— Код! Наверно, от подъезда!
Мы ввели код в цифровой замок, находившийся у двери, и он, к нашему облегчению, запищал. За дверью обнаружился не подъезд, как мы ожидали, а этакий туннель внутри дома — нечто вроде подворотни, но длиннее, с освещением и почтовыми ящиками. Миновав туннель, мы оказались в маленьком садике, ограниченном изгородью, увитой плющом, который даже сейчас, в январе, был зеленым. В изгороди были еще одни ворота — металлические, кованые. А из-за этих ворот — ура! — выглядывал четырехэтажный коттедж.
Мы пришли!! Мы будем жить в особняке!!!
Несколько секунд между тем, как мы нажали кнопку звонка, и тем, как дверь распахнулась, были наполнены ожиданием и волнением.
— А я ждала вас утром и уже решила, что вы не приедете, — сказала мадам (разумеется, по-французски), впуская нас в дом.
В ее словах не чувствовалось ни малейшего беспокойства по поводу нашего мнимого исчезновения. Это была подтянутая, моложавая женщина лет шестидесяти: короткая стрижка на седых волосах, брюки, легкая походка, доброжелательный, умный взгляд. Рядом с нею вертелась большая, добрая на вид собака цвета вареной сгущенки.
Мы назвали свои имена.
— Доминик, — представилась мадам. — Идемте, я покажу ваши комнаты.
Мы поднялись на третий этаж, с жадностью глазея по сторонам. Особняк не выглядел шикарным, но он был очень стильным. Вещей и украшений было мало, но все — то ли старинные, то ли подделки под старину. До чего же это было не похоже на квартиры, в которых привыкли жить мы!
— Хочу такой дом! — прошептала по-русски Карина, озвучив, похоже, общие мысли.
— Мы будем жить среди антиквариата! — восхищенно добавила Ирка.
Эта радость была преждевременной. Нас ждали комнаты на третьем этаже, разные по размеру и конфигурации, но одинаковые бедностью своей обстановки: в одной кровать и стол, в другой кровать и шкаф, в третьей кроме кровати вообще ничего не было… Скорее это были палаты в пионерлагере, а не комнаты в жилом доме.
— А здесь ваша ванная, — сказала мадам, указывая еще на одну дверь. — Вы голодны?
Мы переглянулись.
— Будем есть?
— Уже не хочется. Так устала…
— Но, с другой стороны, ложиться на голодный желудок тоже как-то не круто.
— Если предлагают, надо брать!
— Чайку попьем, и ладно.
— Да. А плотно есть не будем!
— Мы хотели бы чаю, мадам! — обратилась я к Доминик по-французски, тщательно выбрав форму глагола и вспомнив все правила хорошего тона, какие мы изучали.
— Хорошо, — сказала та. — Тогда обустраивайтесь и спускайтесь на кухню.
Мы поделили комнаты, побросали в них вещи и спустились. Кухня оказалась куда более уютной, чем доставшиеся нам «номера»: гарнитур под старину, современная техника в подходящем стиле, большой деревянный стол посередине. А на столе нас ждал чай. Просто чай. Без всего. Из пакетиков.
— Тоже мне чай! — ворчала Карина два часа спустя, когда мы все собрались в Ириной комнате. — Не могла конфет подать! Или бутербродов!
— Между нами произошло обусловленное разностью культур непонимание, — пыталась объяснить Марина. — Это для нас, русских, «пить чай» означает лопать конфеты и все, что угодно, в огромных количествах. А она-то откуда знает? Сказали «чай» — дала чай.
— Все равно, — ответила Карина. — Я надеялась, что тут будет более комфортабельно!
Я подметила, что она любит такие словечки, как будто бы из рекламы: не «удобный», а «комфортабельный», не «особенный», а «эксклюзивный», не «модный», а «трендовый»… Но от комфортабельности наши комнаты оказались действительно далеки. Убогость обстановки была мелочью по сравнению с недостатком, который обнаружился чуть позднее: переодевшись в халаты и ночные рубашки, мы очень быстро поняли, что весь третий этаж — страшно холодный! Похоже, тут вообще не было отопления. А ведь Париж Парижем, но на дворе все-таки стоял январь и, хотя снега и не было, ночью температура должна была приближаться к нулю! Температура в комнатах напоминала то, что бывает у нас в сентябре-октябре, когда холода уже наступили, а отопление еще не включили.
