Очнулся я от того, что меня грубо, как мешок с костями, волокли куда-то, голова пару раз вошла в соприкосновение с какими-то очень твердыми выступами… Сознание возвращалось постепенно, с перерывами, меня тошнило. Вот меня тащат по ступенькам вверх, затем по какому-то коридору…
Я счел за лучшее не подавать виду, что начинаю воспринимать окружающее.
– Сюда… Так. В кресло. Василий, пристегни его. Ключ давай сюда.
Вот, теперь мне все понятно. Голосок-то твой я узнаю из тысячи, окаянноокий ты мой. Все идет как и следовало ожидать.
– Вася, а сколько ему еще в отрубе находиться? Как бы его в чувство привести, а?
– Да еще часок-другой поспит. «Разбудить», правда, можно раньше. Есть средство, нашатырь с какой-то еще гадостью. Принести?
– Давай. И наручники на всякий случай.
Пятиминутная пауза. Сижу или, скорее, вишу на ремнях, в кресле наподобие самолетного. Голову безвольно уронил на грудь, мышцы лица расслабил – когда-то ведь мечтал о карьере актера. Стараюсь не дышать.
Мне надевают «браслеты».
– Давай ключ. – Это Ледовский. – Обыскивали?
– Конечно. Из оружия только «вальтер». В рюкзаке верхняя одежда, жратва, карта Подмосковья, с десяток микроаудиокассет.
– Карманы?
– Бумажник, в нем приличная сумма денег, рублями и «зеленью». Документы на имя Клевцова Антона Петровича, носовой платок, авторучка…
– Ерунда меня не интересует. Клевцов, говоришь. Он такой Клевцов, как я – царица Тамара. Что еще?
– Все.
– Не может быть. Магнитофон, мобильник?..
– Когда мы его гнали, подобрали спутниковый телефон. Видно, бросил, когда бежал. Магнитофона мы не нашли…
– Ладно, хрен с ним. Давай все сюда. А у тебя есть аудиоплейер для этого формата кассет?
– Конечно, это же стандартный формат, Сергей, принеси.
– Ну тогда вроде все. Все свободны. Василий, останься. – Я слышу топот ног, через десяток секунд Ледовский продолжает: – Ты поезжай с остальными. Сделаешь все, как договаривались. Оставишь только наружную охрану, сам возвращайся попозже к вечеру, приведешь здесь все в порядок. Чтобы больше никто… Как обычно.
– Ясно.
– Николай пусть ждет меня у крыльца. Так, сейчас пять, через полтора часа я должен выехать.
– Николая нет. Утром он позвонил, сказал, что у него открылась язва и его забирает «Скорая». Я сам вас отвезу.
– Не годится, у тебя хватит своих дел. Кто у Николая сменщик?
– Кирилл Стакло. «Мерс» знает отлично, водит надежно. Он, кстати, здесь.
– Я его знаю. Вот он меня и отвезет, распорядись, чтобы стоял наготове через полчаса.
– Ясно.
– Ну, будь здоров. Не забудь организовать встречу, дату и рейс ты знаешь.
– Знаю. Всего лучшего, приятного путешествия.
Удаляющиеся шаги, хлопнула дверь. Похоже, я снова вдвоем с заказчиком…
Резкий запах нашатыря бьет в нос. Я непроизвольно вздрагиваю, издаю мычание. Мгновенно «приходить в себя» нельзя, он поймет. Опять этот запах…
– Ну давай, давай, просыпайся… Не валяй дурака, я же вижу, что ты оклемался. – Жесткая ладонь бьет меня по щекам, потом вцепляется в волосы и немилосердно трясет мою голову.
Разлепляю глаза.
Передо мной Ледовский. Он закатывает мне еще одну пощечину и начинает вытирать руки платком. Я чувствую, что лицо у меня мокрое – то ли слезы от нашатыря, то ли сопли… Жутко хочется пить.
