Я подумал, спросил:
— А что там у них, гнездо?.. Лежбище?.. Нора?
Она пожала плечами.
— Да кто знает.
Я покачал головой, посмотрел на нее в упор.
— Эх… ты же командир элитного отряда по борьбе с нечистью! И монстрами! Ты ничего упускать не должна!
Она вздохнула, в глазах промелькнуло смущение.
— Прости, я поняла, что ты хочешь сказать. Ты прав, я не гожусь в вожаки отряда. Я привыкла приказы исполнять, а не отдавать.
Я оглянулся на пасущегося Зайчика.
— Да ладно тебе. Сто лет здесь маются, и никто не додумался пойти туда и посмотреть, что там такое. Если нора, то завалить камнями. Если гнезда с яйцами на земле — побить все яйца, нечего дряни плодиться на уже нашей святой турнедской земле!.. Заканчивайте обед, я съезжу туда с вами.
Каспар пробормотал:
— Вряд ли яйца…
— Почему? — спросил я с подозрением.
— В позапрошлый раз, — сказал он медленно, — на жителей села напали какие-то дикие люди… Те, кто спасся, называли их полумедведями. Очень хитрые твари, не говоря уже, что жутко сильные… К счастью, как говорят, разорили всего две деревни и пошли дальше… а куда делись, никто не знает… Я слышал, дома рушили с одного удара!
Эдгар хмыкнул и сказал важно, по-взрослому:
— Наверное, знают те, где эти твари прошли дальше, но кто их спрашивал?..
Ульрих сказал со смешком:
— А те крылатые змеи, что вылетели, как говорят, в прошлом году?.. У них как раз может быть гнездо с яйцами.
— А чего ты решил, — спросил Каспар, — что гнездо на поверхности? Оно вполне может быть в глубокой и даже очень глубокой норе. Что, новость?
Переговариваясь, они уже поднимались, забросали остатки костра землей, оседлали коней.
Мы с Боудеррией двигаемся во главе отряда. Мне показалось, что воинственная валькирия начала избегать меня. В первые мгновения был порыв души, а сейчас уже началось то, что обычно у интеллигенции и женщин: а что он подумает, а что другие подумают, а не подумают ли не так, но лучше пусть подумают не так, потому что лучше пусть не догадываются, женскую репутацию не жаль, а вот командира отряда…
Я покачивался в седле, одним ухом слушал разговоры за спиной, но мозг уже раскочегарился на полную мощь, монстры — это мелочь, с ними и другие справятся, это я так по дороге, а вообще-то главная моя задача здесь — точкой опоры сделать Турнедо. Гиллеберд все-таки создал мощное государство, экономика на высоте, власть достаточно централизирована, чтобы я сумел без особых препятствий сделать ее еще централизированнее и подгрести под себя почти полностью.
Все остальные: Варт Генц, Скарлянцы, Ламбертиния и Мезина — будут управляться из этого центра, как бы местные лорды ни пытались отстоять свою независимость.
Я вообще-то целиком за независимость и невмешательство, но только если независимость ради какой-то благородной цели. Однако если независимость ради самой независимости, то это не весьма достойно, а если независимость от более высокой культуры, уровня жизни, грамотности и богатства, то такую независимость не только можно, но и нужно упразднить без всякой жалости к патриотам и бледным мальчикам с горящими взорами.
И, кроме того, разве церковь не действует так, словно никаких границ, разделяющих людей, вообще нет на свете? Она понимает, что рано или поздно все люди сольются в одном счастливом мире, когда совместно построят Царство Небесное на земле…
Ну, типа, вот я его и строю. Как паладин Господа, который вообще не различает границ, проведенных людьми. Нет, я-то различаю, но Господь не различает, вот и я хоть и различаю, но должен действовать без всякого почтения к этому архаизму.
Правда, на границе Варт Генца и Скарляндии придется держать надежные войска и в то же время запустить побольше разведчиков и простых лазутчиков в соседние королевства.
Вообще за всеми соседями нужно присматривать круглосуточно, а то и «мама» сказать не успеешь, как вторгнутся, с этими авторитарными режимами никогда не знаешь, чего от них ждать.
То ли дело демократические режимы, там все так трусят, что даже защищать свои земли стараются только первые пару дней, а потом поспешно сдаются.
Глава 6
Я прикрикивал на Бобика, чтобы не убежал вперед слишком далеко, вдруг да новый монстр выскочит, а далеко впереди в степи появился яркий блеск, словно горит ярко начищенная золотая монета или рыцарский шлем короля. Я не успел присмотреться, он исчез, но через некоторое время возник снова, уже устойчивый и быстро разрастающийся в сияние.
