Была ночь, когда такси высадило любовников на маленькой улочке Карм. Ориан захотелось немного размять ноги, и они направились в сторону Пантеона, окруженного голубоватым ореолом подсветки. Они держались за руки и тихо разговаривали. Ладзано еще раз поблагодарил Ориан за то, что они есть; молодая женщина ответила ему тем же, добавив, как она счастлива и как ей повезло в жизни.
— Я должен уехать вечером. Завтра, обещаю, у тебя будут документы. Я скажу тебе, где я их спрятал. Они в безопасности, можешь быть спокойна.
Обратно они пошли быстрее. Становилось прохладно, а Ориан была легко одета. Ангелу нужно было подождать, пока Ладзано останется один. Но помнил он и слова Артюра: «Если он с женщиной (Артюр знал, о какой женщине речь), просто напугайте ее, это вы умеете».
Ангел натянул на голову чулок с прорезями для глаз. Надев сверху шляпу, он наглухо застегнул молнию своей куртки и сунул руки в карманы. Подкладка в правом кармане была продырявлена, чтобы оставалось место для острого кончика ножа. Когда он, втянув живот и опустив голову, приблизился к паре, Ладзано и Ориан как раз говорили друг другу «до свидания», не подозревая, что лучше подошло бы слово «прощай». Ангел с дьявольской точностью вонзил нож прямо в сердце. Ладзано молча рухнул, настолько быстрым и сильным оказался удар. Ориан издала вопль: нож с перламутровой рукояткой только что пронзил сердце ее возлюбленного. Ангел уже исчез на своем мотоцикле, стоявшем поблизости с работающим на малых оборотах двигателем. Когда прибыла полиция, Ладзано лежал в луже крови. Ориан запомнила проклятый нож, который врач вытащил из груди убитого. Полицейский в пластиковых перчатках положил его в стерильную коробочку.
— Странное оружие, — заметил он, осматривая белую перламутровую рукоятку необычной толщины и двустороннее лезвие.
— Действительно любопытно, — сказал врач, — Похоже на морской нож. Видите ли, такими ножами пользуются при разделке рыбы.
Ориан потеряла сознание.
50
— Она открыла глаза, — облегченно произнес чей-то голос. — Пусть приходит в сознание.
Второй голос был знаком — такой мягкий и твердый одновременно, властный и отеческий, теплый и уверенный. Ориан необходимо было услышать его после этого сна, длившегося, кажется, вечность, если не всю жизнь. Ей нужно было выбираться из бессознательности, чтобы вновь испытать боль. Но пусть эта боль будет не такой острой, а немного смягченной этим голосом. Игла в вене, соединенная трубочкой с перевернутым пузатым флаконом. Очевидно, снотворное позволило ей уснуть, притупив последствия поразившего ее шока. Тело не пострадало; но душа и сердце были мертвы.
Голос принадлежал Гайяру. Хотелось задать простой вопрос; «Где я?» — но слова остались на губах. Глаза привыкли к полумраку. Мало-помалу она узнавала интерьер: мебель гостиной, стол ее отца, сделанный одним краснодеревщиком в Лиможе, обеденный стол в столовой, который всегда казался слишком большим для одинокой женщины, к тому же-редко принимавшей гостей.
— Какой сегодня день? — наконец проговорила она.
Рядом с ней стояла незнакомая женщина. Ориан нахмурилась.
— Меня зовут Элен, я ваша сиделка, мадам. Все хорошо. Вам просто необходим отдых.
Ориан посмотрела на начальника.
— Это произошло вчера вечером, — произнес тот, предпочитая играть в открытую.
Она больше ничего не спросила. Ориан все видела своими глазами, никакого чуда не могло случиться. Ее положили на диване в гостиной. Кто-то раздел ее, надел ночную рубашку. «Сиделка, наверное», — подумала она.
— Я попросил полицейского, которому поручили расследование, оставить вас в покое на два-три дня, — продолжил Гайяр. — Так что советую вам хорошенько отдохнуть. Врач в любое время может вмешаться. Кстати, позволю себе сказать: бросьте заниматься этим делом Леклерка, Ориан. Оно кажется мне очень опасным. Ко всему прочему, оно не в вашей компетенции. Вы понимаете, что я хочу сказать…
Говорил он, не повышая тона, со знакомой ей благожелательностью. Но за этой мягкостью она чувствовала строгость. Кто говорил о ее «непрофессиональной непригодности», хотя она работала со своими досье и занималась вопросами, которые входили в компетенцию «Финансовой галереи»?
Шеф предварил этот вопрос, будто угадал ее мысли.
— Маршан выразил свое беспокойство. Полагаю, он искренен. По его мнению, это досье плохо пахнет. Случившееся — подтверждение тому. Я знаю, что супруги Леклерк были вашими друзьями. Но они не просили бы вас рисковать жизнью, чтобы раскрыть касающееся их дело, вы так не считаете?