Особую «прелесть» такого климата я вкусила час назад, когда пошла помыться с дороги. На ручке нашего душа была шкала, на которой выставлялась температура. Вот только вода на отметке 36,6 текла ледяная, а на максимуме 50 — чуть теплая. Мыться пришлось сидя: во-первых, чтобы не заледенеть (все-таки, если собраться в комочек, тепло испаряется не так сильно), а во-вторых, потому, что ванна стояла под самой крышей, и потолок над ней был скошенным, так что, двигаясь от одного конца ванны к другому, надо было все больше и больше наклоняться. Такие же скошенные, «чердачные» потолки были во многих из наших комнат, и Ира уже успела удариться головой.
Теперь мы сидели с намотанными на головы полотенцами, завернувшись кто в кофту, кто в одеяло, и думали, как жить в таких условиях. Было понятно, что все ехали отнюдь не за таким Парижем и ожидали чего-то совсем иного. Но что делать, как поговорить с Доминик и стоит ли вообще это делать, никто не знал. Как и в случае с чаем, смущение вместе с языковым барьером оказались сильнее чувства дискомфорта, смелых и инициативных не оказалось, и мы предпочли терпеть.
— Живут же они как-то сами в таких условиях, — сказала я.
— И к тому же мы приехали не сидеть в этом доме, а смотреть город! — поддержала Марина.
— Надеюсь, что в магазине теплее, — проговорила Карина.
— Еще две недели — и дома! — закончила Ира.
В общем, мы решили, что как-нибудь проживем, и разошлись по своим комнатам.
«Пять-десять минут полежу и прогреюсь», — подумала я, ворочаясь в ледяной постели.
К сожалению или к счастью, но сон пришел раньше, чем ушел холод.
Глава 3 Знакомство с Парижем
Утром кровать было теплой, но понежиться мне снова не удалось: надо было вставать, чтобы не опоздать на занятия в языковую школу.
Мы умылись и спустились завтракать. На кухне уже ждала Доминик. Она выдала нам свежий батон (вернее, багет, ведь baton — это по-французски палка!) и показала, где хранятся масло, конфитюр, кукурузные хлопья, молоко, чай и кофе.
— Еврозавтрак! — восхищенно произнесла Карина, намазывая масло на кусочек душистой и пористой, почти невесомой булки. — Нам в отеле такой делали, когда мы с родителями в Италии были! — похвасталась она между делом.
— Лучше бы колбаски, что ли, дали, — вздохнула моя сестра.
— Может, завтра дадут, — предположила я, снимая пробу с сухого завтрака, который хозяйка назвала «сереаль» — «зерновым».
— А я суп и котлеты с утра ем, — ни с того ни с сего заметила Ира, самая тощая из нас. Любопытно, что все тощие, которых я встречаю, рано или поздно оказываются жуткими обжорами!
— Хватить ныть! — скомандовала Карина. — Весь цивилизованный мир так завтракает! Жуйте быстрей, а то опоздаем!
Несмотря на эти слова, после завтрака именно Карина собиралась дольше всех и заставила ждать остальных. Впрочем, вышли мы все равно с запасом: надо ведь было не просто добраться до школы, но еще и разыскать ее в незнакомом городе!
Предстояло снова ехать на метро. Еще раз полюбовавшись на замок при свете дня, мы спустились в подземку и вскоре вышли на станции «Пер-Лашез» — так называлось старинное кладбище, неподалеку от него наша школа и находилась. Вопреки нашим опасениям отыскалась она довольно быстро, а атмосфера вокруг нее была отнюдь не кладбищенской. Некрополя мы вообще не увидели: наверно, он был хорошо спрятан. Вокруг был обычный тихий жилой район наподобие того, в котором мы поселились.
Кстати, если у кого-то слово «школа» ассоциируется с толстыми злыми тетками, которые делают замечания на каждом шагу, и тюремной атмосферой, то здесь это совершенно не к месту. За все время пребывания в нашем новом месте учебы мы не встретили ни одного человека, которому на вид было бы старше тридцати лет или который выглядел бы недружелюбно. Впрочем, пробыли сегодня мы тут совсем недолго: только написали контрольную и прошли устное собеседование, нужные для того, чтобы определить уровень знаний и подходящую группу для каждой из нас. Я и Марина сделали свои задания быстро — что получится, то и получится, больше, чем есть в голове, все равно не напишешь, да и зачем? А вот с Иркой и Кариной опять не обошлось без проблем. Первая из них все время боялась, что сделает тест недостаточно хорошо, и без конца ныла, а вторая требовала помощи и грубила, если получала отказ.
Наконец с тестами было покончено, и занимавшиеся с нами улыбчивые девушки сказали, что мы свободны. Завтра утром мы получим результаты и приступим к обучению в своих группах. А пока…
Свобода!!! И прогулки.
У нас впереди целый день, чтобы любоваться Парижем!
