И тут он сообразил, что это страшилище не кто иной, как он сам собственной персоной. Неудивительная реакция — Дор не видел себя в зеркале шесть тысяч лет.
Он приблизился к трюмо, оказавшись рядом с бизнесменом, сидящим на высоком крутящемся стуле, и парикмахершей, которая сунула руку в шкафчик. Дор смотрел на отражение мужчины — синий костюм, бордовый галстук, короткие темные и влажные волосы, — а потом оценил свой всклокоченный вид. Несмотря на огромную бороду и длинные струящиеся волосы, Дор выглядел моложе этого щеголя. Ему моментально вспомнился разговор с кудесником: «В этой пещере ты не состаришься ни на миг». — «Я не заслуживаю такого подарка». — «Это не подарок».
Дор сделал шаг назад, пригнулся, спрятался за столом и наклонил песочные часы.
Жизнь возобновилась. Девушка достала с полки ножницы и сказала что-то, из-за чего клиент рассмеялся. Она приподняла пальцами его шевелюру и начала стричь.
Завороженный, Дор выглядывал из-за своего укрытия. Парикмахерша двигалась уверенно, лезвия щелкали, пряди волос падали на пол. Внезапно кто-то включил магнитофон, и музыка взревела в грохочущем ритме. Дор зажал руками уши. Никогда еще он не слышал такой громкой музыки.
Вдруг Дор почувствовал, что на него смотрят. Он поднял голову. Толстая женщина средних лет, с волосами, накрученными на пластмассовые бигуди, стояла над ним, вытаращив глаза.
— ¿Que quiere? [3] — завопила она.
Дор схватил песочные часы, и движения пышной дамы, как и других присутствующих в заведении, стали замедляться.
Когда картинка застыла, Дор поднялся, обошел женщину (она так и стояла с разинутым ртом) и приблизился к парикмахерше. Он взял ножницы из ее рук, поднес лезвия к кончику своей бороды и начал состригать волосы, отросшие за шесть тысячелетий.
37
«Правила существуют, чтобы их нарушать», — подумал Виктор, предлагая Джеду стакан воды со льдом.
Они сидели напротив друг друга за длинным столом. Деламот, хотя и без особого желания, все-таки пользовался инвалидным креслом (теперь он заметно пошатывался при ходьбе), и офисную мебель переставили, чтобы ему было удобнее маневрировать.
— По закону меня должны признать мертвым юридически, прежде чем начнется процесс заморозки?
— Да, верно, — кивнул Джед.
— Но вы согласны — то есть не вы, а наука, — что, если заморозить тело до того, как сердце и мозг перестанут функционировать, шансы на консервацию возрастут?
— Теоретически… да.
Джед поглаживал стакан с видом человека, который подозревает подвох.
— Я хочу проверить эту теорию, — произнес Виктор.
— Мистер Деламот…
— Выслушайте меня.
Виктор объяснил свой план. Гемодиализ был единственным средством, позволяющим больному оставаться в живых. Огромный аппарат очищал его кровь и выводил токсины. В случае прекращения процедуры Деламот вскоре умер бы. Возможно, через несколько дней. Максимум через неделю или две.
— В момент наступления кончины доктор должен подтвердить отказ жизненно важных органов, коронер констатирует смерть и замораживание можно начинать?
— Да, — начал было Джед, — но…
— Я знаю. Всем нужно присутствовать в лаборатории, когда это случится.
— Верно.
— Или еще раньше.
— Не понимаю.
— Консилиум соберется прежде, чем это произойдет… — Виктор сделал паузу, чтобы посетитель вдумался в его слова. — И удостоверит факт смерти заранее.
— Но тогда придется…
Джед поперхнулся и замолчал. Виктор подвигал челюстью. Он полагал, что заведующий начал его понимать.
— С помощью больших денег можно убедить людей кое-что для тебя сделать, — проговорил Деламот, скрестив руки. — Никто об этом не узнает.
Собеседник не издал ни звука.
— Я видел вашу лабораторию. Там у вас, поймите меня правильно, чересчур аскетично.
Заведующий пожал плечами.
— Вам ведь не помешает пара миллионов? По завещанию благодарного клиента.
Джед сглотнул.
— Слушайте, — сказал Виктор, понизив голос, чтобы он звучал более доверительно. — Я буду на пороге смерти. Какое значение имеют несколько часов? Давайте говорить начистоту. — Он придвинулся ближе. — Разве вам не хотелось бы, чтобы шансы на успех возросли?
Кивок в ответ.
— Вот и мне этого хочется.
