– Добрый вечер, Владимир Алексеевич. Что-то вы сегодня припозднились…
– Добрый… Ваши слова меня несколько озадачили. – Рейндж поставил пакеты на кухонный стол. – Вы часом не ревнуете меня, Виктория Сергеевна? Может, и отчета потребуете – где был, с кем был…
– С чего бы это? Я не ваша жена. Вам кофе сварить?
– На ночь глядя? Крепкий кофе? Хм… Не откажусь! Кстати, я тут кое-что привез. Гостинцы, так сказать.
ВС разлила кофе по миниатюрным чашечкам. Одну из них, поставив на блюдце, передала Мокрушину.
– Гостинцы? Интересно.
– Так, ничего особенного.
Рейндж выложил на стол из пакетов бутылку шампанского, вино, клубничный торт, шоколад, коробку «коркуновских» конфет.
– Как вы относитесь к шампанскому, Виктория Сергеевна? Может, выпьем по фужеру?
– Виктория, – она открыла мини-бар, взяла два фужера и поставила их на стол. – Не надо так уж официально… Если вы не забыли, я уже две недели как не ваш лечаший врач. Соответственно, вы не мой пациент. Эту стадию мы прошли, Владимир. Так что можете называть меня по имени. Я тоже без свидетелей буду обращаться к вам по имени без отчества. Согласны?
– Отлично, договорились. – Рейндж продемонстрировал ВС бутылку вина. – Вот еще есть бургундское…
– Да? Прекрасно. Это одна из моих любимых марок.
– Вам вино или шампанское?
– Налейте фужер вина. И себе налейте… Или вам более привычен скотч?
– С вами за компанию, Виктория, я бы и яду выпил! – жизнерадостно заявил Рейндж. – Давайте торт попробуем? А вы еще и на шоколад налегайте! И Малике давайте побольше шоколада! А то я тут посмотрел, сколько вы калорий тратите на ваши занятия!.. Так что шоколад и орехи вам просто необходимы для тонуса!
ВС пригубила из своего бокала. Рейндж выпил рюмку «Хеннеси». Затем, спохватившись, достал из единственного, еще не разобранного им пакета вазон с продолговатым кактусом, смахивающим на тепличный огурец, утыканный иголками.
– Виктория, я сегодня не смог купить ваши любимые цветы – ирисы! Знаю: виноват, болван, исправлюсь. Но я вот подумал, что, может, вы примете это от меня в знак… В знак внимания и симпатии, так сказать?..
Женщина посмотрела на вазон с кактусом, на Мокрушина, потом с улыбкой сказала:
– Кактус? Мне? Спасибо… Это оригинальный подарок.
– Поосторожней с ним, – увидев, что ВС взялась за вазон и подняла его, чтобы получше разглядеть «гостинец», сказал Мокрушин. – Он колючий… Я уже успел пару раз «наколоться»!
– Подарок, я так понимаю, символический? То есть с намеком на мой характер? Вы находите меня колючей, как этот вот кактус?
– Э-э… нет, нет, с чего вы взяли?! Просто мне сказали в салоне, что есть такой специальный кактус…
– Любите же вы словечко «специальный», – она рассмеялась. – Спецкактус… ну и ну! В нем что, иголок в два раза больше, чем в обычном, не «специальном»? Или иголки смочены какой-то «спецжидкостью»?
– М-да… «Спецкактус» – это, конечно, та еще хохма!.. Но вы меня опять не поняли. Это такой экземпляр, который цветет раз в десять лет! Очень редкий сорт! И цветок, как меня заверили, будет ну очень кр-расивый! И вот как раз со дня на день он должен расцвести!
– Да? Интересно…
– Или меня обманули?
– Мужчины… – ВС, что было полнейшей неожиданностью для Рейнджа, прыснула в кулачок, как какая-нибудь смешливая девочка-подросток. – Ой, я не могу… Давно так не смеялась…
– Смех тоже полезен для здоровья, – Рейнджу только и оставалось, что выдать эту заезженную сентенцию. – Рад, что мне удалось вас развеселить. Давайте выпьем… – Он долил вина в фужер, себе плеснул в рюмку немного «Хеннеси». – За умных и красивых женщин!