Мы находимся в комнате без окон. Мое кресло стоит напротив проема в стене вроде дверного, но без дверей. Проем ведет в коридор, там стоит стол и несколько стульев, на столе – напитки и фрукты. А в комнате больше нет мебели, только в углу – приличных размеров сейф. Стены, пол, потолок – все выложено желтой глазурованной керамической плиткой. В потолке над креслом – широкий раструб, похожий на вытяжной шкаф. Около пустого дверного проема в стену врезана панелька, напоминающая микрофон или динамик. Все это мне что-то напоминает, но Ледовский не дает сосредоточиться.
– Ну что, Чехов, доигрался? Я тебе сейчас скажу, где ты находишься. Эта комната – большая микроволновая печь. В ней пекут грешников – таких, как ты. У тебя есть выбор – испечься быстро или медленно. Быстро – это смерть через несколько секунд, вскипает кровь, плавятся мозги, и все. Медленно – это через несколько часов. Тем, кто умирает «на медленном огне», вокруг головы устанавливается экран, чтобы мозги не сварились раньше, чем сварятся все твои внутренности, – иначе несколько минут, и все…
Я видел это пару раз. Я тебе очень не завидую, Чехов, так что постарайся с ответами. Если ты честно, правдиво и полностью ответишь на мои вопросы, смерть будет быстрая. Если мне твои ответы не понравятся – смерть будет медленной.
– Я скажу все, что знаю. Только дайте напиться… – Я понял – это янтарная комната, о которой говорила Елена. Я скажу ему все на свете. Только бы умереть быстро. Только бы быстро…
– Потерпишь. А знаешь, ты человек с богатым воображением – узнал, что тебя ждет, и за несколько секунд постарел лет на десять. Даже удивительно, я думал, люди твоей профессии более толстошкурые.
– Задавайте вопросы… Я отвечу. Я был идиотом, я стану вашим рабом, только отпустите или убейте сразу! И дайте пить!
– Нет, ты не был идиотом. Ты все делал правильно. Чтобы тебе было легче помирать, я скажу, на чем ты прокололся. Знаешь, на чем?
– Дайте пить!
– Потерпи, дорогой. Так вот, наша бедная Оленька, которую ты, садист, зверски убил, вложила в трубку твоего спутникового мобильника радиомаячок, и мы все время знали твое местоположение в радиусе пятидесяти метров! Если бы не это, у тебя бы все получилось! Тебе смешно?
– Дайте пить!
– Я думал, ты посмеешься. Ладно, задаю первый вопрос. Откуда у тебя запись моего разговора с… моим номинальным шефом? Ну, эта, об устранении Елены?
– Сейчас скажу! Запись была на…
Мой честный, правдивый и полный ответ был прерван в самом начале – раздался звук, который миллионы москвичей слышат ежедневно после слов «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция трррр-буммм… ская…». Так вот, негромкое трррр-буммм – и позади Ледовского проем в стене оказался закрытым двустворчатой дверью, очень напоминающей дверь вагона метро, с большими окнами в каждой створке, только створки были гораздо толще…
Ледовский рывком обернулся к дверям. Несколько мгновений он стоял ко мне спиной, и я явственно увидел, как у него на голове зашевелились его коротко, по моде, остриженные волосы…
И тут раздался голос, от которого зашевелились волосы на темени у меня, – я ведь сам, только вчера, отправил этого человека в мир иной. Голос Олигарха…
– Миша, не удивляйся. Помнишь, мы с тобой просто поражались, как точно наш автомат идентифицирует человека по голосу? На этот раз система включилась, потому что она распознала тебя.
– Эй, кто там! Откройте! Это я! – Ледовский, стоя передо мной, бился в дверь всем телом, руками, головой… Голос его был ни на что не похож – я думаю, что на этот раз система его не распознала бы… Но она уже включилась. Процесс пошел…
… – Неважно, что в кресле кто-то другой. Ему все равно, кто включит систему – ты или автомат.