Виктор подкатил свое кресло к письменному столу. Открыл ящик.
— Я попросил моих юристов кое-что набросать, — сказал он, вынимая конверт. — Надеюсь, это поможет вам принять решение.
38
Коротко остриженный и одетый по-современному, Дор стал походить на человека нынешней эпохи. Во всяком случае, различия не так сильно бросались в глаза. Он не ленился изучать все вокруг, манипулировал песочными часами, устраивая небольшие всплески взаимодействия с миром в реальном времени. Дор использовал их главным образом для получения базовых знаний — ему был нужен своеобразный трамплин, чтобы осознать настоящее. Например, алфавит он освоил на языковых курсах для взрослых, пробравшись на последнюю парту. Затем прилежно занялся правописанием и пополнением словаря, а поскольку Седое Время уже и так понимал любой язык на земле, ему не составило труда научиться читать. Его разум был ему в этом лучшим помощником.
Теперь все знания были ему открыты.
Дор погрузился в недра одной из мадридских библиотек и проглотил более трети тамошних книг. Его интересовало многое — история и литература, географические карты и фотоальбомы. При повернутых на бок песочных часах для этих штудий требовались считаные минуты, а в обычном режиме времени ушли бы годы.
Покинув залы с книжными стеллажами, Дор снова повернул часы, чтобы полюбоваться закатом. С благоговейным трепетом смотрел он, как электричество — о нем он уже знал — продлевало человеку время бодрствования. Прежде Дор был знаком только с освещением, исходившим от масляных ламп или огня. Теперь ночные города были залиты сиянием, и Дор шел по тротуарам, то и дело попадая в круг желтовато-белого света. Он не спал всю ночь, не в силах оторвать от уличных фонарей завороженного взгляда.
Утром Дор снова затормозил бег солнца и странствовал по испанским равнинам, по берегам крупнейшей реки во Франции и по лесам Бельгии и Германии. Он видел древние развалины и современные стадионы, открывал для себя небоскребы, церкви, торговые центры.
Куда бы Дор ни направился, он всюду высматривал часы. Старик в пещере был прав. Конечно, Дор был первым хранителем времени в мире, однако человечество, взяв на вооружение его простые приспособления на основе палок и чаш, создало на их основе огромный арсенал приборов.
Дор ознакомился с каждым из них. В дюссельдорфском музее на Хуттенштрассе он разобрал все старинные часы на выставке, тщательно изучая пружины и спирали, пока замерший охранник стоял в нескольких метрах от него. На блошином рынке во Франкфурте Дор обнаружил радиоприемник с таймером, позволяющим «перелистывать» дни вперед или назад. Дор нажал на кнопку обратной перемотки и наблюдал, как время идет вспять — среда, вторник, понедельник… Он думал о том, как здорово было бы докрутить календарь до того момента, когда он снова окажется дома.
«Ты отец земного времени», — говорил ему старик.
Неужели на него возложена столь огромная ответственность? Дор размышлял о веках, в течение которых он был обречен на страдания в пещере. Его мучил вопрос: разве каждый любитель посмотреть на часы платит такую цену?
В конце концов в Германии он вышел на морской берег — к маяку Вестерхевер. Прежде Дор читал о таких сооружениях и о великом Северном море. Он позволил времени течь в естественном русле и немного полюбовался прибоем, потом привел песочные часы в исходное положение.
Образование Дора в том, что касается современного мира, было закончено. Он провел сотню лет, наблюдая за одним-единственным днем.
В шуме ветра путник уловил то, что хотел услышать:
— Еще одна жизнь.
— Прекратите это.
Дор вошел в спокойную воду и поплыл.
39
Он пересек Атлантический океан. На это у него ушло шестьдесят секунд.
Дор покинул Германию вечером, в семь часов две минуты. Когда пловец добрался до Манхэттена, был день — три минуты второго. С формальной точки зрения, согласно нашим часам, он вернулся в более раннюю временну́ю точку.
Пока он молотил руками по воде, не ощущая ни холода, ни усталости, в его сознании проносилось все то, что он видел, люди, с которыми он так и не попрощался, те, кого не было на свете вот уже несколько тысяч лет. Его отец. Его мать. Дети. Любимая жена.
«Заверши свое путешествие — и узнаешь».
Когда это произойдет? Что именно ему предстоит узнать? Он хотел найти ответы на эти вопросы. Но больше всего его волновало другое. Качаясь на волнах океана, он размашисто греб вперед и думал о том дне, когда ему придется умереть, как всем остальным.
Достигнув берега, Дор выбрался на сушу рядом с погрузочным доком.