ВС, пригубив вино, вдруг как-то странно посмотрела на Мокрушина.
– Что? Я что-то опять не то ляпнул?
– Меня сегодня возили к… к вашему начальству. Я сама об этом попросила.
– К Юрьевичу?
– Да, я имела беседу с генералом.
– Я тоже имею намерение с ним поговорить… серьезно! Почему он держит здесь, на объекте, вас и Малику?! Как это прикажете понимать?
– Все очень просто, но и безумно сложно.
– Ну ладно я! – сердитым тоном продолжил Мокрушин. – Работа у меня такая! Но вас-то зачем подставлять?! С ума они, что ли, там посходили, наверху?
– Я здесь нахожусь точно по той же причине, что и вы, Владимир.
– Что? Повторите, я не расслышал.
– Вы прекрасно слышали, что я сказала.
– Виктория, вы, кажется, не понимаете! Или вас ввели в заблуждение! Я – живец! Кое-кто хочет отправить меня на тот свет… За что, отдельный разговор! И этим вот вопросом занимаются очень серьезные люди! И вы здесь совершенно ни при чем! Это моя проблема, а не ваша. Моя и моего руководства!
– Ошибаетесь, – мягко произнесла ВС. – То есть я не стану спорить, что на вас, как на живца, пытаются поймать какую-то крупную хищную рыбу. Вы ошибаетесь в другом. Вернее, не знаете всех обстоятельств этой запутанной истории. Так вот, если совсем коротко: перед вами сидит точно такой же живец… Приманка, наживка… Как угодно.
Мокрушин бросил на нее изумленный взгляд.
– В смысле? Вы хотите сказать, что… Что вы тоже фигурируете в «расстрельном списке»?
– Возможно. – Женщина произнесла это будничным тоном, как будто они говорили о кактусах. – Более чем вероятно, что так оно и есть. Существует версия, что я тоже кое-кому перешла дорогу. И этот человек, если наши сведения и расчеты верны, играет не последнюю роль в той команде, которая уже однажды попыталась вас ликвидировать. Замаскировав известное вам мероприятие под теракт в исполнении смертницы-шахидки.
– Интересно девки пляшут… Вот что… Нам надо серьезно поговорить! – Рейндж зачем-то встал из-за стола. – Ну и дела… До приезда сюда и до встречи с вами у меня в голове сложилась стройная картинка! А теперь… теперь опять все на фиг рассыпалось!
ВС тоже поднялась со стула. Когда он подошел к ней вплотную, она положила ему руки на плечи.
– Ты хочешь о делах сначала поговорить или?..
Рейндж обнял ее, прижал к себе. Они целовались долго и жадно, все никак не могли оторваться.
Как-то само собой оказались на втором этаже, в спальне…
Они смотрели в глаза друг другу, их губы, их языки проникали повсюду, пили друг друга, как будто эти двое не могли утолить жажду после долгого знойного летнего дня. А потом слились в одно целое; теперь уже у них не будет никаких тайн; все открыто, их тела и чувства полностью обнажены; все, что есть у каждого по отдельности, теперь принадлежит им двоим…
Спустя час или полтора, когда они наконец смогли вновь адекватно воспринимать окружающий их мир, Рейндж – они курили по очереди в его постели, – передавая сигарету ВС, каким-то новым для него, мечтательным тоном, сказал:
– Эх, хорошо-то как! Вот если б, Вика, нам слинять отсюда! И вынырнуть где-нибудь из теплых океанских волн на Сейшелах или Мальдивах, а?
– Мне и здесь хорошо, с тобой, – она вернула ему сигарету, коснувшись литого мужского плеча своей упругой грудью. – Сегодня, здесь и сейчас.
– Ты чудо как хороша! Я тебе это уже говорил?
