Маша, естественно, впустила сына вместе с новой подругой в дом. Бизнесвумен всегда привечает всех приятелей Павлика, она руководствуется простым соображением: уж лучше пусть сын тусуется в квартире на ее глазах, чем невесть где и с кем.
Но случай с Марийкой был совершенно вопиющим, и Маша не стерпела. Отправив девицу мыть руки, мать зашипела:
– Ты с ума сошел? Кого притащил? Где нашел эту красну девицу?
– Мама, – торжественно ответил Павлик, – Марийка та, о ком я мечтал. Да, она малообразованна, бедна и не имеет родителей. Но я, как лейтенант Шмидт, осчастливлю несчастную, женюсь на ней, спасу заблудшую душу.
Что было делать Маше? Сына она любит больше жизни. Терять обожаемого ребенка из-за того, что у него случилось помутнение рассудка, матери не хотелось. Пришлось принять невестку с распростертыми объятиями и ждать, пока ситуация разрешится сама собой. Маша очень надеялась, что Павлику скоро надоест возиться с девчонкой, использующей вместо носового платка угол свисающей со стола скатерти. Но оказалось, что Марийке самой опротивело жить в комфортных условиях, есть при помощи ножа с вилкой и спать на шелковом белье. Девице опостылели вечные замечания Павлика, подсовываемые им книги и робкие восклицания свекрови типа: «Марийка, деточка, не ходи, пожалуйста, в уличных сапожках по квартире, сними обувь у входа».
– Ничего, – радовалась сейчас Маша, – сын подуется и забудет эту идиотку. А ведь какие девочки его окружают: красавицы, из хороших семей, пусть не супербогатые, не беда, главное, они с нами одного круга. В Академии медицинской психологии других и нет.
Я вздрогнула:
– Где учится Павлик?
– В Академии медицинской психологии, – спокойно повторила Маша, – специально очень приличное место подобрала, думала, сын там достойную пару себе найдет, но увы, Павлуша Марийку встретил.
Глава 17
Забыв про поздний час, я убежала от Маши, вернулась в нашу квартиру, вновь вдохнула запах жареной картошки, проглотила появившуюся во рту слюну, услышала радостный лай собак, сдернула с вешалки свою куртку, выхватила из ботиночницы сапоги и услышала голос Кати:
– Лампуша, ты куда?
– Сейчас вернусь.
– Поешь сначала.
– Некогда, – пропыхтела я, пытаясь справиться с некстати заевшей «молнией».
В ту же секунду входная дверь распахнулась, появился веселый Костин в мокрой куртке и радостно сообщил:
– Снег пошел! Вот здорово! На дорогах чуть свободней станет. Чайники из гаражей выезжать побоятся. Лампудель, что у нас на ужин? Эй, ты куда?
– За капустой! – крикнула я, выбегая из квартиры в незастегнутых сапогах. – Щи сварить хотела, да не из чего.
– Ну ты… – начал было Вовка.
Не желая слушать его критику в свой адрес, я побежала по лестнице вниз.
– Она странно себя ведет, – послышался голос Катюши, – пришла, повесила одежду и мигом ушла, потом снова появилась, схватила куртку – и деру.
– Какие щи! На часы глянь, – начал возмущаться Костин, потом дверь хлопнула, и воцарилась тишина.
На улице и впрямь шел снег. Огромные, словно из ваты сделанные хлопья тихо падали с черного неба. Оказавшись на тротуаре, они мигом темнели и превращались в грязь. Я пошла к метро, при каждом шаге из-под подошв сапог били фонтанчики жидкого месива, и через пару мгновений джинсы снизу стали мокрыми. Прохожих не было, люди предпочитали в такую погоду сидеть по домам.
Возле метро, где днем стоят торговки с лотками, тоже оказалось пусто. Я огляделась по сторонам. Обычно здесь идет бойкая торговля конфетами, фруктами, газетами, всякой мелочью типа расчесок, ниток и резинок для волос. Но сейчас площадка пуста, ее усеивают обрывки газет, смятые банки из-под пива и кучи ошметков: луковая шелуха, капустные листья, ботва от моркови.