Сегодня мне стало известно, что ты меня заказал. Поэтому я уеду не послезавтра, как мы с тобой планировали, а прямо сегодня, пробыв в офисе полчаса. Может быть, ты все же меня достанешь – у тебя длинные руки. Но я знаю, придет и твой час – он уже пришел. Потому что ты обязательно захочешь еще раз посмотреть, как работает эта твоя система, – ты уже захотел.
Ледовский уже не орал – он сорвал голос, но продолжал сипеть что-то неразборчивое и биться о дверь, как муха в стекло. На секунду он обернулся ко мне, оглядывая комнату – видимо, в поисках орудия, которым можно было бы разбить дверь. В его лице уже не было ничего человеческого… Он подскочил ко мне, как к неживому предмету, и стал трясти кресло, пытаясь выломать какую-нибудь деталь. Напрасно…
…Почему-то его истерика не заразила меня. Наоборот – овладевшая было мною паника ушла, мозг заработал лихорадочно, с диким напряжением, в секунды я перебирал десятки вариантов… Дать сигнал во внешний мир? Невозможно. Вырваться отсюда, отключить питание, сломать систему? Ледовский бы сделал это, ведь он – ее конструктор. Прервать процесс? Прервать процесс… Автомат сработал от голоса, автомат следил и анализировал…
– Ну что, Миша, начнем, пожалуй… Ты любил смотреть, как сгорают изнутри твои жертвы, любопытный ты мой. Теперь ты сможешь удовлетворить свое любопытство более полно. Ты готов? Поехали…
Из-за спинки кресла вдруг выдвинулся широкий колпак и надвинулся мне на голову, опустившись до уровня бровей. А затем…
Я не смогу передать это ощущение. Все мое тело – руки, ноги, корпус, голова – вдруг загудели каким-то низким, адским гулом. Гул в ушах был невыносим, что-то вспыхнуло прямо внутри глаз… Мгновение спустя я почувствовал, что руки и ноги словно налились расплавленным свинцом. Но мозг жил! Его защищал экран! У меня есть еще несколько минут – нет, секунд, потом я буду рад умереть, даже если вырвусь отсюда, ведь ожоги внутри не лечатся…
Ледовский, как червяк, извивался у моих ног – я это чувствовал, как следует видеть я не мог, слышать – тем более… Ну же, еще раз: прервать процесс… Автомат сработал от голоса… Автомат следил и анализировал…
Теряя сознание, я скованными руками задрал на себе рубашку, кольчугу, нащупал пояс. Опять опустил кольчугу и, сдерживая себя последним усилием воли, чтобы не ошибиться, достал из кармашка микроплейер, запустил его и довернул регулятор усиления до максимума.
…Неясный шорох, затем жирный, барственный голос:
– Заходи, Михаил. Чего так долго? Тебя только за смертью посылать.
Я не слышал этого, но я помнил эту фразу. Она была моей единственной надеждой – запуская смертельно опасный автомат, Олигарх должен был предотвратить даже микроскопическую вероятность того, что сам окажется в янтарной комнате. Автомат распознавал голос…
…В комнате стояла тишина, дверь была открыта, колпак не накрывал больше мою голову. Ледовский неподвижно лежал перед креслом, придавив мне ступни ног.
Я выиграл эту безнадежно проигранную игру.
Спасибо тебе, мой мозг. Мила, спасибо за кольчугу – металл ведь лучший экран от микроизлучения, он сохранил мое сердце, печень, легкие, и, что не менее важно, – он сохранил в рабочем состоянии микромагнитофон с кассетой, спрятанный под кольчугой в Мананином поясе. Елена, спасибо тебе, без тебя я, может, и не понял бы, что за коробочки лежали в этом поясе. Манана, спасибо тебе тоже – я взял твой пояс без спросу, но тебе он все равно не пригодился…
Я еще не на свободе. Я еще прикован к креслу в чужом, хорошо охраняемом доме, где все знают, что я – чужой, смертник. Скорее всего живой я отсюда не выйду, но, по крайней мере, умру по-человечески, от пули или… Хорошо бы от пули.
