейнер с азотом. Вот она и мается тут.
— Где это мы? — не успокаивалась она.
— Ты не знаешь?
— Первый раз вижу.
— Это лаборатория.
— И чем здесь занимаются?
— Консервируют людей.
— Да что вы?..
— Ну да. Сохраняют в замороженном виде.
Глаза девочки широко открылись, и она попятилась назад:
— Я не хочу… не хочу…
— Тебе бояться нечего, — успокоительно произнес Виктор.
Он подошел к цилиндру и снова попытался до него дотронуться. Безрезультатно. В сердцах Виктор пнул пронумерованный белый ящик с цветами, но лепестки даже не шелохнулись.
Он ничего не мог понять. Его замороженное тело, эта девчонка и планы, которые он так старательно держал под контролем, не увязывались в логическую цепочку. Деламот повернулся спиной к стене, скользнул вниз и очутился на полу, но не ощутил под собой твердой поверхности.
— А что, внутри этих штуковин люди? — спросила девочка.
— Да.
— И вы должны были там оказаться?
Виктор отвернулся.
— Господи, — прошептала она, усевшись на линолеум на почтительном расстоянии от Деламота, — зачем?
67
На протяжении долгих лет Виктор редко говорил о своей жизни с посторонними.
Он почти никогда не давал интервью, свято веря в то, что скрытность — лучший союзник в финансовых делах. Информация может ненароком просочиться наружу, и на следующий день конкурент тебя опередит. Не зря же придумали шутку о формах жизни в мире бизнеса. Возможны лишь два варианта. Быстрый и мертвый.
Теперь Виктор Деламот не являлся ни тем ни другим.
Пустота крионической лаборатории была либо чистилищем, либо галлюцинацией. Так или иначе, у Виктора отпала необходимость хранить секреты. И он рассказал девочке в спортивных штанах о том, о чем обычно молчал: о своем раке, о болезни почек и гемодиализе, о плане перехитрить смерть, приготовив себе вторую жизнь в далеком будущем.
Виктор признался, что испытал шок, очнувшись в хранилище. Он объяснил Саре, что должен был проснуться через много-много лет — как живое медицинское чудо, а не какой-то призрак.
Девочка внимательно слушала. Она даже поддакивала, когда Виктор ссылался на научные факты. Ее эрудиция его удивила. Оказывается, она умнее, чем можно было судить по внешнему впечатлению, учитывая, что выглядела Сара так, словно ночевала в парке на скамейке. В своем монологе Виктор опустил одну подробность. Девочке ни к чему было знать, что до его погружения в лед в соседней комнате оставались считаные секунды. Это было бы слишком.
Сара спросила, как жена Деламота отнеслась к его идее заморозить себя.
Виктор замялся.
— А, — догадалась она, — вы ей не сказали.
Смышленая девчонка, подумал Виктор. А на первый взгляд и не скажешь.
68
Когда-то в прошлой жизни Сара Лемон любила поговорить с родителями.
Она вспомнила об этом, слушая Виктора. В детстве она часто сидела на полу в их спальне, теребя оборки на диванной подушке и отвечая на вопросы о школе. Сара училась на «отлично», особенно хорошо давались ей математика и естественные предметы. Однажды отец, стоя у зеркала и проводя рукой по редеющим белокурым волосам, сказал ей, чтобы она не сбавляла оборотов; если бы Сара решила стать доктором, его бы это устроило. Том работал техником-лаборантом. Лоррейн — она занималась продажей рекламы на радио, — по обыкновению, отдыхала на кровати, откинувшись на подушку и попыхивая сигареткой. Услышав об успехах дочери, она восклицала:
— Я так горжусь тобой, солнышко. Сбегай и принеси мне мороженое-батончик, ладно?
— Может, хватит батончиков на сегодня? — бурчал Том.
Родители развелись, когда Саре исполнилось двенадцать. Лоррейн достались дом, мебель, столько мороженого, сколько ей хотелось, и полное опекунство над единственной дочерью. Том сделал себе пересадку волос, обзавелся яхтой и молодой подругой по имени Мелисса. Она вовсе не горела желанием проводить время с чужим ребенком. В конце концов они с Томом поженились и переехали в Огайо.