Я побродила по проспекту. Зря сюда явилась, торговцы давным-давно ушли.
– Слышь, девка, – прохрипел незнакомый голос, – дай два рубля.
Я повернула голову, у входа в метро стоял мужик неопределенного возраста, типичный «синяк», спившийся маргинал. Опухшее, одутловатое лицо его было покрыто разноцветными пятнами, от левого глаза к подбородку стекала сине-желто-зелено-фиолетовая полоса. Нос походил на калорийную булочку: коричнево-красный, круглый, припухший. Тощее тело красавца облачено в женское пальто с вытертым меховым воротником, ноги украшали рваные кроссовки.
– Слышь, – повторил бомж, – дай рубликов.
– Зачем вам деньги? – На всякий случай я отступила подальше от небесного создания.
Скорее всего у него блохи, а у нас собаки, еще принесу на себе паразитов и заражу щенят!
– В консерваторию хочу пойти, – прохрипел мужик, – на билет собираю.
– Куда? – изумилась я. – В консерваторию? В таком виде? Зачем говорите глупости, время позднее, концерты кончились.
Бомж хохотнул, обнажив черные пеньки зубов.
– А чего глупости спрашиваешь? Каков вопрос, таков ответ. Ясно ж, на бутылку стреляю. Коли можешь, дай. Нет, так не обижусь, иди мимо.
Я полезла в кошелек и не удержалась от укоризненного замечания:
– Работать надо, а не клянчить.
– Так я служу, – с достоинством сообщила асоциальная личность, – целый день кручусь.
– Да ну? И где же?
– А тут, у метро, – зябко поеживаясь, объяснил попрошайка, – у Мирзы. Ящики переношу, мешки девкам подтаскиваю. Между прочим, и сейчас при деле состою.
– Тут никого нет.
– Видишь палатки, – указал бомж на кучу изогнутых железных конструкций, горой лежавших у здания метро, – сейчас за ними приедут на «Газели» и увезут до завтра. Все по домам разбежались, а я на службе еще. Только Мирза жадный до ужаса. Мне две копейки платит, девкам-молдаванкам, что тут торгуют, тоже ерунду отстегивает.
– Постой-ка, – я навострила уши, – ты знаешь продавщиц?
– Конечно, сказал же, работаю с ними.
– Марийку не видел?
– Кого?
– Девушку, молодую, красивую, черноглазую, черноволосую…
– Они почти все такие, – пожал плечами мужик, – я их Таньками зову, так легче. Денег дашь?
– Хочешь сто рублей?
– Кто ж откажется.
– Познакомь меня с хозяином, с Мирзой.
– Завтра приходи, к восьми утра.
– Мне сегодня надо.
– И где его тебе найду?
Я развела руками.
– Денежки просто так никто не платит, хочешь сотню, старайся.
Попрошайка начал ощупывать лицо грязными пальцами, покрытыми болячками.
– Ладно, – наконец произнес он, – давай лавэ.
– За что? – не дрогнула я.
– Видишь, блочная башня стоит, ну та, где внизу булочная?
– Я хорошо знаю этот дом.
– Второй этаж, квартира слева, самая последняя, дверь рыжей кожей обита, – зачастил мужик, – ступай туда, позвони. Там бабка живет, Фаиной звать. Давай стольник за адрес.
– Послушай, – засмеялась я, – не считай меня полной дурой. Я рассчитывала получить за сто рублей координаты Мирзы, твоего хозяина, а ты мне про какую-то Фаину наплел. Оно, конечно, интересно, только к чему мне адрес бабки?
– У Фаины Таньки живут, – объяснил бомж, – она им койки сдает, а к одной из Танек Мирза ходит. Дома-то у него жена и две дочки, вот он и веселится на стороне. Скумекала? Гони монету.
Я протянула ему стольник.
– Эй, Пашка, – донеслось с проспекта, – хорош сачковать, тащи сюда палатки.
