– Спокойно! – успокоил я своих партнеров, – Самоделкин, ищи фонарик, оно все ещё рядом с могилой.
– Саня, оно, что там делает? – Борис, не расставаясь с ружьем, заглядывал через моё плечо на экран прибора.
– Стоит, словно маленький человечек стал на колени, вот смотри – голова, плечи, ног только не видно….
– Я фонарик нашёл, – сообщил нам Серёга.
– Давай, посвети на могилу, но только тогда когда я скажу. Мы отойдем в сторону.
– Да ты что?! Я боюсь! – жался к нам Сергей.
– Ладно, потихоньку, идем все вместе.
Мы стали красться, обходя могилу справа, и приближаясь к ней.
– Свет! – скомандовал я Сергею.
Яркий свет выхватил прутья ограды, венки, желтую глину могильного холмика и на ней – сидящую собаку.
– Это же Джек! Витькина собака, он к нему пришел, вот молодец! – восхитился Самоделкин.
– Джек, Джек, фьють, фьють – позвал он собаку.
Пёс забеспокоился, потряс головой, смешно разбрасывая по сторонам висячие уши, и боязливо отошёл в сторону.
– Идем домой, – я взял камеру и прибор, Сергей с Борисом, тяжелый аккумулятор и мы направились к выходу. Отойдя метров на двадцать, оглянулись. В свете фонарика, у ворот кладбища сидел «сторож», верный пес – Джек и смотрел нам в след.
На мгновение мне, материалисту до мозга костей, показалось, что он просто присел у ног своего хозяина, которого похоронили неделю назад.
«Черная вдова»
В ясный день, если над нашим родным Усть-Каменогорском не плавает плотная пелена дыма с половиной набора таблицы Менделеева, километрах в пятнадцати на юго-западе, можно рассмотреть три острые горные вершины. Называют их по-разному, кто «три брата», кто «три батыра», но, более всего к ним пристало прозвище – «три монаха». У подножия этих грациозных вершин (и как их еще не сняли в кино?), находится несколько озер – так их и зовут «монастырские» Во времена Советского Союза там располагалось несколько оздоровительных лагерей, в которых проводили часть летних каникул старшеклассники сельскохозяйственных промышленных фабрик. Несколько лет подряд бессменным начальником этого летнего лагеря был мой друг, назовем его Александр Петрович. Личность безмерно влюбленная в просторы степей, пионер покорения горных вершин и лесистых перевалов. Нет, путешественником в прямом смысле этого слова, он не был, но побывал во многих знаменитых местах нашей бывшей необъятной Родины.
Настоящие альпинисты стараются покорить вершины, а Александр Петрович, больше коллекционировал подножья гор. А, что? Везде был, свой человек на многих турбазах. Мне довелось поддаться на его уговоры и где пройти, а где проехать половину северного Кавказа. Там, в Баксанском ущелье, в туристском приюте недалеко от Чегема и в палаточном лагере у подножия пика Инэй, слышали мы легенду о «черном альпинисте».
Живет такая легенда у бродяг-путешественников, если вы её не слышали от своих знакомых или от друзей, извольте, я расскажу.
Историю эту обязательно рассказывают у костра, желательно, в кругу новичков.
«Брошен и предан был своим лучшим другом один альпинист. С тех пор бродит его душа неприкаянная и обиженная на весь людской род, среди местных гор. Стал этот альпинист заглядывать по ночам и в наш лагерь. Протягивает в палатку черную, обмороженную руку и говорит унылым голосом: «Дайте хлебушка!» Отказать ему нельзя – заберет с собой. Понятно, что в эту историю мало кто верил, даже новички. Кое-кто, наверное, и посмеивался. И все шли спать по палаткам. А рассказчик, выждав немного, доставал из своего рюкзака припасенную баночку краски… Выкрасив свою руку в черный цвет, он подходил к палатке новичков, просовывал руку внутрь и печальным голосом говорил: "Пожалуйста, дайте хлебушка…"
Интересно, что новички – полчаса назад дружно смеявшиеся – что называется, "клевали". Не было случая, чтобы кто-то не поверил или заподозрил шутку; все начинали срочно и чуть ли – не в панике искать по рюкзакам кусочек хлебушка…
Собственно, это начало истории, а теперь сама история. Как я уже написал спортивно – оздоровительный лагерь у Монастырского озера работал, почти, все лето и поэтому был организован с солидной основательностью. Персонал лагеря подбирал лично Александр Петрович, все его звали, несмотря на молодость, просто Петрович. Подбор этот производил он, сообразуясь с умением работников выполнять многие функции.
