Мешка было жалко: сокровищ меньше с собой унесем.
Это ничего, в другое место перепрячем! Время поджимало….
Надо сказать, что Вовка стащил у отца карманные часы и, подсвечивая фонариком, мы могли следить за наступлением часа «икс».
В роще было заметно прохладней, сумрачней и под ногами захлюпала разлившаяся вода. Вперед, вперед к заветному месту, где растет папоротник! Вышли точно ближе к полуночи. Растянувшись жиденькой цепочкой, медленно побрели по поляне.
«Вот он!!!» – возглас Витьки, первым заметившим цветок, прозвучал, словно выстрел в ночной тиши. Мгновенно мы были возле него. Впереди, чуть ниже ажурных листьев папоротника, на фоне слабо чернеющего пня, мерцал слабенький голубоватый огонёк…
Вот он, какой волшебный цветок папоротника! Благоговейным шепотом, посовещавшись, решили мы, что колдовской цветок сорву я. Спрятал зачем-то левую руку в карман, помня наставления бабушки: «А рвать его, цветок тот, нужно правой рукой! В ей больше праведности…», – потянулся я к пеньку.
Аккуратно раздвинув тоненькие стебельки папоротника, поднес руку к огоньку. Тот мигнул и, задев мои пальцы нежной струйкой воздуха, взлетел вверх.
– Всё, следите, куда полетел, – сорвался я с места.
Задрав головы, спотыкаясь о кочки и траву, поспешили мы за огоньком. Тот и не думал вести нас к дальним кладам. Описав дугу, приземлился на противоположном краю поляны у кривой березы. Есть! Вот он, клад, где зарыт!
Почему никто из нас даже не подумал, что зарывать что-то в мокром месте никто и не станет? Так или иначе, дружная работа наших лопат привела к печальному результату: ямки мгновенно заполнялись водой, копать глубже было бессмысленно. Вот тут-то и выручила наблюдательность Вовки, указал он нам на довольно внушительную кучу камней, слева от березы. Всемером мы быстро раскидали камни.
Ни – че – го!
Впрочем, нет, вот он клад – заскорузлый сапог, самодельный, из старой растрескавшейся кожи. Подошва спереди отстала, ржавые остатки гвоздей напоминали зубы щуки.
Есть, есть! В голенище сапога прощупывался довольно объемный сверток. Стукаясь лбами, сгрудились мы в луче фонарика. Я осторожно вытащил его.
Ещё кожа, пропитанная дегтем. Этот запах был нам знаком, им смазывали оси телег, чтобы они не скрипели, и сапоги, так они не пропускали воду.
Перочинный ножик легко разрезал бечевку, которой был увязан сверток, и нашему нетерпению явился кисет из плотной материи. Там, на дне, угадывались кругляшки монет. Разрезали веревочку, стягивающую горловину кисета.
В тугой рулончик были свиты деньги….
Деньги!!! Деньги были большие, больше наших трешек и рублей, а больших купюр мы и не видели.
Деньги были красные, и на них был рисунок двуглавого орла. Царские деньги …
Домой мы вернулись, слава богу, незамеченными. Полоска зари уже окрашивала восток горизонта, когда мы легли спать. Да что там, легли: просто попадали. И едва натянули на себя лоскутные одеяла, как провалились на дно самого глубокого сна.
Утром мы внимательней рассмотрели свою находку. Те деньги, на которых была изображена дородная женщина в короне и с палкой в руке, мы отложили в сторону. А вот красненькие, где было написано «100 рублей», поделили поровну. Получилось почти по тысяче рублей на брата.
Через неделю мать нашла остальные бумажки, «с бабой в пышном платье», так мы их называли между собой. Отец, держа «катеньки», так он их поименовал, устроил мне допрос, где взял, да откуда появились. Пришлось соврать: «Выменял на рыболовные крючки у мальчишек».
– Да, – посокрушался отец, – на эти деньжищи, можно было бы развернуться в тамошнее время!
– И шоколадку можно было купить? – полюбопытствовал я.
– Да что там шоколадку, хороший табун лошадей купили бы! – усмехнулся отец.
Эх, не в то время нам клад достался!
Годы, шелестя, словно осенние листья на сентябрьском ветру, пролетели незаметно.
