Я смотрел в зеркало, надеясь, что это галлюцинация. Но свет фар приближался, он скользил по улице позади меня, и я чуть не врезался в дерево, прежде чем вспомнил о необходимости следить за дорогой. Я честно пытался, но мои глаза то и дело устремлялись назад, туда, где за кормой маячили фары.
«Простое совпадение, ничего страшного», — упорно твердил я себе, подавляя звеневшую в мозгу тревогу. Разумеется, слежка мне почудилась, просто кто-то из соседей взял и припарковался на свободном месте, а теперь, столь же независимо, отправился на позднюю прогулку. Ну или какой-нибудь пьянчужка остановился здесь, чтобы проспаться после коктейлей. Я мог подыскать много здравых и разумных объяснений; пусть даже кто-то завел мотор одновременно со мной и поехал следом, это вовсе не обязательно «хвост». Логика подсказывала: это чистейшая случайность, и ничего более.
Я свернул направо и медленно покатил дальше, и в следующую секунду то же самое сделал мой непрошеный спутник — внутренняя тревога зазвучала громче. Я пытался подавить ее, рассуждая логически. Разумеется, он свернул направо, поскольку по-другому нельзя выехать из нашего района, это самый короткий путь до шоссе Дикси и до больших магазинов, если вдруг кому-то в полночь понадобилась бутылочка молока. Буквально все, могущее заставить человека сесть за руль в такой час, находилось в том направлении. И если кто-то едет за мной по единственной дороге, это абсолютное совпадение, и точка. Чтобы убедиться, на следующем перекрестке я свернул направо, подальше от ярко освещенного шоссе Дикси с его коммерческими приманками, на темные, плотно застроенные улочки и посмотрел в зеркальце заднего вида, не сомневаясь, что машина свернет налево.
Она не свернула.
Она совершила такой же маневр, как и я, и снова поехала следом, точно непрошеная тень…
Внезапно возникнув в моем мозгу, это слово вызвало отчаянный приступ паники и заставило выпрямиться на сиденье. Тень? Невозможно. Кроули снова подошел вплотную?
Чтобы догадаться, не требовалось почти никаких мучительных усилий. Разумеется, возможно, и даже вполне вероятно, поскольку до сих пор Кроули опережал меня на шаг. Ему известно, где я живу и на какой машине езжу. Он знал буквально все. Он предупредил, что следит за мной и скоро нападет. И вот Свидетель оказался рядом — гнался по моему следу, как ищейка.
Я бессознательно прибавил ходу; вторая машина сделала то же самое и начала сокращать разрыв. Я свернул направо, налево, снова направо, наугад. Машина ехала следом, упорно приближаясь, а я отчаянно подавлял желание вдавить педаль газа в пол и с ревом умчаться в ночь. Но, несмотря на повороты и петляния, преследователь оставался рядом и неуклонно приближался, пока не оказался в каких-то тридцати футах.
Я опять свернул налево, и он тоже. Я бесполезно тратил время. Нужно было убегать — или сражаться. Моя маленькая старая машина двигалась не быстрее трехскоростного велосипеда, поэтому, несомненно, оставался единственный вариант — принять бой.
Но только не здесь, в полутемном переулке, где он сможет сделать что угодно, не боясь быть замеченным. Если дело дойдет до прямого столкновения, я предпочел бы яркий свет фонарей на шоссе Дикси, где есть камеры видеонаблюдения и магазинные служащие в качестве свидетелей.
Я снова повернул туда, откуда приехал, в сторону Дикси, и вторая машина тут же пристроилась позади, еще сократив разрыв, пока я добирался до шоссе. Я свернул направо, влился в поток транспорта и въехал на первую же открытую заправку, остановившись в самом ярком круге света, прямо перед окном на виду у служащего и поближе к камере видеонаблюдения. Мотор работал вхолостую, а я ждал. Через несколько мгновений преследователь, ехавший за мной от самого дома, остановился рядом.
Это оказался не потрепанный старый «кадиллак» Кроули, а новенький «форд-таурус», который, похоже, я уже видел раньше, причем часто. Ежедневно. Как только водитель открыл дверцу и вышел под ярко-оранжевый свет фонарей, я понял, почему машина мне так знакома.
Естественно, вместо того чтобы вылететь из салона и насмерть исколотить Кроули своими опухшими руками, я, сидя за рулем, опустил стекло, когда водитель «форда-тауруса» приблизился. Он подошел вплотную, посмотрел на меня и расплылся в роскошной, блаженной улыбке, обнажившей сотни сверкающих острых зубов. На лице у него светилась такая радость, что я не мог не поприветствовать его.
— Сержант Доукс, — произнес я, неплохо имитируя мягкое удивление, — что ты тут делаешь в такое время?