Однако именно тут возникла проблема.
— Ну что, по магазинам? — предложила Карина, как только мы вышли из здания школы.
Однако именно тут возникла проблема.
— Ну что, по магазинам? — предложила Карина, как только мы вышли из здания школы.
— Еще чего! — фыркнула я. — Не собираюсь проводить свой первый день в городе мечты запертой между витриной и кассой!
— Мама составила мне список мест, которые надо увидеть: Лувр, Эйфелева башня, Мулен Руж… — заговорила Ира.
— Ходить по туристическим местам — это скучища! — отозвалась Марина. — Я хотела бы увидеть места, связанные с моими любимыми историческими событиями: дом, где жил Робеспьер, клуб, в который ходил Робеспьер, тюрьма, в которой сидел Робеспьер…[3]
— Это никому не интересно, — перебила ее Карина. — Давайте отправимся на Елисейские Поля.
— Нет, к Эйфелевой башне!
— Но говорят, ее лучше смотреть вечером…
— Тогда на Монмартр!
— Мы вчера уже были там!
— Это был не тот Монмартр!
— Тот самый!
— А как насчет Лувра?
— На весь день зарыться в музей! Нет, спасибо!
— Кстати, Галерея Лафайет находится совсем неподалеку от Оперного театра…
— Может, хоть до площади Бастилии дойдем?..
В конце концов сошлись на том, чтобы отправиться к Нотр-Даму. Во-первых, это один из старейших памятников Парижа, а так как мои попутчицы учились на историческом и уже претерпели определенную профессиональную деформацию, было решено, что с городом полезно будет знакомиться в хронологическом порядке. Во-вторых, потом от Нотр-Дама можно будет погулять в любую сторону: он ведь находится в самом центре, на островке, на котором город Париж, как считается, и зародился.
Мы доехали до станции метро «Ситэ» — именно так назывался похожий на корабль остров, в честь которого судно было изображено и на гербе города. До собора отсюда было совсем недалеко. Мы вышли на набережную, прошли вдоль нее, любуясь на парадные фасады выстроенных по обоим берегам домов и узнав в одном из зданий на той стороне парижскую Ратушу. Потом по улице Арколь опять углубились в центр острова… и вскоре оказались перед НИМ.
ОН стоял лицом к площади, а с этой площади его разглядывала толпа. Мне показалось, будто собор смотрится, словно в зеркало, в глаза туристов, любуется на свое отражение в раскинувшемся у его подножья людском море. Сколько таких человечков уже прошло перед ним! Сколько еще пройдет! Как мелки и недолговечны людишки по сравнению с этой громадиной! А ведь именно этим людишкам громадина обязана своим существованием…
Думаю, описывать фасад собора нет смысла: почти все видели его на картинках, а тем, кто не видел, лучше один раз посмотреть, чем выслушивать мои корявые россказни, не способные передать этой красоты. Но каким бы впечатляющим ни был собор снаружи, внутри он оказался еще круче! Едва зайдя, я поняла, что до этого недооценивала Нотр-Дам! Он был огромным, но не подавляющим, богато украшенным — но не напыщенным, многоцветным, разнообразным, но не аляповатым. И еще он совершенно не поддавался фотосъемке: как ни выстраивала я кадр, какие ракурсы ни выбирала, у меня все равно получались какие-то скучные отпечатки архитектурных сооружений, совершенно лишенные атмосферы величественности, которую так хотелось бы унести с собой!
Мы рассчитывали, что посещение Нотр-Дама будет кратковременным. Сколько времени можно рассматривать одну церковь? Оказывается, много. Особенно если она размером со стадион, а одно окошко в ней по площади не меньше, чем квартира моей бабушки.
В центре собора, как и в любом католическом храме, располагались ряды сидений для прихожан. Такие же сиденья были и в некоторых из приделов — закутков, расположенных по периметру храма, своеобразных церквей внутри церкви. Судя по всему, каждый из них был посвящен определенному святому. Мы передвигались из одного придела в другой, осматривая находящиеся там витражи, статуи, алтари и другие предметы культа. В приделе Св. Дениса неожиданно обнаружилась православная икона. В другом мы увидели большую картину с изображением Иисуса Христа, которая явно принадлежала не средневековому, а современному художнику.
— В нашей церкви такого искусства не встретишь, — заметила Ира.
А вот свечки в храмах были, хоть раньше я и считала, что ставят их лишь православные. Выглядели они, конечно, совсем не как наши: низенькие, беленькие, в стаканчиках с изображением Девы Марии. И подсвечники были не круглыми, как мы привыкли, а прямоугольными, ступенчатыми. Кроме солнечных лучей, проникающих сквозь окна с разнообразными витражами, это был единственный источник освещения.