Ориан так не считала. Заскучав, она отвела взгляд. Ей не хотелось больше видеть своего шефа, не могла она смотреть и на китайскую капельницу, перемешивающую ее кровь. Она закрыла глаза и увидела лицо Ладзано: улыбающееся, спокойное лицо. Он смотрел на нее с какой-то настойчивостью и немного насмешливо, что-то говорил — губы шевелились, но она не могла слышать его слова. Он что-нибудь сказал ей перед смертью? Нет, ничего, она была в этом уверена. Но документы? Эти неоспоримые улики, из-за которых уже убили троих близких ей людей? Ориан почувствовала, как к горлу подступают слезы, но горло сжалось — то ли от ярости, то ли от горя.
Несколько приободренный, Гайяр собрался покинуть ее квартиру. Он знал, что Ориан слышала все, что он говорил, или почти все. После случившегося она поостережется играть в правосудие с противником, который казался намного сильнее, организованнее ее и не знал страха. Когда он подошел к двери, Ориан приподнялась на локтях и бросила вслед:
— Пора приставлять ко мне телохранителей, вы так не думаете?
Старый следователь вздрогнул.
— Телохранителей? Но зачем? Дело затухнет, если вы от него откажетесь. Занимайтесь-ка лучше своими высокопоставленными мошенниками, которые грабят государство, это менее рискованно и более благородно, поверьте мне.
Ориан уставилась в потолок. Она хотела бы, чтобы, сиделка вытащила из нее иглу, убрала жидкость — витамины, как ранее уточнила Элен, — но та уже вышла из комнаты.
— Не рассчитывайте на меня, я не разрешу продолжать. Я пока в порядке, голова моя на плечах, и я чувствую, что недалеко то время, когда веские доказательства сами всплывут.
— Но против кого, о боги! — разгорячилась Ориан. К ней вернулся ее обычный цвет лица. Кровь вновь циркулировала в ней. — Честно говоря, не знаю, против кого, — продолжила она, — но я это узнаю, можете поверить.
— Тогда держите меня в курсе своих действий, — потребовал Гайяр. — Сообщайте мне обо всем, прошу вас. Это дело не входит в ваши обязанности. Вам известна инструкция?
От шефа не укрылось замешательство Ориан.
— Я буду держать вас в курсе, — наконец ответила она. — Но при одном условии.
— Каком? — добродушно проворчал Гайяр — люди, давно знавшие его, редко слышали от него подобное ворчание.
— Ни слова Маршану. И не верьте ни одному его слову. Я не делаю ничего плохого и противозаконного.
— Вы уверены?
— Абсолютно, — солгала Ориан.
Гайяр задумался.
— Ладно, Ориан. Когда оправитесь, поговорим. Я вам обещаю, что Маршан ничего не узнает. У вас есть сомнения по поводу него?
— Не только сомнения. Уверенность, что он не тот, за кого себя выдает.
Гайяр нежно поцеловал Ориан в щеку.
— А как же быть с телохранителями? — поинтересовалась она.
— Я сделаю все необходимое. Положитесь на меня.
Легкая улыбка пробежала по ее лицу. Как только он вышел, она выключила прибор и закрыла дверь на ключ.
«Тем хуже для сиделки. Пускай отдохнет», — сказала себе Ориан.
Затем она набрала номер телефона. Узнав ее голос, собеседник на другом конце, казалось, остолбенел.
— Нет, — сказала она, — сегодня ролики отменяются. Встретимся в обычном месте в обычное время. Я приду.
Она положила трубку. Видимо, пресса еще не узнала, что она была вместе с Ладзано в момент его убийства. Она могла сообщить об этом великому Пенсону.
51
С коробочкой антидепрессантов в сумочке, со своими верными темными очками на носу, несмотря на сумерки, Ориан Казанов вышла на улицу тотчас же, как только такси, заказанное десять минут назад, подъехало к ее дому. Ее пугало предстоящее возвращение на место, где произошла драма. Там до сих пор было очерчено мелом, стоял полицейский. К своему великому удивлению, Ориан снесла удар. Она старалась мысленно восстановить все, что знала с самого начала.
Совершенно очевидно, что кража документов здорово ударила по человеку, скрывающемуся под именем Артюр, и толкнула его на убийство. Подобные действия совершались им всякий раз, как он чувствовал близкую опасность. Эдди… Ориан любит его, но ей придется говорить о Ладзано в прошедшем времени. Сможет ли она? Для нее Эдди был живым. Он проник в галактику Артюра ради кровной мести. Но враг оказался быстрее, острее чувствовал опасность и обошел бывшего чемпиона в скорости, навязав ему собственную игру. Артюр выстрелил первым. Урок на будущее: опережать, быстрее соображать, действовать без промедления.