Глава 27
Наступила долгая неловкая пауза. Сержант Доукс молчал. Он просто смотрел на меня и сиял ослепительной улыбкой хищника, пока я не почувствовал, что становится неуютно. Неуютнее, чем зубастая улыбка Доукса, оказалось воспоминание о спортивной сумке на заднем сиденье за моей спиной. Вряд ли я сумел бы объяснить ее содержимое столь подозрительному и зловредному типу— иными словами, такому человеку, как Доукс. Если бы ему удалось открыть сумку и обозреть коллекцию невинных игрушек, я пережил бы целый ряд неприятных моментов, поскольку официально находился под подозрением именно за использование подобных штучек.
Но Декстер вырос в окружении опасности и был вскормлен блефом — такие ситуации пробуждали во мне лучшие качества. Поэтому я взял инициативу в свои руки и сломал лед.
— Какое чудесное совпадение, — бодро заметил я, — мне понадобилось съездить в аптеку за чем-нибудь противоаллергенным, — и показал Доуксу распухшие руки, но он как-то не заинтересовался. — А что, ты живешь где-то поблизости?
Я подождал ответа, но Доукс молчал. Пауза затянулась, и я подавил в себе желание спросить, не проглотил ли он язык, прежде чем сообразил, что у Доукса нет с собой приборчика.
— О, извини, — произнес я. — Ты не прихватил говорящую машинку. Тогда давай поставим точку. Нет ничего хуже одностороннего разговора.
Собираясь закрыть окно, я жизнерадостно добавил:
— Спокойной ночи, сержант.
Доукс подался вперед, взялся обеими клешнями за верх стекла и надавил, мешая мне закрыть окно. Он перестал улыбаться, и мускулы у него на щеках ощутимо вздулись. Я ненадолго задумался, пытаясь представить дальнейший ход событий, если Доукс разобьет стекло. Может быть, осколок проткнет серебристую клешню и рассечет ему вену на запястье? Мысль о Доуксе, истекающем кровью на парковке, оказалась не лишена приятности, но, конечно, я не исключал такую возможность, что ужасная алая кровь, хлынув из раны в окно, забрызгает меня, покрыв отвратительно липким месивом. Когда я вообразил себе это, по спине поползли мурашки. Не просто мерзкая, тошнотворная кровь, но кровь Доукса. От омерзения я на миг затаил дыхание.
Но окна машины сделаны из безопасного стекла. Они не разлетаются на осколки, а рассыпаются сотнями мелких брызг. Потребовалась бы изрядная изобретательность, чтобы с их помощью убить Доукса, разве что затолкнуть кусочки ему в глотку. Я решил, что это маловероятно, а потому, философски пожав плечами, отпустил рукоятку и посмотрел на доброго сержанта.
— Еще что-нибудь? — вежливо спросил я.
Сержант Доукс никогда не отличался красноречием, и утрата языка отнюдь не пошла ему на пользу. Хотя было ясно, что на уме у него многое, он не мог поделиться мыслями со мной. Сержант просто смотрел, по-прежнему играя желваками, но он перестал давить на стекло. Человек послабее Декстера сломался бы от напряжения, и тогда Доукс подался бы еще ближе. Но я ответил пристальным взглядом. Было очень неловко, но от сержанта по крайней мере не воняло, как от Худа, и я выдержал испытание, не разрыдавшись и не покаявшись.
Наконец Доукс, должно быть, понял всю бессмысленность происходящего. Более того, я не собирался раскалываться и признаваться, что я именно таков, как он и подозревал, и сегодня я хотел сделать именно то, о чем он думал. Доукс медленно выпрямился, не отводя от меня глаз, и дважды кивнул, как бы говоря: «Ну ладно». Потом он продемонстрировал передний ряд своих внушительных зубов — получилась мрачная усмешка, гораздо неприятнее, чем полная улыбка, — и сделал банальный жест, который все мы не раз видели в кино: сначала герой двумя пальцами указывает на собственные глаза, потом тычет в сторону собеседника. Разумеется, поскольку пальцев у него не было, Доукс указывал клешней, и понадобилось слегка напрячь воображение, чтобы расшифровать сигнал. Но суть я понял: «Я за тобой наблюдаю». Он подождал, пока до меня дойдет, продолжая указывать клешней и не мигая, затем, быстро развернувшись, зашагал к своей машине, открыл дверцу и сел.
Я подождал, но Доукс не заводил мотор. Он просто сидел вполоборота и наблюдал, хотя я не делал ничего интересного — только нервничал. Бесспорно, он в буквальном смысле исполнял свою угрозу. Он собирался следить за мной, вне зависимости от того, делал я что-либо или нет. Он смотрел на меня, и тут я вспомнил о своем якобы намерении купить лекарство от аллергии, а Доукс отчетливо видел, что я его не покупаю. Поэтому, пережив несколько неприятных моментов, я вылез из машины и пошел в магазин. Схватив коробочку с чем-то виденным в рекламе, я расплатился и вернулся обратно.