— Голова Быка, — сказал Каспар, плюнул и перекрестился.
В степи в самом деле лежит бычья голова, целиком отлитая из золота, как мне показалось, везде пусто, сравнить не с чем, я не сразу понял, что голова громадная, и только когда приблизились, понял, что она почти с сельскую хатку.
Вообще-то не только голова, но и холка с частью спины, а туловище под землей, высохшей и твердой, как камень, на поверхности только голова.
Каспар перехватил мой взгляд, махнул рукой.
— И не думайте, ваше высочество.
— О чем?
— Отколоть кусочек.
— Не выйдет?
— Никому еще не удалось.
— Даже магам?
Он покачал головой.
— Когда не получилось и у них, пытались вытащить, чтобы поставить у входа во дворец, но и земля такая, никакие кирки не берут. Можете проверить, даже не поцарапаете!
— Да мне бык вроде бы ни к чему, — сказал я. — Была бы корова — символ плодородия… А так даже слезать не буду. Поехали!
В дороге я некоторое время пытался понять, как это вот очутилось здесь, но самое правдоподобное: колоссальным взрывом сорвало с крыши здания и зашвырнуло сюда. А здесь, понятно, почва плавилась…
Зайчик двигается, как старая улитка на лютом холоде, и хотя остальные герои во главе с Боудеррией несутся во весь опор, но это они во весь опор, а я дитя других скоростей и темпа жизни и вообще вот-вот засну…
Что делать, я единственный человек, которого не устраивают здешние скорости передвижения, и постоянно ломаю голову над модернизацией. Кое-что удалось, но только кое-что, а надо бы больше.
С зеркалами, что позволяют передвигаться туды-сюды, весьма удобно, однако их маловато, а вот устройство аббата Дитера — хоть и весьма мучительное для передвижения, однако их можно собрать столько, сколько требуется. Если, конечно, верить аббату.
К тому же я должен поощрять развитие ремесел, особенно наукоемких, потому дам заказ еще хотя бы на парочку, а затем допущу к использованию особо доверенных людей или гонцов.
Еще беспокоит появление Бабетты в Ламбертинии. Насчет Геннегау уже разобрались, у ниши постоянно дежурят в незримости стрелки, и если начнет появляться нечто иное, чем Бабетта, его тут же пронзят болтами, как стальными, так и серебряными, окропленными святой водой.
Но как она очутилась в Ламбертинии?.. Или в Геннегау попала своим традиционным способом, а в Ламбертинию перенеслась как-то иначе?
Холодок прокатился по телу, когда блеснула страшноватая мысль, что Юг мог во всех королевских дворцах на Севере установить такие вот штуки. Да что там во дворцах, кто мешает установить где-то и в тайных местах, чтобы перебрасывать сюда если не десанты, то хотя бы наемных убийц?
Нас догнал Эдгар, веселый и ликующий, он по юности каждую поездку на коне воспринимает как радостное приключение после скучного детства в родовом замке.
— Ваше высочество, — воскликнул он звонким голосом, — а во-о-он там деревня, где живет великая колдунья, что может предсказать судьбу…
Я отмахнулся, а он торопливо зачастил:
— Да знаю-знаю, суеверие, а христианин не должен быть суеверным, это язычество, но она в самом деле… ну, а еще видит скрытое!.. Ваше высочество, умоляю, это же почти совсем по дороге!
Я спросил с подозрением:
— А зачем это тебе?
У него щеки полыхнули почти детским румянцем.
— Ой, мне так нравится, когда говорят, что Боудеррия — принцесса из дальних островов в океане!
Я подумал, кивнул.
— Вообще-то и мне нравится.
Он встрепенулся.
— Свернем?
— Только на один-два вопроса, — предупредил я.
Избы в этой деревне, как я приметил, одна переходит в другую, что значит — взрослые дети, женившись, не отделяются, а все так же живут с родителями, одной огромной семьей. Из-за чего у них все такое крепкое и добротное: могучие кони, породистые коровы, целые стада гусей и уток, козы, овцы, а овины и риги выстроены тоже не кое-как. Даже простенькие амбары сложены из хорошего крепкого дерева, что простоит века. Там за дверями хранится все крестьянское добро: конская сбруя, хомуты, овчинные полушубки, рулоны отбеленного холста на продажу и грубая мешковина для себя…
Рука дернулась к рукояти меча: через дорогу перебежал резвыми скачками крупный дракон размером с огромного кабана, весь в блестящей чешуе, с жуткой распахнутой пастью, воинственно вздыбленным гребнем от затылка и по всей спине до кончика хвоста.