Маргинал мгновенно спрятал деньги, схватил кучу изогнутых палок и поволок их к остановившейся на проспекте «Газели». А я, дрожа от холода, поспешила к белой блочной башне.
В этот дом я хожу почти ежедневно. На первом этаже здесь располагается очень хорошая булочная, торгующая настоящими, заводскими батонами. В тонарах по соседству вам предложат мягкие и совершенно безвкусные булки. Но в самом здании, где обитают жильцы, я не бывала ни разу.
Подъезд выглядел запущенным, и пахло в нем соответствующе. Башня расположена рядом с метро, и толпа, текущая мимо, использует парадное вместо туалета. За все надо платить. Если вы обитаете в двух шагах от подземки, то готовьтесь к тому, что придется выгонять с лестницы бомжей, пригревшихся около батареи, и вполне приличных людей, которым приспичило освободить мочевой пузырь. Впрочем, сейчас большинство дверей в подъездах сделано из железа, и их украшает домофон или кодовый замок. Но дверь в нужную мне башню была открыта.
Сначала я по привычке сунулась в лифт, но тут же выскочила обратно. «Аромат» в кабине был еще хуже, чем на лестнице.
Решив, что легко одолею второй этаж, я пошла по лестнице пешком. Бомж не обманул, дверь, покрытая местами рваной кожей рыжего цвета, нашлась именно там, где он сказал.
Не успела я позвонить, как створка распахнулась, на пороге появилась толстая старуха, одетая в байковый халат и замотанная в остатки пухового платка. При виде меня лицо бабки отразило горькое разочарование, очевидно, она ждала совсем другого человека.
– И что надо? – визгливо спросила бабуля.
Вырвавшийся из туши писк мог удивить кого угодно, но не меня. Проучившись несколько лет в консерватории, я сделала удивительный вывод: тембр и тональность голоса никак не зависят от телосложения владельца. Встречались в наших аудиториях здоровенные парни, смахивающие на племенных быков, певшие таким фальцетом, что кастрат Фаринелли умер бы от зависти, а самым густым, шаляпинским басом обладала Неля Краскина, полутораметровая брюнеточка, покупавшая себе платья в «Детском мире».
Не успела я позвонить, как створка распахнулась, на пороге появилась толстая старуха, одетая в байковый халат и замотанная в остатки пухового платка. При виде меня лицо бабки отразило горькое разочарование, очевидно, она ждала совсем другого человека.
– И что надо? – визгливо спросила бабуля.
Вырвавшийся из туши писк мог удивить кого угодно, но не меня. Проучившись несколько лет в консерватории, я сделала удивительный вывод: тембр и тональность голоса никак не зависят от телосложения владельца. Встречались в наших аудиториях здоровенные парни, смахивающие на племенных быков, певшие таким фальцетом, что кастрат Фаринелли умер бы от зависти, а самым густым, шаляпинским басом обладала Неля Краскина, полутораметровая брюнеточка, покупавшая себе платья в «Детском мире».
– Зачем пришла? – пищала бабка. – Ночь на дворе, добрые люди в такое время по дворам не ходют.
– Позовите Таню, пожалуйста.
– Кого?
– У вас живут девушки-молдаванки?
– Твое какое дело? – Бабушка подперла бока кулаками. – Квартира в моей личной собственности, что хочу, то и ворочу. Ясно?
– Не волнуйтесь, пожалуйста. – Я изо всех сил старалась сохранить улыбку на лице. – Мне все равно, сколько народу ютится в ваших апартаментах. Я ищу девушек-торговок, потеряла…
Бабка внезапно захлопнула дверь. Я осталась на лестнице, так и не договорив фразы. Хотела сказать: «…Потеряла свою родственницу, Марийку, вроде она здесь жила», но гадкая старушонка не пожелала иметь со мной дела.
Рука вновь потянулась к звонку. Ладно, Фаина, не хочешь по-хорошему, будет по-плохому, я не хотела пугать пожилую женщину и не стала совать ей в нос удостоверение сотрудника МВД. Но сейчас именно так и поступлю, небось с майором милиции грымза поведет себя по-другому.