Его приметил заросший густой щетиной докер в кепке:
— Эй, приятель, какого дьявола…
Ему не удалось договорить.
Дор повернул песочные часы. Он поднял глаза на огромный небоскреб и ахнул в изумлении — в таком странном месте бывать ему не доводилось.
Нью-Йорк поразил его воображение, хотя Дор многое повидал, в течение ста лет обучаясь в Европе. Здания были высокими, а расстояния между ними — крошечными. А люди! Сколько же их тут, не сосчитать! Они сбивались в большие группы на углах улиц, их полчища исторгались потоками из дверей магазинов. Несмотря на то что Дору было под силу замедлить движение целого города, лавировать в толпе оказалось непросто.
Ему понадобилась одежда, поэтому он взял брюки и черную водолазку в бутике под названием «Браво!». А подходящее пальто присмотрел в гардеробе японского ресторана.
Разглядывая громадные небоскребы, Дор вспомнил о башне Нима. Он пытался понять, есть ли предел человеческому тщеславию.
Город
40
Стрелки часов всегда найдут дорогу домой.
Это было правдой, и Дор знал об этом с того самого мгновения, как впервые отметил тень от солнца. Еще в раннем отрочестве, возясь в песке, он был способен предсказать, что завтра обязательно повторится такой же миг, как сегодня, а в послезавтрашнем дне можно обнаружить слепок предыдущего.
Каждое последующее поколение имело твердое намерение усовершенствовать эту концепцию, чтобы четко ориентироваться во времени. У входа в дом устанавливали солнечные часы, а на городских площадях — гигантские водяные. Переход к механическим часам — с гирями, со шпиндельным ходом и фузейной передачей — привел к появлению башенных и напольных часов. В конечном счете были изобретены хронометры, уместившиеся на полке.
Как-то раз один французский математик [4] привязал к часам ремешок, обмотал его вокруг запястья, и тогда человечество стало носить время на себе.
Точность его определения возрастала с пугающей быстротой. Минутную стрелку изобрели только в шестнадцатом веке, к семнадцатому погрешность часов с маятником оставалась в пределах минуты. Однако меньше чем через сто лет эта величина сократилась до секунды.
Время подстегивало индустрию. Человек поделил мир на часовые пояса, чтобы можно было планировать передвижение. Поезда уходили строго по расписанию; корабли шли на всех парусах, чтобы причалить вовремя.
Люди пробуждались под вой сирен. Деловая активность протекала в так называемые рабочие часы. На каждой фабрике был гудок. В каждом школьном кабинете висели часы.
«Сколько времени?» — эта фраза стала самой распространенной в мире, и ее можно было найти на первой странице любого разговорника. «What time is it? ¿Que hora es? Который час?»
Ничего удивительного в том, что когда Дор — первый, кто всерьез задал этот вопрос, — достиг города своей судьбы (здесь в воздухе слышались голоса, требовавшие «еще одну жизнь» и «прекратить это»), он постарался применить свои знания с пользой. Иными словами, Дор устроился на работу в то место, где кругом все напоминало о ходе времени.
В часовой магазин.
И тогда Дор стал ждать, чтобы две стрелки указали ему верный путь.
41
Лимузин Виктора пробирался сквозь поток машин в Нижнем Манхэттене. Сбавив скорость, он свернул на мощенную булыжником улицу. На повороте притулился магазинчик с узкой витриной. Адрес был обозначен на козырьке клубничной расцветки, но название у заведения отсутствовало. Зато на дверях были выгравированы солнце и луна.
— Орчард-стрит, сто сорок три, — объявил водитель.
Двое сотрудников Деламота вышли из автомобиля и усадили своего босса в инвалидное кресло. Один, забежав вперед, придержал дверь, другой аккуратно завез Виктора в магазин. Тот услышал, как сзади скрипнули дверные петли.
Воздух в помещении отдавал затхлостью, будто его не проветривали с прошлого столетия. За прилавком стоял бледный, старый, седовласый человек в клетчатом жилете и голубой рубашке, очки в тонкой металлической оправе были сдвинуты на нос. Деламот принял его за немца. У него был наметанный глаз. Изрядно поездив по свету, национальность он обычно определял с ходу.
— Guten Tag [5] , — обратился к хозяину Виктор.
Тот улыбнулся:
— Вы из Германии?
— Нет, я решил, что это вы оттуда.
— Ах так? — приподнял брови владелец магазина. — Что мы можем вам предложить?