– Да, раз двадцать. Но мне приятно это услышать и в двадцать первый…
Рейндж, приподнявшись на локте, затушил окурок в пепельнице. Потом, повернувшись лицом к женщине, коснулся пальцами ее обнаженного плеча, на котором была вытатуирована черно-серебристая, с блестками на лепестках, роза.
– Признаться, не ожидал увидеть у тебя наколку.
– Причуда молодости. Хотела как-то свести, но передумала и решила оставить все, как есть.
– Роза… Это твой любимый цветок?
– Хм… Был когда-то. Но это вот тату… это больше, чем изображение розы. Это нечто иное… символ…
– А давай… – перебил ее Рейндж, – давай я тебя стану называть Розой! В неофициальной, конечно, обстановке. Это будет твое второе имя, которое будем знать только мы с тобой!
Она вдруг дернулась, как от ожога. Или от укуса змеи.
Отстранилась.
Каким-то новым для него, злым и в то же время ледяным тоном сказала:
– Никогда не называй меня так! Никогда! И постарайся хорошенько запомнить то, что я тебе только что сказала.
Глава 24
10 августа. Цхинвальский район РЮО – Грузия,
край Шида-Картли, Гори и Горийский район
ВРДГ-4 в составе восьми сотрудников на трех транспортах выдвинулась в точку, назначенную для рандеву с отрядом югоосетин близ села Тбет с двухчасовым опозданием, в час пополудни.
Эта задержка была вызвана обстоятельствами объективного характера. Восточные окраины Цхинвала, а также развилка Зарской дороги, одно ответвление которой ведет в Тбет и далее в Хетагурово, а другое – в Цхинвал, всю первую половину дня интенсивно обстреливались артиллерией противника с грузинских позиций в Никози. Рейндж принял решение выждать некоторое время, пересидеть артналет в относительно безопасном месте. В составе группы за все время, начиная с момента их прибытия в РЮО, была лишь одна потеря: в «северном» городке, оставленном миротворцами еще сутки назад, где Мокрушин и его бойцы с небольшим по численности отрядом югоосетинских милиционеров провел минувшую ночь, в результате минометного обстрела был ранен осколком в спину один из сотрудников «четверки». Бойцу оказали первую помощь. Затем, уже на рассвете, на транспорте кударцев перевезли в республиканскую больницу, где его сразу же прооперировали в ставшем уже знаменитым на весь свет благодаря журналистам подвале…
Еще одного бойца Рейндж оставил присматривать за раненым: вечером либо ночью его, вместе с еще несколькими ранеными и контуженными воинами, постараются вывезти из Цхинвала в Дзау, а затем и во Владикавказ, где им будет оказана надлежащая медицинская помощь.
Мокрушин сообщил по рации в Дзау Кондору о том, что он оставил в Цхинвале двух своих сотрудников, один из которых ранен. Бушмин принял эту инфу к сведению. И подтвердил, что задача дня для ВРДГ-4, несмотря на фактическую потерю двух сотрудников, остается прежней.
После развилки проехали почти до окраины Тбета. Автоколонну из трех джипов сопровождал (он шел передовым) транспорт местных аланцев. Таблички с номерами и «бейджи» временно поснимали, чтобы не угодить под «дружественный» огонь. На Рейндже и его сотрудниках был все тот же спецназовский прикид; менять тактику нет особого смысла, поскольку прежде все складывалось удачно. От добра добра не ищут…
Навстречу им от села, подпрыгивая на рытвинах, катил «УАЗ» кударцев. В «уазике» было трое, включая командира отряда местного ополчения, немолодого уже мужчины в видавшем виды камуфляже, которого все звали Тимур. Остановились, заглушили движки. Сначала Алан, который был в «маске», как и все спецназовцы, и Тимур, отойдя чуть в сторонку, перебросились словцом. Затем Григорий подозвал Мокрушина.
– Тимур, это наш старший. Командир, это Тимур.