В последнее время каждую теплую летнюю июльскую ночь выхожу я в ближайшую рощу и ищу заветный цветок папоротника. Вот только холодны наши июльские ночи. Нет в тех краях, где живу, маленького жучка – светлячка, что своим «фонариком» светит в ночной темноте, сообщая сородичам: «Вот он я!».
Так до сих пор и не нашел…
Вот только лепестки колдовского цветка моего детства покружились, покружились в ночной тьме и сели на наши плечи. Вон, Витьке, достался «разрыв лепесток», сварщик он классный, поискать таких мастеров! С любым железом на ты. Ваське – точно фиолетовый, лепесток странствий, помотался он по свету, попутешествовал. Лёхе – зеленый, лепесток учености, а как же, академик, физик, лауреат чего-то там. Сереге – богатства, фирма своя, счет в банке, домина и машин куча. Анатолию, да что там! Анатолию Сергеевичу – лепесток славы; генерал он, хоть и в отставке, а мотается по воинским частям, молодых офицеров наставляет. Наград – груди не хватает, и Афган прошел, и в других горячих точках засветился.
Черный лепесток тоже не миновал нашей компании. Достался он Вовке. Вот уже как четыре года нет его с нами. Последние десять лет жизни он тяжело болел. Медленно и неотвратимо умирал мозг, из крепыша-спортсмена, мастера спорта по борьбе превратился он в жалкого калеку, ребенок пальцем толкнет и упадет, даже костыли не помогут.
Мне достался красный лепесток. Лепесток любви. Счастлив я в кругу своей семьи, окружен заботой и вниманием любимой жены, дети и внуки души во мне не чают, как впрочем, и я в них. Наверное, и пыль с других лепестков колдовского цветка хоть немного да попала на меня. Я богат и не потому, что у меня много, а потому, что мне достаточно того, что есть. Путешествовал немало, ремесел имею больше, чем дюжину, образован и учен. Так что летит ещё по ветру мой волшебный цветок, цветет ярким светом. Верю я, когда отцветет, когда закончится его время, закружатся лепестки и упадут на плечи оставшихся в этом мире. Пусть только черный лепесток, лепесток беды и несчастья, подхватит ветер и унесет прочь.
Ищите, ищите свой цветок папоротника.
PS. Па́поротники, или папоротникови́дные расте́ния ([битая ссылка] лат. Polypodióphyta) – [битая ссылка] отдел [битая ссылка] сосудистых растений, в который входят как современные папоротники, так и одни из древнейших [битая ссылка] высших растений, появившихся около 400 млн. лет назад. Современные папоротники – одни из немногих древнейших растений, сохранивших значительное разнообразие. Папоротники сильно различаются по размерам, [битая ссылка] жизненным формам, [битая ссылка] жизненным циклам, особенностями. У папоротников ещё нет настоящих [битая ссылка] листьев и цветов. Папоротники размножаются [битая ссылка] спорами и вегетативно (вайями, [битая ссылка] корневищами, [битая ссылка] почками, [битая ссылка] афлебиями и так далее).
Неразменный пятак.
Моё беспечное детство пролетело-промелькнуло в компании пятерых друзей. И по характеру и по поведению были мы все разные. Но объединяло нас одно – неудержимая тяга ко всему новому, непознанному. Про телевизоры мы только читали в научных статьях, поэтому кино и книги занимали важное место в нашей деревенской жизни.
Особенно страстным книгочеем был Санька. Книги он не читал, он их просто «проглатывал», библиотекари порой устраивали ему настоящий экзамен по текстам прочитанных книг, да куда там. Научившись читать в пять лет, он в первом классе читал как хороший ученик девятого класса. Вся эта бездна информации причудливым калейдоскопом укладывалась в его голове. Порой он выдавал нам такие истории, что Гарри Потер может отдыхать со своим волшебством. А во всяких там колдунов и магов мы по малолетству верили, как верили и многочисленным деревенским приметам.
Скажи читатель, как насчет черной кошки, вдруг перебежавшей вам дорогу? Вот то-то!
А мы, пятиклашки, боялись всяких там чертей, оборотней и прочих обитателей тьмы.
Рассказы на эту тему были особенно яркими и эмоциональными.
И вот здесь в канву нашего рассказа должен войти ещё один герой – брат Саньки.
Был он старше на четыре года. Неизменный участник всех спектаклей в нашем сельском клубе, весельчак и балагур, к тому же хороший танцор, всему этому научила его старшая сестра. Работала она художественным руководителем в клубе и кто, как не братья были ей первой подмогой? Поэтому мог он позже возвращаться домой, не то, что мы, опекаемые родительской заботой.