Но не успела я ткнуть пальцем в кнопку, как дверь распахнулась, теперь на пороге стояла худенькая, маленькая, почти бестелесная девушка.
– Пятьсот рублей, – сурово заявила она.
– За что? – изумилась я.
– Вы за паспортом пришли? – прищурилась девица.
Я не знала, как следует ответить на заданный вопрос, и замямлила:
– Ну… да… конечно, мне Таня нужна.
– Таня уехала, – шмыгнула носом девчонка, – домой отправилась, неделя уже прошла, мы тут по вахтенному методу работаем, приедем на полгода и назад, дети у всех брошенные. Денег подзаработаем и к ребятам, кончатся баксы, снова к вам торговать. Укатила Танька, паспорт мне оставила, сказала: «Если растеряха явится, отдай, да не продешеви». Хочешь документ – отстегивай полтыщи. Вы, москвичи, богатые, сотен не считаете. Ну, смотри, твой ведь!
Ловким движением она выудила из кармана бордовую книжечку и стала размахивать ею перед моим лицом.
– Скажите, тут все продавщицы новые? – поинтересовалась я.
– Кто десять дней назад приехал, кто месяц уже торгует, – сказала девчонка.
– Мне Марийка нужна, – безнадежно протянула я.
– Нету такой.
– А была?
– Понятия не имею.
– Никого из прежних торговок не осталось?
– Нет, сказала же, мы только что приехали.
– Не подскажете адрес Мирзы?
– Это кто ж такой?
– Хозяин лотка.
– Да? Мы с Абдуллой дело имеем.
– Вы у метро овощами торгуете?
– Ну.
– Ваша точка там одна?
– Ага.
– И владельца зовут Мирза?
– Не. Абдулла.
Разговор явно зашел в тупик.
– Чегой-то я не пойму, – нахмурилась девчонка, – ты паспорт берешь?
Я хотела было сказать, что мой документ мирно лежит дома в шкафу, но неожиданно выпалила:
– А как он тут оказался?
– Неужто не помнишь, где посеяла? – захихикала продавщица. – Не выеживайся. Бабка Фая сказала: «Иди, Ленка, там эта заявилась, растеряха, паспорт спрашивает».
Вовсе нет, я просто вымолвила слово «потеряла», ни о каком удостоверении личности речи не было, старуха сама додумала конец фразы.
– Ладно, – неожиданно подобрела девушка, – вижу, ты не шибко-то богатая, три сотни – и паспортина твоя. Еще скажи спасибо, что Танька его сберегла, объясняйся потом в милиции, куда документ девался. Да твой, твой. Во, бери, только из моих рук.
Боясь, что я выхвачу у нее бордовую книжечку и убегу, не заплатив ни копейки, продавщица, крепко держа паспорт, раскрыла его, на пол выпало маленькое фото. Я нагнулась и подняла снимок. На нем было запечатлено два девичьих лица. Одно, обведенное ярко-красным фломастером, показалось мне хорошо знакомым, не прошло и секунды, как я поняла: это жена Павлика Марийка, или Лера Кислова.
– Ну чего? – не замечая моего удивления, настаивала девушка. – Даешь деньги?
– Да, да, спасибо, – заторопилась я, вытаскивая купюры, – и как только его потеряла, уму непостижимо! Хорошо хоть догадалась, что около вашего лотка посеяла. Небось кошелек вынимала и выронила паспорт. Не помните, когда это произошло?
Девица пожала плечами:
– Понятия не имею, мне Танька его отдала, сказала: «Храни, может, тебе повезет, явится хозяйка – денег получишь».
Гастарбайтерша захлопнула дверь, я осталась на площадке в одиночестве, потом, еще раз поглядев на фото, открыла паспорт и посмотрела на черно-белый снимок, запечатлевший круглощекое личико с вытаращенными глазами. Всегда удивлялась: ну каким образом милиционеры и пограничники способны по фотографии, вклеенной в паспорт, узнать человека? Я сама выгляжу на ней так, что вызываю глубокое изумление даже у себя самой. Эта брюнетка с гладко прилизанной прической – Евлампия Романова? Вот уж диво-дивное. В реальной жизни у меня коротко стриженные, торчащие в разные стороны светлые волосы.