Сколько времени я просидел, приходя в себя, я не знаю. Может, минут десять. А потом моя золотая голова (ну ведь лучшая голова в мире, а?) стала решать следующую задачу.
Вытянув вперед, насколько мог, свои ноющие, полувареные, скованные браслетами руки, я стал шарить у Ледовского в карманах. Он был очень мертвый – вероятно, разорвалось сердце просто от страха смерти, мучительной, ужасной и неизбежной. А вот и ключи…
Через пять минут я сидел в коридоре за столиком с фруктами и напитками и пил, пил, пил… Пиво, кока… Сок… Вода… Вода, простая, негазированная, чистая вода. Вот что надо пить, когда пить хочется по-настоящему.
Еще минут через пятнадцать я вновь, уже не торопясь, методично осматривал карманы Ледовского. Оружия не было. Но было много чего другого – документы, авиабилет… И мне в голову пришла мысль настолько дикая, что я понял – она-то и есть единственно верная. Фортуна – женщина, и сегодня она влюблена. В меня.
Костюм Ледовского на мне сидит отлично. Жаль, нет зеркала. Пора. Я бросаю последний взгляд на тело Ледовского, усаженное в кресло, и нажимаю кнопку справа под крышкой столика – перед этим я искал ее, казалось, целую вечность. Дррр-буммм… Внезапно к горлу подкатывает тошнота, я быстро отворачиваюсь, чтобы не глядеть в окошко закрывшихся дверей, и на ноющих, плохо слушающихся ногах иду к выходу.
«Мерс» у крыльца. Я сажусь на заднее сиденье, глухо отвечаю на приветствие водителя, и он плавно трогает, не задавая вопросов. В Шереметьево-2 он сопровождает меня с багажом до таможенного контроля и вручает чемоданчик, который я беру в салон. Я киваю ему на прощание.
Самые острые минуты – паспортный контроль. Девушка-пограничница несколько раз переводит взгляд с моей криво улыбающейся физиономии на фото в паспорте Ледовского, пожимает плечами и нажимает педаль, открывающую турникет за пределы России.
В самолете я выпил двести граммов столового вина и опьянел, как первоклассница.
Эпилог
Ну вот на этом, собственно говоря, и можно было бы закончить. Мне удалось подлечить пострадавшие руки и ноги, сменить имя, отчасти внешность (содержимое багажа и ручной клади г-на Ледовского вполне позволяло это) и осесть в той самой маленькой, очень цивилизованной и очень европейской стране, где жил мой старый приятель. Нечего и говорить, что мой гонорар на счет так и не поступил, – но содержимое багажа и ручной клади перекрывало мой гонорар с избытком. Я даже не пытался воспользоваться сведениями о счетах Олигарха, полученными от Елены. Зачем?
Чтобы не подохнуть от скуки, я занялся бизнесом, связанным с антиквариатом. Сугубо в рамках закона. Раскрутиться по-настоящему не удалось – рамки закона этого не позволяют даже в маленьких европейских странах. Но это неважно, главное – я при деле. Живу один в комфортабельной квартире, довольствуюсь малым и более ни на что не претендую… Периодически меня охватывает чувство усталости и чудовищной тоски… Хотя скорее всего это элементарная скука.
Иногда покупаю российские газеты или слушаю теленовости о событиях на моей далекой Родине… Все та же грызня за власть, компромат, мерзкие хари брызжут слюнями, сотрясают и портят воздух… Место «отработанного» мною господина Олигарха занял другой. Та же толстая безбровая физиономия, та же плешь и то же пузо, только в полуторном размере… Так же не выговаривает несколько согласных. Круговорот дерьма в природе, как писал Войнович (кстати, терпеть его не могу).