Я подождал, но Доукс не заводил мотор. Он просто сидел вполоборота и наблюдал, хотя я не делал ничего интересного — только нервничал. Бесспорно, он в буквальном смысле исполнял свою угрозу. Он собирался следить за мной, вне зависимости от того, делал я что-либо или нет. Он смотрел на меня, и тут я вспомнил о своем якобы намерении купить лекарство от аллергии, а Доукс отчетливо видел, что я его не покупаю. Поэтому, пережив несколько неприятных моментов, я вылез из машины и пошел в магазин. Схватив коробочку с чем-то виденным в рекламе, я расплатился и вернулся обратно.
Доукс продолжал наблюдать. Я завел мотор, включил заднюю передачу, выехал с парковки и покатил домой. Не было необходимости смотреть в зеркало заднего вида, я знал, что Доукс едет следом.
Медленно продвигаясь к дому, я всю дорогу видел чужие фары, неизменно маячившие в самом центре зеркала, они не отставали более чем на тридцать футов. Чудесный учебный пример слежки, так называемый открытый «хвост», но я посоветовал бы Доуксу делиться секретами мастерства с учениками детектив-колледжа, вместо того чтобы изводить меня. Всего несколько минут назад я, до краев полный паэльей и решимостью, радовался жизни, а теперь вновь вернулся к прежней дилемме. Мне нужно было позаботиться о Кроули, и как можно скорее, но вопрос времени оставался открытым, пока на моем заднем бампере висел сержант Доукс.
Растущее ощущение собственной некомпетентности и глупости оказалось еще хуже зубодробительного отчаяния. Не только Кроули, но и Доукс нарезал круги вокруг меня. Об этом следовало догадаться. Разумеется, он за мной следил. Он много лет ждал случая, чтобы поставить Декстера именно в такое неприятное положение. Ради этого он жил, и раз уж я попал под его прицел, Доукс не станет отвлекаться на еду, сон и чистку клешней.
Я был загнан в ловушку, меня обложили со всех сторон, и пути к бегству не наблюдалось. Если я не достану Кроули, он нападет. Если я попытаюсь его достать, нападет Доукс. Так или иначе, Декстер влип.
Я продумывал возможные варианты, но всюду выходило одно и то же. Мне необходимо было что-нибудь сделать, но я не мог предпринять ничего. Идеальная головоломка, однако никакая мисс Марпл не спешила ее разгадать. Когда я остановился перед домом, с моих зубов уже сошла эмаль, я несколько раз на удивление болезненно шарахнул вспухшими кулаками по рулю и почти до основания сгрыз нижнюю губу. Но все это не принесло результата.
Минуту я сидел за рулем, выключив мотор, слишком раздосадованный, чтобы двигаться. Доукс медленно проехал мимо, развернулся и встал на прежнем месте, откуда хорошо было видно меня и дом. Он выключил мотор, фары и сидел, глядя в мою сторону. Я еще немного поскрипел зубами, пока они не разболелись, как и руки. Какой толк? Либо сидеть здесь и наносить вред разным частям своего тела, либо временно признать поражение, войти в дом и урвать несколько часов беспокойного сна. Возможно, ответ придет из подсознания, пока я буду спать. С той же вероятностью может пойти метеоритный дождь и уничтожить Доукса и Кроули.
Я решил поспать. По крайней мере конец я встречу отдохнувшим. Выйдя из машины, я запер ее и отправился домой.
К моему величайшему изумлению, как ни странно, как ни невероятно, ответ действительно пришел, когда я спал. Он не явился во сне; я почти никогда не вижу снов. В худшем случае это постыдные картинки, исполненные неприятного самоочевидного смысла. Я бы не стал прислушиваться к их советам.
Когда я открыл глаза и услышал утреннюю возню Риты в ванной, в моем сознании плавал один-единственный четкий образ — фальшиво улыбающееся лицо Брайана. Я снова смежил веки и задумался, отчего я проснулся с мыслью о нем и почему воспоминание об искусственной улыбке брата вселило в меня такую радость. Конечно, Брайан мой родственник, а родственники, естественно, являются источниками блаженства для кавдого человека. Но дело было не совсем в этом. Брайан не только разделял мою ДНК, но и единственный на свете умел исполнять музыку Темного Танца почти так же хорошо, как и сам Декстер. А главное, лишь он взялся бы сыграть по заказу.
Я лежал в постели с почти настоящей улыбкой на лице и размышлял, когда Рита вернулась в спальню, оделась и заспешила на кухню. Я пытался отогнать эту мысль, пытаясь просчитать потенциальные огрехи. Я твердил себе о соломинке, за которую хватаюсь, поддаваясь идиотской надежде, полученной во сне. Скорее всего ничего не получится, это слишком просто и эффектно, через десять секунд ясное и трезвое сознание почти наверняка развенчает дурацкую оптимистическую грезу.