В суде Сара приняла сторону матери и сказала, что с радостью останется с «хорошим родителем» — с тем, кто не разрушал семью. Но в глубине души, как многие дети, она скучала по отсутствующему отцу и задавалась вопросом, насколько сама она виновата в том, что брак Тома и Лоррейн потерпел крах. Чем реже звонил отец, тем больше Сара по нему тосковала; чем больше обнимала ее мать, тем меньше нуждалась она в этих объятиях. Дочь была похожа на нее не только чертами лица, но и манерой разговаривать. Она унаследовала мировосприятие Лоррейн. К восьмому классу Сара начала ощущать себя нелюбимой, а может, и недостойной любви. Она слишком много ела, поправилась, отдалилась от других детей и целиком отдалась учебе, потому что это восхищало ее отца и, возможно, в глубине души девочка надеялась, что это поможет им сблизиться. Она отправляла ему свои оценки каждый семестр. Иногда он присылал ей ответ. «Молодец, Сара. Так держать». Порой не отвечал вовсе.
К старшим классам друзей у Сары осталось немного, а распорядок дня был предсказуемым: лабораторные работы, походы по книжным магазинам, выходные дома у компьютера, а по понедельникам, перед началом уроков, — хвастливые рассказы сверстников о прошедших вечеринках и прочих похождениях. Несколько мальчиков из математического класса приглашали Сару на свидания, и с двумя из них она ходила в кино, на школьную дискотеку, в зал игровых автоматов. Даже целовалась несколько раз, чтобы понять, почему вокруг этого столько шума. Но рано или поздно парни переставали ей звонить, чему она втайне была рада. Сара ни разу не испытывала ни малейшей искры желания и решила, что это все не для нее.
Итан изменил жизнь Сары. Он положил конец ее беспросветному существованию. Мысли о нем вытеснили у нее из головы все остальное. Сара готова была отдать за Итана весь мир. Она это сделала.
Но на самом деле он ее не хотел. И в итоге выставил на всеобщее посмешище. Он показал всем, что она жалкая, — именно эту черту Сара больше всего боялась в себе обнаружить. Ниже падать было некуда.
Свою печальную историю (за исключением некоторых деталей) девочка выложила, после того как пожилой человек в халате рассказал ей о своей эпопее с замораживанием и разладе с женой. Сара и Виктор сидели вдвоем в этом жутковатом месте. Она была настолько измотана и сбита с толку, что ей показалось — старик чего-то недоговаривает. Однако и ей не удалось быть до конца откровенной. Чем дальше Сара углублялась в свое повествование, тем сильнее становился гнет нахлынувшей депрессии. Она решила умолчать о попытке суицида в гараже, со всем сопутствующим антуражем — водкой, грустной песней и включенным двигателем. Сара не собиралась признаваться в этом совершенно незнакомому человеку.
Когда Виктор спросил ее, как она попала в лабораторию, девочка ответила, что не имеет понятия (и это было правдой), она просто очнулась, сжимая песочные часы.
— Кажется, меня кто-то нес.
— На руках?
— Да. По-моему, это был тот самый человек…
— Кто же?
— Продавец из часового магазина.
Виктор посмотрел на девочку так, словно она превратилась в инопланетянина.
Из-за цилиндра до них донесся какой-то шум.
69
Дор кашлянул.
Его глаза приоткрылись, словно он пробудился, хотя не спал уже тысячу лет. Лежа на полу, он несколько раз моргнул, прежде чем разглядел стоящих над ним Виктора и Сару.
Они сразу же засыпали его вопросами: «Кто вы? Где мы?»
Дор медленно приходил в себя. Он помнил только кричащие цвета, внезапную черноту и бесконечное падение в воздухе. Кажется, ему удалось проникнуть сквозь песочные часы. Кстати, где они? И тут он увидел их в руке Сары, причем верхушка была на месте. Дор понял, что раз эти двое живы, то его расчет был верен. Теперь он мог…
Погодите.
Он что, кашлянул?
Но эти двое не давали ему опомниться.
— Что вы намерены предпринять в этой ситуации? — спрашивал Виктор.
— Как я сюда попала? — допытывалась Сара.
— Я был под воздействием лекарств?
— В какой стороне мой дом?
— Отчего я чувствую себя здоровым?
— Я видела машину, она на ходу?
Дор не мог сосредоточиться. Он кашлянул. За века, проведенные им в пещере, он никогда не кашлял, не чихал, не задыхался.
Дор не мог сосредоточиться. Он кашлянул. За века, проведенные им в пещере, он никогда не кашлял, не чихал, не задыхался.
— Ответьте же нам, — просил Виктор.
— Поговорите с нами, — умоляла Сара.