Кому же принадлежит выкупленный мною паспорт, отчего в нем лежит фотография Леры-Марийки? Впрочем, вдруг я ошибаюсь и Марийка на самом деле полуграмотная девочка из глухого молдавского села? Бывают же на свете двойники.
Я прочла имя, отчество и фамилию. «Свириденко Алла Борисовна». Потерянный документ принадлежал Аллочке.
Вне себя от гнева, я ринулась было во двор, но потом все же остановилась. Спокойно, Лампа, спокойно, сейчас уже ночь, завтра с утра отправишься к наглой лгунье Алле и заставишь ее рассказать правду. Пусть ответит, по какой причине она разыскивала Леру, показывая ее фото торговкам капустой. Впрочем, утром мне следует быть у врача, у некоего Петра Лыкова, которого порекомендовала Ирина Петровна, та самая, которая делает томограммы в аптеке. Хотя, о боже, я же должна была пойти к нему сегодня, совсем крыша поехала – напрочь забыла! Ну ничего, пойду к нему завтра.
Глава 18
В семь утра я с огромным изумлением увидела в ванной Юру, чистившего зубы.
– Ты у нас ночевал?
– Угу, – кивнул он, – зарапортовался вчера, все-таки велел морильщику полностью квартиру обработать. Тараканы жуткие существа, ушмыгнет один – потом армия народится. Убрал все, картошки почистил и пожарил. Катюша с Володей очень довольны остались.
– Мы поедем за СВЧ-печкой? – заглянула в ванную Катя. – Лампуша, приветик.
– Куда? – удивилась я.
Катя неожиданно покраснела.
– Да вот Юрик советует микроволновку приобрести, – объяснила она, – говорит, очень удобная вещь.
– Странно, что у вас ее до сих пор нет, для работающих женщин это первое дело. Еда готовится за две минуты, мясо можно мигом приготовить, курицу, рыбу.
– Суп, – подхватила Катя.
– Нет, – предостерег Юра и начал, фыркая, умываться, – воду в СВЧ-печку ставить нельзя. Ну да в магазине при покупке инструкцию дают, в ней все сказано.
– Давай собирайся быстрее, – велела Катя, – пойду пока машину разогрею.
Напевая, она ушла.
Я с немым удивлением посмотрела ей вслед. С чего это она такая веселая? Просто майский соловей, а не измученный работой оперирующий хирург, стоящий у стола по десять часов в сутки.
Юра вытер лицо и неожиданно спросил:
– Слышь, Лампа, вы с Катюшей сестры?
Мне некогда было вводить его в курс дела, поэтому, отодвинув любопытного парня от рукомойника, я схватила зубную щетку, гель для умывания и, не вдаваясь в подробности, ответила:
– Да.
– А, – протянул Юра, – поэтому у вас отчества одинаковые и фамилии, да и похожи вы внешне. А кто старше?
– Тебе зачем?
– Ну так… просто.
– Раз так просто, то и отвечать не стану, обе молодые.
– Мужья-то у вас были? – не успокаивался Юра.
Бившая из крана теплая вода внезапно показалась мне ледяной. В свое время я носила на пальце обручальное кольцо, только меньше всего мне хочется сейчас вспоминать про человека по имени Михаил Громов. Нет, в то время, когда мы считались супругами, он был безупречно заботлив, вежлив, внимателен, покупал мне пирожные, делал мелкие подарки, лечил от многочисленных болячек. Я чувствовала себя просто сволочью: муж без устали хлопочет вокруг жены, а ту передергивает при виде любящего супруга. Я изо всех сил пыталась полюбить Михаила и делала это ради мамы, которая, сосватав меня с Громовым, посчитала свою миссию на земле выполненной и умерла. Я казалась себе неблагодарной дрянью и была абсолютно уверена: Михаил меня любит и печется о нашем благополучии. Впрочем, вспоминать сейчас все детали своей «долампиной» жизни мне крайне неприятно.