– Рад познакомиться, Тимур! – Рейндж пожал руку немолодому осетину. – Я слышал, вы тут крепко врезали гоблинам? Те два «панцера», что стоят справа от дороги, – ваша работа?
– Наша! Замучились, пока удалось их подбить! – Кударец говорил по-русски чисто, без акцента. – А одному я из РПГ удачно в «декольте» попал! У него башню сорвало, когда боезапас сдетонировал! Танкисты успели выскочить. Но мы их того…
Тимур сделал неопределенный жест. Рейндж хмуро усмехнулся под маской. Понятно, что судьба тех грузинских танкистов была незавидной.
– Спасибо, ребята, что поддержали! И вообще… огромная вам благодарность! Без вас мы бы долго тут не продержались.
– Послушайте, Тимур… Вы часом не служили в нашей армии?
На заросшем щетиной лице немолодого осетина высветилась улыбка.
– Служил. В Советской Армии. В частях погранвойск. Подполковник в отставке…
– Извините, что не могу представиться по полной форме…
– Не извиняйся, командир! Я все понимаю. Чем мы можем вам помочь?
– Нам нужно проскочить на ту сторону. Вы Хетагурово сейчас контролируете?
– Село пока никто не занимал. Грузины отошли утром к Авневи. Я посылал туда наших парней на разведку. Они дошли до крайнего бывшего блокпоста. Их там с грузинской стороны обстреляли. Они отошли обратно. Пока это вся информация, которой мы владеем.
– Так что? Хетагурово сейчас «ничейная зона»?
– Да. Если так можно назвать наполовину уничтоженное грузинами село… Так вам надо в Авневи, командир?
– Да. Нам нужно оказаться на т о й стороне еще до наступления темноты. Дадите нам проводника? Из местных. А лучше – двух. Из числа тех ребят, кто умеет держать язык на замке.
Старший кударцев некоторое время размышлял над тем, кого следует послать с разведгруппой русских. Они стояли на опушке соснового леска, метрах в двадцати от дороги. Бойцы Мокрушина, кроме Алана, оставались в машинах. Грузины перестали обстреливать Зарскую лорогу; в округе установилась удивительная и непривычная уху после канонады, звучавшей почти трое суток, тишина… Рейндж смотрел на лес, подступающий почти вплотную к грунтовке. Лиственных деревьев здесь мало, в основном растут сосны и ели. Среди прочих выделяются медностволые, приземистые, коренастые, с ответвляющимися почти от основания лапами хвойные деревья – это горные сосны, так называемые «волки»… Лес был испятнан гарью, копотью, посечен осколками; несколько сосен сгорели либо стояли истерзанные, с обрубленными, срезанными верхушками…
Душно – пахло каленым железом, хвоей, головешками… И еще весьма ощутимо несло из леска трупным запахом: восьмого и девятого здесь шли тяжелые бои. Ситуация все еще остается тяжелой, драматичной. Осетины своих-то хоронят наспех, где придется, в надежде уже впоследствии перезахоронить жертв этой бойни в более подходящих для погребения местах. Поэтому трупы убитых грузин пока еще в основном лежат там, где их застала смерть. Некоторые из ополченцев пробовали плеснуть на трупы бензином из канистры и затем поджечь, но мертвяки, даже облитые горючкой, не хотели гореть…
И еще одну деталь подметил Рейндж, пока Тимур думал над его предложением. Хотя они стояли на опушке леса, он не слышал птичьего щебета. Все живое, включая пернатых, куда-то исчезло, попряталось, разбежалось и разлетелось – прочь, от войны. И лишь двуногие особи, считающие себя разумными существами, главным и лучшим продуктом эволюции, венцом природы, ожесточенно дрались за этот клочок земли. Жгли, стреляли, взрывали; в каком-то безумном остервенении продолжали убивать, и сами тоже погибали.
– Вот что, командир… – наконец нарушил молчание Тимур. – Дело у вас, вижу, серьезное. Я с вами сам поеду. И еще надежных ребят с собой возьму!