Дор опустил глаза и посмотрел на свою правую руку. Его пальцы снова покрылись кожей. Кулак был стиснут. Он разжал его.
На ладони лежала одна-единственная песчинка.
Однажды Дор вырезал на стене пещеры контуры скалки.
Она символизировала рождение его первенца. В древности повитухи умащивали живот тяжко рожавшей женщины маслами или гладили по нему специальной скалкой, чтобы ей было легче произвести младенца на свет. Дор видел, как они суетились вокруг истошно кричавшей Алли, вознося молитвы богам. Она благополучно разрешилась от бремени. Дор часто задумывался о том, как такая простая вещь — скалка, водившаяся даже в самом бедном жилище, — могла повлиять на столь значительное событие.
Ответ он узнал от знахаря Асу, который поведал Дору о том, что роженице помогала не деревяшка, а заключенная в ней таинственная сила. Магия исходила от богов. Когда они к чему-либо прикасались, обычное становилось сверхъестественным, простое — чудесным.
Благодаря скалке ребенок появился на свет.
Песчинка остановила время.
Теперь, глядя на девочку в спортивных штанах и старика в халате, Дор понимал, как далеко завело его волшебство стихий.
Дальнейшее зависело от него.
— Просто скажите нам, — попросила Сара дрожащим голосом. — Мы… умерли?
Дор с трудом поднялся.
— Нет, — ответил он.
В первый раз за шесть тысяч лет он почувствовал усталость.
— Вы не мертвы, — промолвил он и протянул им песчинку на ладони. — Вы находитесь посередине этого мгновения.
— О чем вы говорите? — удивился Виктор.
— Мир остановился. Ваши жизни тоже замерли — хотя души сейчас находятся здесь. Совершенное вами в прошлом уже нельзя исправить. А то, что вы сделаете в будущем…
Дор запнулся.
— Что? — взволнованно воскликнул Деламот и повторил: — Что?
— Пока еще не написано.
Сара посмотрела на Виктора, а он на нее. Оба представили себе последнее мгновение, сохранившееся у них в памяти: Сара сползла на сиденье машины, вдыхая ядовитый газ; Виктора собирались заморозить, делая его участником медицинского эксперимента.
— Как я сюда попала? — спросила Сара.
— Я вас принес, — ответил Дор.
— И что нам теперь делать? — поинтересовался Виктор.
— Есть план.
— Какой же?
— Это мне пока не известно.
— Вы вообще понимаете, что говорите?
Дор несколько раз потер лоб. Поморщился.
— У вас все нормально? — спросила Сара.
— Больно.
— Не понимаю одного. Почему — мы?
— Ваши судьбы имеют значение.
— Больше, чем остальной мир?
— Не больше.
— Но как вы нас вообще нашли?
— Я услышал ваши голоса.
— Прекратите! — Виктор поднял руки в упреждающем жесте. — Довольно. Голоса? Судьбы? Вы же мастер по ремонту из магазина часов.
Дор покачал головой:
— В это мгновение ошибочно судить о вещах с внешней стороны.
Виктор отвернулся, пытаясь, как было ему свойственно, решить проблему в одиночку, раз остальные оказались некомпетентными.
Тогда Дор приподнял подбородок, открыл рот, и его голосовые связки легко воспроизвели фальцет и произношение девятилетнего французского мальчика.
— Пусть снова будет вчера.
Виктор резко обернулся, узнав собственный голос.
Затем Дор понизил тембр, подражая взрослому Деламоту:
— Еще одна жизнь.
После этого настал черед Сары изумиться, когда Седое Время произнес:
— Прекратите это.
Пораженные Сара и Виктор стояли безмолвно. Как этот человек узнал их сокровенные мысли?
— Я пришел к вам потому, что ваши слова были обращены ко мне, — пояснил Дор.
Сара всматривалась в его лицо.
— Вы ведь на самом деле не чините часы?
— Мне нравится, когда они сломаны.
— Но почему? — спросил Виктор.
Дор посмотрел на песчинку в своих пальцах:
— Потому что я грешник, создавший их.
Будущее
70
В те дни, когда Дор жил на Земле счастливо, его сын однажды задал ему необычный вопрос:
— На ком я женюсь?
Дор улыбнулся и ответил, что не знает.
— Но ты ведь говорил, что камни могут рассказать тебе о будущем.
— Это правда, — подтвердил Дор. — Они указывают мне, когда всходит и садится солнце, сколько ночей должно пройти, прежде чем луна станет такой же круглой, как твое лицо.