Совершенно очевидно, что кража документов здорово ударила по человеку, скрывающемуся под именем Артюр, и толкнула его на убийство. Подобные действия совершались им всякий раз, как он чувствовал близкую опасность. Эдди… Ориан любит его, но ей придется говорить о Ладзано в прошедшем времени. Сможет ли она? Для нее Эдди был живым. Он проник в галактику Артюра ради кровной мести. Но враг оказался быстрее, острее чувствовал опасность и обошел бывшего чемпиона в скорости, навязав ему собственную игру. Артюр выстрелил первым. Урок на будущее: опережать, быстрее соображать, действовать без промедления.
Никогда еще Ориан не угрожали физической расправой. Ей случалось получать анонимные угрозы по почте или телефону, намекали на возможные неприятности бизнесмены, раздраженные ее несгибаемостью. Однако о ней много писали газеты («Хроника вас побаивается», — не раз повторял ей шеф с хитрой улыбкой), так что у нее была защита в виде средств массовой информации.
Мягкий воздух Парижа. Ориан приоткрыла окно в такси. Машина остановилась на красный свет, и она вздрогнула, увидев, что рядом затормозил мотоцикл, Мужчина в шлеме повернул голову к ней. Глаз его не было видно. Мотоциклист поднес руку к карману. Ориан почувствовала, как стынет в ее жилах кровь. В его руке оказался мобильник, которым он не успел воспользоваться: зажегся зеленый. Мотоцикл исчез во мраке. Оояан с облегчением вздохнула, но впервые в жизни почувствовала, что испугалась. Такси остановилось у книжного магазина дель Дука. Витрина была целиком заставлена новыми детективами. Заглавия кричали об убийствах, тайнах. Ориан, не задерживаясь, прошла в здание финансовой бригады, махнула рукой вахтеру и побежала по лестнице, не дожидаясь лифта. Вахтер, казалось, был доволен, что она не остановилась и не заговорила с ним. Войдя в свой кабинет, она напряглась. Все здесь говорило о Ладзано. Ее рабочий стол был повернут к окну, чтобы удобнее было следить за мотоциклистами, на столе лежали неубранные папки: она не успела спрятать их, когда он за ней приехал. Она все оставила как было, устремившись к нему. Ориан вспомнила, как бежала вниз по лестнице — тогда она чувствовала себя легкой как перышко, а сейчас превратилась в камень. «Хорошо еще, что я не носила с собой ни одной фотографии Эдди, — подумала она, — даже той, что хранилась в его досье». Правда, в какой-то момент у нее был соблазн взять ее. Осторожность помешала. Она печально поздравила себя за строгое отношение к делам. Вот только Ладзано поколебал ее уверенность в себе: втянул ее в незаконные действия — в кражу документов. Но где же они сейчас? Ни малейшего следа. Ни малейшей ниточки не вело к ним. А в этот раз она была одинокой. До ужаса одинокой.
Ожидая прихода Эдгара Пенсона, Ориан размышляла о создавшихся условиях: жизнь еще раз ударила ее. И все же она должна была признать своим трезвым умом, что ее внешняя метаморфоза, новая короткая стрижка, легкая одежда, так полюбившиеся духи, модные очки — все пошло прахом. Она чувствовала себя вдовой, не познавшей радостей жизни вдвоем, совместных планов, дальних путешествий, рождения ребенка. Супруги, которых она знала, часто жаловались на появление расчетливости; ее причиной было однообразие чередующихся дней и ночей, когда любовь остывает и иногда подавляет, душит, разочаровывает. Тем хуже, она хотела бы познать такую любовь с Эдди до конца, а теперь она была обречена лишь вечно желать этого.
Эдгар Пенсон уже добрую минуту стоял перед ней, но Ориан смотрела куда-то вдаль и не заметила присутствия репортера.
— Я застал вас с поличным во время раздумий, — любезно произнес он.
Ориан пришла в себя, улыбнулась. Журналист был бы неприятно поражен, узнав, что в данный момент Ориан меньше всего заинтересована в его профессиональных качествах; ей был нужен совет. Однажды он объяснил, чего ей не хватает, чтобы привлекать взгляды мужчин, и она была очень признательна за великодушные слова этому замкнутому человеку, от которого ничего не услышишь о его личной жизни.
— Я провела уик-энд с Ладзано. Я любила его, и мы собирались жить вместе. Они убили его на моих глазах, прямо передо мной.