Но на шее повязан ярко-желтый платок, явно женский. Именно повязан, а не зацепился ненароком, когда дракон пожирал жертву…
Дракон скрылся из глаз, проскочив между сараями. Я ожидал крики с той стороны, но все оставалось тихо.
Из-за плетня пугливо выглядывают девки, все в одинаковых сарафанах, потом на крыльцо большого дома неспешно вышла женщина, толстая и важная, как породистая корова, голова целомудренно укрыта платком по самые брови, так же спрятаны от мужских взглядов подбородок и шея.
Боудеррия крикнула властно:
— Кто здесь старший?
Женщина поклонилась, ответила с достоинством:
— Я здесь староста, госпожа.
Она смотрела на Боудеррию с удовольствием, как и та на нее, обе женщины в этом мужском мире, а обе командуют мужчинами.
— Овса для коней, — распорядилась Боудеррия, — можно сыра в дорогу. За все заплатим.
— Все сделаем, госпожа…
Я поинтересовался у старостихи:
— Я слышал, у вас в деревне живет некая колдунья. Предсказывать умеет?.. А еще видел что-то совсем уж несуразное… настоящий дракон перебежал нам дорогу.
— К удаче, — сообщила она.
— Ладно, — согласился я, — пусть к удаче, но… дракон? Это что, ваша колдунья его так приручила?
Она широко заулыбалась, показывая крупные желтые зубы.
— Ну что вы, господин! Наша Стефа вообще колдовать не умеет.
— Но как же…
Она подбоченилась, вид донельзя гордый, сказала с пренебрежением человека почти образованного:
— Это все наше невежество, господин. Знаете же, все простые люди думают только о своем огороде да как нажраться. Если встретит на дороге мышь или ящерицу какую, затопчет и пойдет дальше. А Стефа всегда была жалостливой. В детстве подбирала щенков, котят, притаскивала домой… Однажды вот так подобрала одну толстую уродливую ящерицу, что едва ползала. Спрятала ее в сарае, а то родители обычно всех ее подобранных щенков и котят на другой день топили, пока она где-то бегает…
— Понятное дело, — буркнул я, — понимаю…
— Ну вот, — продолжила она победно, — ящерица та росла, начала бегать шустрее. Оказывается, только вылупилась и еще даже ползать не научилась. В общем, вырос крепенький такой и могучий дракончик, который привязался к ней, как к маме. И слушается во всем. Чешуя на нем наросла такая, что никаким топором, даже самым острым, нельзя даже поцарапать. В общем, сейчас он подрос, чешуя из стали, но, наверное, еще подрастет.
— И что она?
Она отмахнулась.
— А ничего. Так и живут. Только теперь ни один волк и близко не подходит к деревне!
— Дракона чуют?
— Стефа отпускает, — пояснила старостиха, — своего зверька в лес поохотиться. Ну, а народ решил, что она умеет вообще любым лесным зверем повелевать. Дураки!
— А вы не верите?
Она подбоченилась.
— Я даже читать умею!
— Жаль, — сказал я. — Мне бы больше понравилось, чтоб она в самом деле умела.
Она пожала плечами.
— И она, и ее дракончик еще молоды, господин.
Крестьяне принесли два мешка с зерном, их погрузили на запасных коней. Мы двинулись к указанному дому, где и живет та самая колдунья.
Она вышла навстречу, простая деревенская девушка, густые черные, как вороново крыло, волосы собраны в толстую косу, лицо ясное с густыми чернющими бровями, что сразу приковывают внимание, очень выразительные глаза, крепкая фигурка крестьянского сложения, бедное платьице до щиколоток.
— Это ты Стефа? — спросил я. — Видели мы твоего питомца!.. Бегает без привязи и намордника… А вдруг кого укусит?
Она сказала умоляюще:
— Только ничего ему не делайте! Он никого не трогает!.. Я его еще совсем маленьким носила ко всем, чтобы он познакомился и подружился.
— И что, — спросил я с интересом, — подружился?
Она помотала головой.
— Нет, но людей не трогает. Как и скот. А в лесу ест не только волков, вообще все ест… ну, как хрюшка.
— Человек еще хрюшее, — сказал я надменно, — мы едим даже то, что ни одна свинья есть не станет. А с платочком ты хорошо придумала!
— Спасибо, господин…
— А он их не теряет?
— Теряет, — ответила она грустно, — но у меня всегда есть в запасе.
— Молодец, — сказал я снова, — это ты, говорят, умеешь предсказывать будущее?
Она перевела взгляд на Боудеррию и ее команду, что уже слезли с коней и смотрят на нее в жадном ожидании чудес.
— А разве кто-то умеет? — спросила она жалобно. — Это все враки. Я только и могу, что видеть людей…
— Это как? — спросил я.