Так много лет подряд в качестве поварихи ездила одна очень оригинальная дама. Назовем её Катерина. Однако, все в то время находились под обаянием киноленты «Семнадцать мгновений весны» и поэтому быстро переделали её имя на свой лад. Все звали её просто – повариха Кэт. Если ваше воображение рисует статную и дородную особу, не спеша хлопочущую у плиты, уймите пыл своего воображения. Повариха Кэт – гибкая и изящная, еще бы, почти с трех лет специализировалась на бальных танцах! Кроме того остроумный собеседник, заводила всех веселых дел, душа любой компании и по совместительству культмассовик лагеря.
На открытие второго сезона лагеря, был приглашен и я. Не стану описывать праздник Нептуна, традиционный забег в гору на приз-шоколадку, лично от самого Петровича, а перейду сразу к ночному костру, который состоялся сразу после ужина. Повариха Кэт с помощью приставленных помощников быстренько справилась со своими обязанностями и теперь напевала под гитару туристские песни. Костер горел часов до одиннадцати. Как то само собой все утомились после бурного дня, придвинулись к мерцающим углям и внимали разным историям. И вот тут, Петрович выдал новый вариант «черного альпиниста»:
– Жила, когда то в этих краях прекрасная девушка. Многие джигиты были просто без ума от её красоты. Но любила она простого пастуха. Понятное дело – вся родня, воспротивилась их свадьбе! Решил отец отдать её в жены богатому хану. Перед свадьбой одела красавица белые одежды, взобралась на высокий утес вон того среднего «Монаха» и бросилась вниз! Слушатели стали вздрагивать и поёживаться как от холода, придвигаться поближе друг к другу, бросая робкие взгляды в темноту, вокруг костра. А под конец рассказа Петрович, блистая своей фантазией, сообщил, что душа девушки не успокоилась и бродит в окрестностях тенью. Многие местные пастухи видели её легкую, как бы скользящую над землей фигурку, в черных одеждах и прозвали её «черная вдова». Просунет она руку в дверь и говорит печально-замогильным голосом ….
Тут я обратил внимание на повариху Кэт. Тоненьким прутиком подгребала он к себе почерневшие головешки от костра и отбрасывала их незаметно под ближайший кустик.
Наконец все разошлись спать. Тут и там замерцали фонарики, красиво подсвечивая пологи палаток. Почти в полной темноте, мы с Петровичем, нашли запасы изрядно уменьшившихся угольков и затаились у палатки новичков.
Наше небольшое ожидание было не напрасным. Из палатки поварихи Кэт выскользнула стройная женская фигурка в черных развевающихся одеждах. Легкий, скользящий шаг, больше похожий на балетный танец, сразу выдал нам имя «черной вдовы».
Через минуту в палатку к новичкам, просунулась черная рука и печальный, замогильный голос попросил:
– Дайте, пожалуйста, мне… хлебушка-а –а …, – а секундой позже на плечо «черной вдовы» кто-то положил сзади черную руку, и столь же печальный голос спросил:
– А зачем тебе-е-е… мой хлебушек?
Говорят, такого женского вопля «Монастырские горы» не слышали со дня своего сотворения.
Когда отцветет папоротник.
Спросите жителя любой русской деревни, той, что располагается в глубинке, вдали от шумных городов и оживленных трактов. Спросите: «Какой старинный праздник считается самым загадочным и таинственным?» Почти любой, не задумываясь, скажет: «Ночь накануне Ивана Купалы».
Из дремучей глубины веков восходит к нам этот таинственный и загадочный праздник славян, полный обрядов и тайн. Овеян он и необычными легендами и преданиями.
Одну из них поведала мне, еще деревенскому мальчишке, моя бабушка.
Не спеша, чуть надтреснутым от старости голосом, рассказывала она окружившей её ребятне и разинувшей рты от изумления и благоговейного страха, легенду древнюю, словно славянский бог Сварог, легенду о колдовских чарах таинственного цветка папоротника.
– А цветет та папорота только однову ночку, как раз на Ивана Купалу, да ровно в глухую полоночь раскроет свои лепестки. Их у неё семь, и кажный свое волшебство имает! Один – любой замок, любые оковы разрежет, какое жалезо не возьми…. Другой, допустим, заговор какой хошь сымет ежемоментно! Третий, скажем, наоборот, приворожит, присушит, да так, что и до самой смертушки не опустит. А есть еще черный лепесток, тут как повернется, либо твово недруга со свету сживет, али сам ни за что ни про что сгинешь! Но главная колдовская сила в том цветке папрота – это вот такая: любой клад откроет. Забогатеешь, знамо дело, враз и заживешь – сыт и пьян и нос в табаке!