…Возвращение исключено. Особых сожалений нет. Поиграли нами, как солдатиками пластмассовыми. И мной, и Ваней, и Леной Гордеевой, и Лелей-Олей, а может, и Милой Стебельковой тоже. Потом – кого на помойку, кого в костер, а кого и приберегут до поры до времени… Не нужно мне все это теперь. Пусть уж лучше эта скука. Хотя иногда я от нее зверею…
Однако кто это звонит в дверь? Заказное письмо! Ну-ка, ну-ка…
«Уважаемый господин…. (напечатано мое нынешнее имя).
Наша международная фирма знает и ценит вас как ведущего эксперта по антиквариату, в частности – мебельному. Поэтому, учитывая рекомендации известного вам Ивана Иосифовича, мы просили бы вас выполнить экспертизу старинной закарпатской спальни. Очень надеемся, что вы снова порадуете нас своими знаниями и способностями в вашей редкой профессии. Если вы согласны, то не откладывая позвоните, пожалуйста, по телефону…»
Письмо выпало из моих рук. Значит, фирме, теперь уже международной, известно мое нынешнее имя и местонахождение. Откуда? Как? И почему меня известили об этом? Хотели бы ликвидировать – сделали бы это запросто. Значит, «убирать» меня они не спешат! Я опять нужен им?
Промучившись два часа и так ничего и не решив, я снял телефонную трубку, потом опять положил… Все-таки как точны русские поговорки. Вот, например, весьма подходящая – «Медведь ревет, корова ревет. А кто кого дерет – сам черт не разберет».
Но так или иначе, антракт окончен, впереди третье действие. И зрители уже начинают волноваться! Что ж – я выхожу!
Оперативная разработка
Глава первая
Начальнику АТЦ[4] ФСБ РФ
генерал-лейтенанту Ю. С. Архипову
По имеющимся агентурным данным (полученным нашим источником на территории Дагестана), в Москву направлена разведывательно-диверсионная группа в количестве 8 (восьми) человек для проведения ряда акций. Оперативную разработку данной группировки проводит 2-й отдел УФСБ по Москве и Московской области. Просьба выделить группу специалистов оперативно-технической службы, наружного наблюдения и подразделения «Альфа» для успешного проведения оперативных мероприятий.
Начальник 2-го отдела
полковник В. МАКСИМОВ.
– Ну и что мне делать с этой бумаженцией? А, Виктор? Разведывательно-диверсионная группа – это, знаешь ли, пальцем в небо… Где конкретные сведения? Или ты такие документы пишешь, основываясь на домыслах?
Вопросы сыпались один за другим. Генерал старался не выплескивать на подчиненного свои эмоции, но низкий, слегка вибрирующий голос и блуждающая по краю письменного стола широкая ладонь выдавали его недовольство. Сидевший по другую сторону стола полковник Максимов, уже немолодой, но не потерявший осанки мужчина с заметной сединой в темных прямых волосах, напротив, был спокоен и бесстрастен. Он говорил размеренно, не торопился с ответами, стараясь вложить максимум содержания в минимум слов, иногда держал паузу.
– Ну? Так что скажешь? – снова пошел в атаку генерал. – Пока не получу дополнительных разъяснений, ни «альфистов», ни «наружки» с прослушкой не получишь…
– Все, что считал достоверным, я изложил в рапорте… – произнес наконец Виктор. – Извините, Юрий Сергеевич, но больше пока ничего документально обоснованного сообщить не могу. – Виктор снова замолчал, глядя генералу в глаза.
Помолчав некоторое время, генерал хлопнул ладонью по полированной поверхности.
– Тогда излагай, какие есть догадки… – Юрий Сергеевич почесал лысеющий затылок и добавил: – Информировать пока никого не буду… Разумеется, по возможности.