Она кивком указала на Боудеррию.
— Вот она из очень знатной семьи… Да, она принцесса, жила в королевском дворце… Много слуг, посуда из золота, подсвечники с драгоценными камнями… Вот этот воин — тоже из знатных, он повелевал конницей…
Я оглянулся на Маркуса, кивнул деревенской колдунье:
— Продолжай.
— В этом отряде много знатных людей, — произнесла она замедленным голосом, словно в трансе, но с удивлением, — очень много… но вы не развлекаться выехали… Вот этот воин вам врет…
Я насторожился, проследил за ее взглядом. Каспар и Ульрих, самые битые жизнью и всегда настороженные, сразу же сдвинулись и встали за спиной Роджера Тхорнхилла, которого звали принцем.
— Гм, — сказал я, — с ним разберемся. А что скажешь обо мне?
Все затаили дыхание, даже Роджер, ощутивший смертельную угрозу, насторожился и впился в нее взглядом.
Она слабо улыбнулась:
— Господин обладает мощью, непонятной мне. Он весь закрыт настолько, что я вижу только сверкание молний, раздирающих тьму. И… ничего больше.
— Это даже больше, — произнес я, — чем увидели другие. Возьми эти монеты… нет-нет, не отказывайся, это на прокорм твоего питомца. Хоть его и подкармливают всей деревней, но все же…
Она смотрела нам вслед, пока мы выезжали из села, а из-за сарая, как мне показалось, выглядывает опасливо ее малолетний дракон.
Едва выехали за околицу, Боудеррия остановила коня и повернулась к Роджеру Тхорнхиллу.
— Рассказывай, — велела она холодно, глаза блеснули беспощадным гневом. — Ты обманул всех! Даю минуту на оправдание.
Маркус сказал нерешительно:
— А эта девка не могла ошибиться? Я с ним уже год странствую, он всегда был честен… Я ей не верю.
Роджер сидел в седле, окруженный бывшими соратниками, не убежишь, двое сняли заряженные арбалеты и взяли его на прицел, он покряхтел и проговорил, не поднимая головы:
— Она права…
Маркус вскрикнул, опережая Боудеррию:
— Точно? Ты нам врал?
— Да, — ответил Роджер, — я никакой не принц. Я самый простой воин из мелкого горного племени.
Боудеррия медленно и страшно наливалась гневом, лицо заполыхало пурпуром, а в глазах вспыхнуло пламя.
Я сказал строго, опережая ее крик:
— Ты скажи главное, зачем тебе это понадобилось?
Он поднял голову и посмотрел на меня с недоверием, потом криво усмехнулся.
— Спасибо, ваше высочество, за очень лестный вопрос.
— Ну, — сказал я резко, — не вижу ничего лестного.
— Вы не назвали меня лжецом, — ответил он невесело, — а сразу задали самый правильный вопрос.
— Тогда отвечай, — потребовал я.
— Мы воевали с бодарами, — ответил он хриплым голосом, лицо потемнело, а глаза сузились, — их было в десятки раз больше, мы дрались храбро, но потерпели поражение. В плен попали в основном раненые и оглушенные, среди них был и принц Роджер. Он уже был изранен, а бодары известны жестокими пытками, которым они подвергают вообще всех, кто попадает к ним в плен. Принц все рассказал бы… Но бодары не знали принца в лицо, и когда его начали искать среди пленных, я назвался его именем. Меня забрали в пыточный подвал.
Я тяжело вздохнул.
— Ты пошел на подвиг.
Он нервно дернул щекой.
— Не слишком уж… Они едва приковали меня к стене и начали накалять в огне крюки и щипцы, как наши полусоюзники уренги начали наступление и ворвались в крепость… В общем, меня освободили, но я не знал, как отнесутся к принцу уренги, вдруг да захотят его удержать у себя для обмена, и продолжал называть себя принцем…
— Разумно, — одобрил я. — А потом?
— Потом, — ответил он тоскливо, — я увел большой отряд, что доверился мне, как принцу, и мы вышли из той бессмысленной войны. Если бы я им открылся, они бы оставили меня, разбрелись, их бы переловили и перебили. Вот потому так и остался всюду принцем… Все время хотел раскрыться, но всегда что-то мешало.
Он умолк, я окинул взглядом лица воинов, смотрят сочувствующе, перевел взгляд на Боудеррию. На ее щеках еще полыхает румянец, очень красивое зрелище, все-таки у нее нежнейшая кожа, хотя под нею и тугие мышцы, однако красиво вырезанные ноздри перестали раздуваться в необузданном гневе, жестко сдерживаемом ее железной волей.