Нос в табаке и пьяному быть нам по малости лет не хотелось, а вот сытому – это да, это очень даже неплохо выглядело в те голодные послевоенные годы. Вот если бы найти клад да разбогатеть! Это сколько можно было бы купить шоколада! Стоил он тогда дорого, на среднюю зарплату колхозника можно было купить всего около тридцати плиток. Ясное дело, немногие из нас пробовали это лакомство, разве вот Вовка. Тот слопал целых полплитки, когда лежал в больнице, а половину отдал сестренке. Как сам признался: «Жалко было, даже рука не хотела протянуться отдавать – но отдал!» – и жутко гордился своим поступком.
Мы мысленно примеряли эту ситуацию на себя, и выходило, что тоже могли бы совершить такое. В наших глазах это было пусть не совсем геройство, но поступок.
Торопили мы бабушку: что да как можно найти клад с помощью заветного цветка в колдовскую ночь.
Тормошили: расскажи да расскажи!
Усаживала нас бабуся вокруг себя, гладила по стриженым под ноль макушкам и неторопливо рассказывала:
– Цветок тот расцветает точно в канун полночи, как останется до её серединки минуток десять, он и успеет лепестки распустить и середочку распушить.… А видно его издалека, так как цветет он, как уголек, вот только сияния больше, уголек тот красный, а цветок папорота он светится да так, что и под луной его видно! Вот как засветился, тут, верное дело, не зевай, бери и рви да не забудь: срывать надо правой рукой, в ней праведности больше. Сорвешь, подуй на него легонько, пусть лепестки покружатся, и смело бросай вверх! Полетит тот цветок по воздуху, поспешай за ним: где опустится, там и кладу быть. Вот только перед тем, как завянуть да угаснуть, разлетятся лепестки, как мотыльки, погаснет да потускнеет их сияние, и кому какая судьба выпадет, кому какой лепесток достанется, тот и жизнь свою проживет и людям виден будет в таком цвете.
Жутко было, а вдруг черный лепесток достанется, что тогда?
– И черный лепесток тоже нужен; не ведаешь горя, как познаешь счастье? – успокаивала нас бабушка.– А самый главный среди них, конечно же, красный! Вот он и счастья, и любви до конца жизни полной мерой тебе отмерит.
Милая наивная бабушка!
В свои двенадцать лет имели мы весьма смутное и непростое понимание слова «любовь». Да чего там, проявляли интерес к противоположному полу. Вот только все девчонки были для нас плаксами и задаваками. Нравилась мне одна девочка, да что там, влюблен я был в неё, что называется, на оба своих оттопыренных уха. Даже смотреть в её сторону спокойно не мог. Однажды насмелился и предложил донести из школы её портфель, а она отказалась. Пришлось стукнуть её по спине своей холщовой сумкой с книгами. От такого «комплимента» она упала в сугроб и, поднявшись, долго плакала. Я стоял и смотрел, и тоже заревел…
Получить красный лепесток нам никому не хотелось. Хотелось найти клад. Воображение щедро рисовало сундуки, полные драгоценных сверкающих камней, золотых монет, и всю эту груду почему-то венчала царская корона.
Вот найдем, эх, и заживем!
Предупреждала бабуся: «Клад нужно растратить с умом! Пусть будет польза людям, нельзя клад тратить на себя, нельзя промотать как зря, не пойдет на пользу он ни тебе, ни твоим детям и внукам…»
«Да ладно, – соглашались мы с бабушкой. – Не будем тратить как попало….»
А сами горячо обсуждали, на что потратим свою долю клада. Как малы и жалки были наши мечты о счастливой жизни!
Вот скажите, если бы вам повезло найти клад, сопоставимый с сокровищами графа Монте-Кристо, что бы вы предприняли? «Ой, да только бы найти! А уж тут бы я развернулся!» Чего тут думать? Перечислять все мечтания современного человека – и десяти страниц не хватит.
Наши мечты были проще. Я вот думал: найду – пойду и сразу куплю себе килограмм конфет. Продавались такие конфеты в нашем сельском магазине слипшиеся, слегка посыпанные сахаром. Называли мы их «подушечки», формой они напоминали этот предмет для сна. Нет, прерывал я свои мысли, куплю два килограмма «подушечек»!
На таком накале наших мечтаний окончательно утвердились мы не спать в июльскую ночь, пойти и найти этот колдовской цветок. Надо ли говорить, что те два препятствия, что стояли перед нами для осуществления этой приключенческой авантюры, мы сумели изящно обойти. Первое: для поиска колдовского цветка нужно было ни много ни мало – семь человек, по числу лепестков. Нас, неразлучных друзей, было шестеро; ничего, привлечем Ваську, он давно пробовал затесаться в нашу компанию! Второе препятствие: нужно было улизнуть незаметным из дома, да ещё бродить неизвестно где далеко за полночь. Хотя второе препятствие было гораздо сложнее первого, его мы решили проще и быстрей.