Виктор подъехал ближе, чтобы изучить ассортимент. Он увидел часы всех типов: высокие напольные, каминные, кухонные с распашными дверцами, автоматические для школ, лампы с часовым механизмом, ходики с боем и будильниками, устройства в форме бейсбольных мячей и гитар, даже в виде кошки с хвостом-маятником. Кстати, маятников было не счесть! На стене, потолке, за стеклянными панелями они раскачивались из стороны в сторону — тик-так, тик-так, как будто мгновения здесь отлетали то влево, то вправо. Вот скрипнули рычаги, и из домика выскочила кукушка, а следом еще одиннадцать — над одиннадцатью колокольчиками. Виктор наблюдал, как птички прячутся обратно.
— Мне нужны карманные часы. Антиквариат, и чем старше, тем лучше, — сказал он.
Хозяин причмокнул, приподняв верхнюю губу:
— Цена?
— Не имеет значения.
— Ладно… Минутку.
Он отошел вглубь магазина и пробормотал кому-то неразборчивые указания.
Виктор ждал. Стоял декабрь, всего несколько недель оставалось до последнего в его жизни Рождества, и он решил купить себе часы. Деламот хотел, чтобы люди в крионической лаборатории остановили их в тот момент, когда его погрузят в заморозку; а когда он воскреснет для нового мира, то снова заведет старинный механизм. Ему нравились символические жесты подобного рода. Так или иначе, это была хорошая инвестиция. То, что уже сегодня считается антикварной вещью, сильно подорожает через несколько веков.
— Мой помощник к вашим услугам, — сказал владелец магазина.
К прилавку вышел мужчина, которому, как предположил Виктор, было за тридцать, поджарый и мускулистый, с взлохмаченными, неровно остриженными темными волосами. На нем была черная водолазка. Деламот попытался угадать его происхождение. Четко вылепленные скулы. Приплюснутый нос. Ближний Восток? Может быть, Греция?
— Меня интересуют старые карманные часы.
Продавец прикрыл глаза и, по-видимому, погрузился в размышления. Виктор, никогда не отличавшийся терпением, метнул недовольный взгляд на хозяина. Тот пожал плечами и шепнул:
— Очень знающий человек.
— Охотно верю и надеюсь, что на ожидание у меня не уйдет вся оставшаяся жизнь, — заметил Виктор. И, усмехнувшись, добавил: — Или еще одна жизнь.
«Еще одна жизнь».
Глаза помощника широко раскрылись.
42
На следующей неделе в приюте Итан уже не казался таким внимательным.
Сара уверяла себя, что на это могут быть разные причины. Скорее всего, Итан просто устал. Чтобы поднять ему настроение, она привязала к пакету арахисовых крекеров маленький красный галстук-бабочку и вручила ему. В глубине души она надеялась на поцелуй. Но предмет ее обожания только ухмыльнулся и пробубнил: «Ладно, спасибо».
Сара боялась упоминать о вечере пятницы, поскольку не знала, что сказать. Во-первых, ее мучил стыд, во-вторых, под влиянием алкогольных паров подробности выветрились у нее из памяти. (А ведь когда-то она, Сара Лемон, полностью выучила «Кентерберийские рассказы» [6] для урока английской литературы.) Поэтому девочка решила придерживаться принципа «чем меньше, тем лучше», если вдруг зайдет разговор на скользкую тему.
Она пыталась развлечь Итана легкой болтовней, припоминая все то, что они обсуждали на складе до первого объятия. Но беседа не клеилась. О чем бы ни заговаривала Сара, Итан отделывался невыразительным бурчанием.
— Что случилось? — спросила она наконец.
— Ничего.
— Точно?
— Просто я без сил.
Они долго распаковывали коробки молча.
— Хорошая была водка, — вдруг выпалила Сара.
Ее слова звучали фальшиво, ведь она вовсе не об этом хотела сказать.
— Водка — просто находка, — усмехнулся Итан.
Сара засмеялась, правда чересчур громко.
Собравшись уходить, Итан поднял руку и произнес:
— Увидимся на следующей неделе.
Сара надеялась, что он прибавит: «Лемон-ад». Ей очень-очень хотелось, чтобы он это сказал. Но он уже направился к выходу, и у нее, помимо воли, с языка сорвалось это нелепое прозвище.
«О боже, неужели это было вслух?» — испугалась Сара.
— Ага. Лемон-ад, — пробормотал Итан и закрыл за собой дверь.
В полдень того же дня, не говоря матери ни слова, Сара сняла деньги со своего счета в банке и отправилась в часовое путешествие на поезде до Нью-Йорка, чтобы купить Итану подарок. И не какой-нибудь, а особенный.