Эдгар Пенсон тяжело опустился на стул. Он, который всегда знал, какой задать вопрос и когда задать, буквально онемел. Ориан потупилась. Антидепрессанты действовали отлично. Тоска ушла далеко, будто за границу, шре оставалось неподалеку, но она укрощала его. Верно одно: она не разрыдается. Ощущение было такое, словно она под допингом. Она как спортсмен, отталкивающий границу боли и обретающий силы, забывая о страдании, потому что тело его поддерживается на грани срыва, о котором еще не знает сердце. Так и Ориан вдруг почувствовала себя вне боли. Тело ее выдерживало испытание. А вот за сердце она не боялась: перестанет биться — исчезнет иллюзия жизни, так как уже двадцать четыре часа она была убеждена, что утратила главное — саму себя. Ладзано унес с собой все — любовь, надежду, желание увидеть завтрашний день.
— Ваши волосы, эти духи, платья… все это было для него? — медленно спросил журналист.
Не прерывая молчания, Ориан утвердительно кивнула.
— Вы не хотели мне рассказать… я имею в виду… позавчера?
Ориан покачала головой.
— А для чего я попросила вас прийти сегодня вечером?
Пенсон улыбнулся и достал свой блокнот.
— Нет, ничего не пишите. Кто знает? Окажись вы второй мишенью… не надо, чтобы они узнали, о чем мы говорили в этот вечер.
При других обстоятельствах журналист посмеялся бы над чрезмерной осторожностью следователя. Но сейчас обстановка была взрывная и было не до шуток. Он молча убрал блокнот, приготовился слушать. Ориан ничего не забыла, не упустила ни малейшей детали: кража документов в доме Гамбе, убежденность Ладзано в том, что Леклерк выявил гигантскую сеть коррупционеров, способную скомпрометировать усилия политиков всего мира. Описала она и дом в Гамбе. Пенсон попросил дать дополнительные штрихи к портрету так называемого Артюра. Наморщив лоб, он слушал объяснения. Когда следователь уверяла, что у Ладзано к Артюру был свой счет, но Артюр его опередил, журналист казался раздосадованным. Ориан, заметив его огорчение, сделала-паузу.
— Что-то не так?
— Да, — ответил Пенсон. — Думаю, Дюбюиссон ведет меня по ложному пути. Чем больше сведений накапливается у меня о нем, тем больше я замечаю, что у него нет размаха так называемого Артюра. Дюбюиссон — честолюбец, без сомнения, способен на удар в спину, но я плохо представляю его в роли «серийного убийцы», даже по доверенности. Слушая вас, я думал о том, что есть нечто необычное в этих убийствах, граничащее с безумием.
— Значит, вы не предполагаете, о ком идет речь?
Журналист недоуменно развел руками:
— Нет, к сожалению. Невероятно, но сказанное вами — дом в Гамбе, вечера поэзии, — все это меня не вдохновляет. Источники, из которых я черпал в политических кругах, до сих пор остаются для меня бесплодными. Напрашивается решение: идти по следу Орсони, давить на него, стараться выяснить все его финансовые делишки, его финансовые потоки, деятельность его фирм прикрытия. Если он служит подставным лицом здесь или там, он обязательно должен иметь связь со стоящими выше. И я не удивлюсь, если это вышестоящее лицо появится под именем Артюра.
Ориан, казалось, разочаровали слова репортера: не собирается ли он опустить руки? Может, испугался? Или принимает ее за сумасшедшую и не осмеливается это сказать?
— Думаю, вам следовало бы отдохнуть, — деликатно намекнул он Ориан.
Но та вдруг взорвалась неожиданным гневом с оттенком отчаяния:
— Конечно, мне надо отдохнуть, господин журналист! Но не считаете ли вы, что я могу благопристойно отдыхать после того, как три дорогих мне человека расстались с жизнью? Я должна раскрыть это дело, пока не произошло других преступлений и пока я еще жива. Если вы устали, берите отпуск и оставьте меня в покое, я буду выпутываться сама. В конце концов, я всегда шла по жизни одна, даже в самые трудные периоды, Для меня это не впервые и…
— Прошу вас, Ориан, успокойтесь, я не хотел вас обидеть, Я просто сказал: для того чтобы завтра быть в форме, сегодня вам надо отдохнуть. Хотите, я вас подвезу? Я на машине, Ктому же я подумал, что пришло время показать вам тайный выход.
Эти слова успокоили Ориан.
— Простите меня, Эдгар, я сама не знаю, что со мной… почему-то я вдруг накинулась на единственного человека, который помогает мне с самого начала этой грязной истории. Значит, вы считаете, что пришло время… показать тайный выход?
Журналист мягко произнес:
— Так мне будет спокойнее, вот и все. Пока ничто не говорит за то, что вам придется им воспользоваться. Примите это за знак доверия, а не за тревожный сигнал.
— В таком случае пойдемте.
Она поправила бумаги на столе, забрала коробочку с таблетками, выключила свет в кабинете. На втором этаже, вместо того чтобы продолжить спуск по лестнице, они вошли в туалет, находящийся в начале коридора.