Он ущипнул сына за щеки. Мальчик засмеялся, а потом обиженно отвернулся.
— Но это трудные вещи, — сказал он.
— Разве?
— Да. Солнце и луна — они далеко от нас. А я всего лишь хочу знать, на ком я женюсь. Если тебе понятны трудные вещи, почему ты не можешь объяснить мне простые?
Дор улыбнулся про себя. Его сына волновали те же вопросы, что и его самого в детстве. И ребенком он так же расстраивался, когда не мог получить ответ.
— Зачем тебе это знать?
— Ну, — сказал мальчик, — если бы камни сказали, что я женюсь на Илтани, я бы обрадовался.
Дор кивнул. Илтани была застенчивой, хорошенькой дочерью кирпичника. Из нее и вправду может вырасти завидная невеста.
— А вдруг камни назовут твоей избранницей Гильдеш?
Мальчик скорчил гримасу, как и предполагал Дор.
— Гильдеш слишком большая и шумная! — запротестовал сын. — Если бы камни сказали, что я женюсь на ней, я бы прямо сейчас убежал!
Дор засмеялся и взъерошил волосы мальчика. Сын поднял с земли камешек и размахнулся.
— Нет, Гильдеш! — закричал он и швырнул камень, полетевший через весь двор.
Теперь Дор смотрел на Сару, вспоминая это мгновение.
Кто знает, что стало с юной Гильдеш: была ли она отвергнута мужчиной так же, как эта девушка? Он подумал о камне, брошенном его сыном, и усмехнулся — в юности опрометчиво считаешь, что можно отринуть будущее, если оно тебе не нравится. И вдруг Дора осенило.
Он поднял песочные часы, заглянул внутрь и увидел, что песок перестал сыпаться из верхней колбы в нижнюю. Его количество там и там оставалось неизменным. Именно это и подозревал Дор. Время не шло вперед.
Седое Время ухватился за крышку и еще раз сдвинул ее с древних часов.
— Что вы делаете? — спросил Виктор.
— То, что мне было приказано, — ответил Дор.
Он стал вытряхивать на пол хранилища песок из верхней колбы, означавший то, что должно было произойти, — и он сыпался и сыпался, ведь его было больше, чем в сотне обычных песочных часов. Потом Дор положил дар кудесника на бок, и он увеличился до размеров гигантского тоннеля, причем песчаная тропинка вела к его центру, поблескивая, словно океан в лунном свете.
Сняв обувь, Дор встал на песок и сделал знак Саре и Виктору:
— Идемте.
Он посмотрел на свои руки. Впервые за шесть тысяч лет Седое Время покрылся испариной.
Однажды Эйнштейн выдвинул постулат, согласно которому течение времени в движущейся системе отсчета замедляется. Следовательно, если путешествовать на невероятно высокой скорости, то теоретически можно увидеть будущее, обманув при этом свой возраст.
Сара изучала это на уроках физики. Проходил специальную теорию относительности и Виктор, правда несколько десятилетий назад. Теперь, в замерзшем пространстве одного-единственного вдоха, их попросили проверить это положение. Они должны были двигаться вперед, пока весь мир замер неподвижно, пройти по белоснежной дорожке к гигантским песочным часам по велению худощавого темноволосого мужчины в черной водолазке, который, насколько им было известно, работал в магазине часов.
— Вы идете? — спросила Сара, обернувшись к Виктору.
— Я не верю во все это, — ответил он. — У меня были документы. Контракты. Кто-то сознательно вредит моим планам.
Сара сглотнула. Ей действительно хотелось, чтобы этот старик пошел вместе с ней. Не одной же бросаться в неизвестность. Саре вдруг показалось, что у нее нет важнее друга, чем Виктор.
— Пожалуйста, — мягко попросила она.
Деламот отвернулся. Здесь все противоречило логике. Он не знал эту девушку. А парень из магазина часов мог быть кем угодно — шарлатаном, мошенником, плутом. Но Сара обратилась к нему с такой доверительной интонацией… Как бы глупо это ни звучало, ее «пожалуйста» было самым чистым выражением, которое он слышал за последние месяцы. Слишком немногим людям удавалось подобраться к Виктору так близко, чтобы обращаться к нему с личными просьбами.
Он окинул взглядом крионическую лабораторию. Его окружала застывшая, незыблемая панорама. И ничего больше. Он взглянул на Сару.
Мы более всего одиноки, когда постигаем одиночество другого.
Виктор взял ее за руку.