«УАЗ» с аланцами и один из «британцев» с двумя бойцами «четверки» шли по грунтовке передовыми.
За ними, сохраняя дистанцию в две сотни метров, следовали еще один «Лендровер» – командирская машина (в ней трое) и замыкающим пятнистый армейский джип «Тойота» с Мгели и двумя сотрудниками.
Беспрепятственно проехали Тбет. Картина, которую они здесь увидели, напомнила кадры кинохроники времен Великой Отечественной… Когда проезжали по главной улице с порушенными, сгоревшими домами, сквозь запах гари ощутимо несло трупным запахом. Они так и не увидели, пока не проскочили все село, ни одной живой души…
Хетагурово, большое осетинское село невдалеке от границы, тоже сильно пострадало в ходе набегов «крестоносцев». Первыми туда, как рассказал Тимур, вошли грузинские спецназовцы – разведгруппа численностью около двадцати бойцов на двух джипах и трех бронемашинах. Югоосетинские пограничники к тому времени уже отошли в Тбет, оставив блокпост. В селе более не оставалось военных, милиции и миротворцев.
Это было мирное село. В этом могла убедиться группа грузинских спецназовцев, предпринявших вылазку в Хетагурово вечером седьмого числа. Но едва разведгруппа покинула село, на его дома, на головы мирного населения обрушился шквал огня: стреляли с грузинской территории, били по Хетагурово и Тбету из «Градов» и тяжелой артиллерии..
«Вот на хрена, спрашивается, они э т о сотворили? – мрачно глядя на печальные виды, проносящиеся по обе стороны дороги, в который уже раз подумал Мокрушин. – Что у них в головах творится?! Зачем деревни пожгли? Мирных-то зачем было убивать? Похоже, гоблины ставили перед собой одну задачу: зачистить весь регион быстро и жестоко. Показательно жестоко! Чтобы те из осетинов, кто уцелел в мясорубке, кто не стал жертвой артобстрелов или зачисток, бежали отсюда сломя голову… И чтоб у них более и мысли не возникало, что они когда-нибудь смогут сюда вернуться…»
Небольшая автоколонна остановилась возле исклеванного осколками и пулями здания школы, в котором не было ни одного целого окна.
Алан и Рейндж вновь вышли из машины. Они подошли к «УАЗу», из которого выбрался Тимур.
– Если вам надо сменить экипировку или еще что… Лучше сделать это прямо здесь! – сказал бывший пограничник. – Я пока не знаю, какая обстановка в соседнем Авневи. Не знаю, оставили грузины там какие-нибудь силы или ушли на «свою» сторону. Но этот участок улицы до окраины, до выезда, просматривается с их наблюдательного поста в соседнем селе!
Тимур показал рукой на обугленную, без крыши, «коробку», за которой улица поворачивала влево, почти строго на юг, переходя уже за окраиной села в дорогу на населенное преимущественно грузинами еще одно приграничное село – Авневи.
– Я могу со своими ребятами сопровождать вас и далее. Вплоть до занимаемых грузинами позиций, до того момента, когда войдем в соприкосновение с противником! Но если у вас другие планы?..
– Спасибо огромное, Тимур! – Рейндж с чувством пожал руку этому мужественному осетину. – У нас действительно несколько другие планы. Дальше мы уже сами справимся!..
После десятиминутного перекура, подправив кое-что во внешнем виде как собственно бойцов, так и транспорта – прикрутили номера и наклеили на лобовые стекла джипов пропуска-бейджи, – тронулись в путь.
На въезде в село Авневи, возле блокпоста, занятого, по тем сведениям, которыми их снабдили кударцы, грузинскими военными, они не встретили ни одной живой души: ни военных, ни гражданских.
Село тоже выглядело вымершим. Когда миновали Авневи, заметили трактор с прицепом, следующий в том же направлении, на юг, к границе. Передовой джип ускорился, быстро поравнявшись с ним. Посигналили селянину; тот так резко крутанул вправо, что едва не завалился в кювет вместе с прицепом…