Но живость ума росла, не принося разочарования, и улыбка раз за разом возвращалась на мои уста, стирая со лба морщины суровой логики.
А вдруг сработает?
Дать Брайану адрес Кроули, объяснить проблему, и пусть природа возьмет свое.
Элегантное решение. Единственная подлинная трудность заключалась в том, что мне не удалось бы разобраться с Кроули лично или хотя бы понаблюдать, и это казалось чертовски несправедливым. Я очень, очень хотел сделать все самостоятельно — посмотреть, как ничтожное напыщенное создание будет обливаться потом, корчиться и вырываться, пока я буду медленно, осторожно и ласково уводить его дальше и дальше от надежды и подводить к темной черте, за которой кончается яркий свет существования…
Но стать взрослым — значит в том числе смириться с мыслью, что в мире нет совершенства. Всем нам время от времени приходится жертвовать маленькими радостями, чтобы достичь больших целей, поэтому я решил вести себя как сознательный человек и соглашаться с тем, что результат намного важнее самоудовлетворения. Главное — отправить Кроули своим путем в темную бесконечность, и не важно, отойдет ли он туда с моей помощью или нет, лишь бы он действительно исчез, причем поскорее.
Я встал, принял душ, оделся и сел за кухонный стол, по-прежнему не находя в утренней идее никаких изъянов. Уверенность еще больше подросла, когда я съел очень вкусный завтрак, состоявший из вафель и канадского бекона. Когда я отодвинул пустую тарелку и налил вторую кружку кофе, уверенность превратилась в настоящий план. Брайан мне поможет, мы ведь не чужие. И проблема именно в его духе, она будет ему по силам и одновременно даст возможность поразвлечься, а также помочь своему единственному брату. Очень аккуратно, эффективно, приятно. Я принялся размышлять, как здорово иметь старшего брата. Поистине правду говорят: семья — самое важное в жизни.
Когда Рита убрала со стола, я преисполнился радости и воодушевления и до отвращения возлюбил весь свет, равно как и вафли. Я готов был запеть в полный голос. Проблема решилась, и теперь я мог разбираться со следующей помехой на радаре — Доуксом, Худом и их попытками испортить праздник. Но я так радовался грядущему концу Тени, что оптимизм выплеснулся через край, и я почти поверил возможности разобраться и с этим. Может быть, достаточно снова лечь спать и подождать, пока на подсознательном уровне прорежется очередная идея.
Вокруг кипели обычные утренние приготовления, они достигли кульминации, а незадолго до того, как входная дверь должна была хлопнуть самое меньшее четыре раза, Рита вошла и поцеловала меня в щеку.
— Полтретьего, — сказала она. — Я забыла сказать вчера, поскольку ты заснул. А до того я хотела… ну… чтобы приготовить паэлью, нужно время.
Снова возникло ощущение, будто я оказался в центре разговора, который несколько минут шел без меня. Но сегодня утром, полном радужной надежды, я мог проявить терпение.
— Паэлья была отличная, — похвалил я. — Так что ты забыла сказать?
— В полтретьего, — повторила Рита, — сегодня. Я тебя там буду ждать. Я договорилась, пока ты ездил с Коди. А когда вы вернулись домой такими… в общем, просто вылетело из головы.
Несколько весьма остроумных замечаний вертелись у меня на языке и боролись за место под солнцем, но я снова заставил себя сосредоточиться на главном — на том, что я понятия не имею, о чем говорит Рита.
— Я буду там в два тридцать, — подтвердил я, — если ты объяснишь, где это и зачем мне туда надо.
Эстор завопила:
— Мама!
Входная дверь хлопнула. Рита нахмурилась и покачала головой:
— О! Разве я не?.. Карлин с моей работы, я же говорила. Ее зять. Адвокат. — Она повернулась к двери и крикнула: — Минуту, Эстор!
Должно быть, я еще не привык к ее раздробленной манере выражаться, но до меня лишь через несколько секунд, в течение которых я мучительно пытался сложить фрагменты воедино, дошло, о чем именно говорила Рита.
— У нас встреча с адвокатом?
— Сегодня в два тридцать, — повторила она и снова поцеловала меня. — Адрес на холодильнике, на синем листке.
Рита выпрямилась и добавила:
— Не забудь.
Она пошла в гостиную, призывая Эстор. Их голоса слились в замысловатой и бессмысленной перепалке по поводу дресс-кода, который никто не соблюдает летом, и в любом случае юбка не настолько короткая, чтобы надевать под нее шорты. После нескольких минут истерики дверь хлопнула три раза, и воцарилась тишина. Я облегченно вздохнул и практически почувствовал, как весь дом сделал то же самое.