Некоторые приделы напоминали склады: в них стояли какие-то картонные коробки вперемежку с деревянными шкафами — исповедальнями, которые, похоже, вышли из употребления. Исповеди принимались в специальных закутках, закрытых прозрачными, но звуконепроницаемыми дверями. На этих дверях было указано, как зовут священника и на каких языках он разговаривает.
В одном месте мы увидели кукольную композицию, изображающую начало строительства Нотр-Дама. Человечки в средневековых костюмах трудились с помощью самых примитивных устройств, и я в очередной раз поразилась их работе:
— Сколько же времени надо было, чтобы построить ТАКОЙ собор с помощью таких инструментов?
— Почти двести лет, — прошептала сестра. — По тогдашним меркам это еще быстро! Ты только подумай: скоро уже семьсот лет, как Нотр-Дам открыл свои двери! Куликовская битва еще не случилась, а он уже принимал прихожан! Представляешь, сколько королевских свадеб, похорон и всяких исторических событий помнят эти стены?!
— А коронации всяких Людовиков тоже здесь проходили? — спросила я.
— Нет. Коронации, — ответила Маринка, — были в Реймсе. Так со Столетней войны повелось. Здесь была только самая знаменитая — коронация Наполеона и Жозефины.
Через час или больше мы, нагулявшись внутри собора, наконец вышли. И обратили внимание на то, что к левой его стороне, если стоять лицом к фасаду, выстроилась какая-то очередь. Оказалось, что там пускают — правда, за деньги — подняться на верх собора. Это показалось нам любопытным, так что мы встали. Очередь была довольно длинной, но шла быстро. Так что очень скоро мы уже поднимались по узкой винтовой лестнице, каменные ступени которой оказались настолько старыми, что успели закруглиться под многочисленными ногами, так, словно были сделаны изо льда и подтаяли.
По прохождении определенного расстояния нас запустили в комнатку, где продавались разные сувениры. Оказавшийся поблизости соотечественник объяснил, что нужно дождаться спуска предыдущей группы, и только тогда можно будет идти дальше. Наконец с лестницы донесся топот ног, и вскоре нам позволили подняться на смотровую площадку.
Мы поднялись — и оказались наконец в том Париже, о котором столько мечтали! Не в городе медленного метро, плохого отопления и высоких цен, а в городе садов и мостов, широких проспектов и старинных церквей. Эйфелева башня, купола Пантеона и Дома инвалидов, Сена с речными трамвайчиками — все, ради чего мы приехали, было к нашим услугам. А знаете, каким Париж был в целом? Почти белым. Бежевым, светло-серым и светло-желтым, если внимательно приглядеться. Именно этих цветов были старинные пяти-шестиэтажные дома, из которых состоял город. Узкие и оттого кажущиеся длинными, они лепились вплотную друг к другу, словно толпящиеся и встающие на цыпочки люди, которым не терпится что-то увидеть. Крыши домов были серыми или красными, а на большинстве из них виднелись оставшиеся от старых времен печные трубы — опять-таки белые.
Вместе с нами и другими посетителями на этот прекрасный вид любовались горгульи — мифические чудища из камня, по традиции охранявшие средневековые храмы. У некоторых из них вид был задумчивый, мрачный, даже скучающий: такой, словно они недовольны тем, что видят внизу. Другие сидели, разинув пасть, словно собираются укусить кого-то. Я придумала сделать такую фотку, словно горгулья пожирает купол Пантеона. Было бы совсем хорошо, если бы вокруг смотровой площадки не стояло высокое проволочное ограждение: оно, конечно, приносило пользу тем, что не давало кому-нибудь вывалиться, но зато фотографировать мешало.
Покинув Нотр-Дам, мы снова встали перед выбором, куда идти. Утренний спор разгорелся с новой силой. «Сейчас подеремся», — подумала я. В этот самый момент мимо нас прошла группа русских туристов, и их экскурсоводша объявила: «Сейчас мы отправимся в Латинский квартал, а по дороге я покажу вам самую узкую улицу в Париже!»
Мы посмотрели друг на друга и поняли без слов. Всем стало неожиданно любопытно увидеть самую узкую улицу, да еще и бесплатно послушать гида. Кроме того, этот неожиданный вариант появился как бы со стороны, не был предложен ни одной из нас, а значит, не создавал ситуации, в которой были бы победившие и проигравшие. Одним словом, мы направились за группой. Прошли по мосту, попетляли среди старых улочек, любая из которых, на мой взгляд, уже могла претендовать на звание самой узкой, и, наконец, остановились.