Всю неделю до нужного дня мы были самыми примерными из всех сорванцов нашего села. Пожелания родителей, да и других старших в семье, выполнялись незамедлительно и без пререканий. Поэтому легко заработали ночевку в саду, где стояли две кровати, и крышей были только кроны яблонек. В августе спать там было не совсем ловко: созревшие антоновки довольно больно шлепались на наши сонные тела, заставляя соскакивать с постели. В начале июля нам это ещё не грозило, и самое малое, что мешало провалиться в крепкий сон – так это метеориты, иногда яркой полосой стремительно чертившие небо.
Сегодня нам было не до падающих звезд, да и желание у нас было одно: найти цветок, а уж он-то точно нам клад укажет! Сама судьба была благосклонна к нам в эту ночь!
У Васьки мать ушла в пекарню печь хлеб в ночную смену, а мы вшестером смирно лежали в саду на расстеленной по случаю многолюдности палатке. В половине одиннадцатого дружно откликнулись на пожелание «Спокойной ночи!» от проверившего нас отца и, убедившись, что окна дома не светятся, направились на поиски заветного цветка.
Подготовились мы к поиску клада основательно! Четыре лопаты, один лом, два мешка для переноски сокровищ. Вовка зачем-то припер даже кирку, валялась в сарае за ненадобностью. Осталась от деда, тот вволю помахал ею, дробя камни на золотых приисках. Все это снаряжение придало нашей экспедиции солидности и добавило уверенности, что клад точно достанется нам.
Экспедиция началась с того, что двинулись мы на поиски заветного цветка вверх по неглубокой, но шустрой речушке, протекающей в конце огородов. В этом был свой резон. Папоротник в наших краях рос только в одном месте.
В начале тридцатых годов соорудили селяне плотину. Разлившаяся вода дала жизнь березовой роще. В густой поросли черемухи да по зеленым полянкам росла эта ярко-зелёная трава.
А во-вторых, такая компания мальчишек с лопатами наперевес да в полночный час вызвала бы законное внимание со стороны взрослого населения. Поход за колдовским цветком мог закончиться, толком не начавшись.
Так или иначе, до плотины мы добрались без приключений. Вскарабкавшись на земляную насыпь, решили обогнуть зеркало воды слева. По какой-то неписаной традиции там, на левой стороне, купались девчонки. Так и называлась эта сторона – «девчоночья». Полная луна к тому времени выскользнула из-за тучки и волшебным цветом серебрила воду пруда. Красила низко склонившиеся ивы в темно-зеленый цвет, а каменистую дорожку под нашими ногами заливала пенным цветом, словно пух тополей устилал её, все ещё напоминая о начале лета. Тропинка довела почти до середины пруда, тут мы остановились как вкопанные. Звонкие колокольчики женского смеха зазвучали над водой.
Русалки! А кто ещё мог быть? Самое русалочье время…. Пропали, совсем пропали! Быстренько попятились за ближайший раскидистый куст ивы. Короткое, но бурное совещание разбило кладоискателей на две группы: первая настаивала на обходе водохранилища по другому берегу, что неминуемо привело бы к потере времени, а вторая предлагала обойти коварных существ, уйдя левее, за горочку. Тут отличился Васька. Начитавшись книг о путешествиях Одиссея, предложил он пройти мимо русалок, используя тот трюк, что проделал храбрый предводитель Итаки. Идея была до скромности проста. Мы затыкаем себе уши и проносим его, связанного по рукам и ногам, мимо коварных бестий. Тут выяснилось, что уши затыкать было нечем, и веревок при поисках клада мы не предусмотрели. Все решили быстро и просто. Уши заткнули влажной и липкой глиной, а Ваську связали лентами, которые быстренько нарезали из мешка.
Представьте состояние взрослых девушек, беспечно купающихся в теплую июльскую ночь….
Из-за кустов появляется непонятная группа людей: четверо несут кого-то, держа его за руки и за ноги. Спереди и сзади с лопатами наперевес идут ещё двое. Представили?
С громким визгом бросились наши «русалки» в воду, поднимая тучи брызг. Визг эхом прокатился над зеркалом воды и, отразившись от тополей, долетел даже до наших заклеенных глиной ушей. Задыхаясь в быстром беге, потащили мы Ваську дальше и, когда полностью выдохлись, брякнули на землю. Только мы выковыряли глину из ушей, тот изрек: «И никакие это не русалки! Это рыжая Зинка – продавщица с подружками купается, я узнал её по голосу!»