В один из летних вечеров родители Саньки были приглашены на свадьбу в соседнее село. Оставленный на попечение сестры и брата, тут-то он и выпросил у них разрешение погулять подольше.
Закатилось солнышко за горочку, сумерки застали всю нашу компанию на лавочке возле соседнего дома.
В один из летних вечеров родители Саньки были приглашены на свадьбу в соседнее село. Оставленный на попечение сестры и брата, тут-то он и выпросил у них разрешение погулять подольше.
Закатилось солнышко за горочку, сумерки застали всю нашу компанию на лавочке возле соседнего дома.
Разные истории, которые мы наперебой рассказывали друг другу, постепенно сползли на одну тему, как сейчас сказали бы, тему «ужастиков»
Санькино красноречие было на высоте.
Не знаю, откуда вычитал он эту историю, а может половину присочинил сам, с него это станется, только мы слушали его, разинув от изумления рты, да холодок страха изредка пробегал по нашим спинам.
Вкратце вот она история. «Бытует в народе такое поверье. Если в пятницу, 13 числа, поймать и посадить в мешок черного кота и с этой ношей до наступления полуночи обойти кладбище, то на обратном пути, ровно в полночь, на перекрестке к тебе подойдет мужчина. Он спросит, что у тебя в мешке. Услышав ответ, сразу же захочет купить кота. Будет предлагать за него любые деньги или золото. Нельзя поддаться этому соблазну, нужно просить за кота пять копеек 1. Мужик этот, поворчав для порядка, купит мешок с котом за пятачок. Нужно сразу уходить от него и ни в коем случае не оглядываться, оглянешься – все, пропал!». Тут в конце рассказа брат позвал Саньку ужинать.
Словно разорванный пополам блин луна блистала на бархате небосклона, когда вся наша компания снова собралась вместе. Мы все дружно вернулись к прерванной теме «неразменного пятака». Сегодня как раз пятница, тринадцатое число, а что если завладеть этим волшебным предметом?
Играя на Санькином самолюбии, как то сумели уговорить его на полуночную авантюру.
Надо сказать, что кладбище было недалеко от села. Редкие деревья да кустики росли за кладбищенской оградой, днем это было совсем не страшное место. Ночью тихий страх струйкой вливался в наши души и запрещал появляться там.
Мы приободрили Саньку тем, что разделимся на три группы, и в отдалении будем прикрывать его. Свой обход он будет совершать как бы в нашем кольце, и бояться ему будет нечего.
Мешок, черный кот нашлись сразу, осталось ждать наступления полуночи.
Пришло время, и мы все двинулись к месту последнего успокоения наших односельчан.
Группы «прикрытия» расположились вдалеке, Санька начал свой обход вокруг кладбища.
Когда через полчаса мы снова собрались вместе, нашего всегда веселого друга было не узнать. Саньку трясло мелкой дрожью, на наши расспросы он только отмахивался и бормотал: «Потом, потом …»
Очухался у колодца, после того как, зубами выбивая дробь о край ведра, выпил литра полтора ледяной воды.
Вот его рассказ:
«С самого начала мне страшно не было, а что – вы неподалеку, да и луна хорошо освещала дорогу. В сторону кладбища я старался не смотреть, бодрым шагом совершал свой обход. Кот в мешке сначала возился, изредка хрипло мяукал противным басом, а потом затих. Стали слышны шорохи, какие-то звуки. Скосив глаза в сторону кладбища, увидел черные тени крестов. Страшно. … Ускорил шаги, почти побежал. Все обошел. Вот улица, ведущая вниз от кладбища – пусто, никого. Подхожу к перекрестку, и … мужик, ростом выше меня, почемуто в брезентовом плаще и шапке – ушанке. Борода у него пышная, как у Деда Мороза, только русая, из-под шапки волосы косматые, а голос – задорный, звонкий. Чудно так спрашивает: «Что в мешке несешь, добрый молодец?» «Кота», – отвечаю я ему. «Не продашь ли ты мне своего котика, хорошо заплачу, не обижу!» Достает из кармана пачку денег, перевязанную ленточкой, и фонариком светит на неё. Мать честная …! Сплошь фиолетовые двадцатипяти рублевки! Моему отцу за пять лет такую сумму не заработать! «Что, – спрашивает, – мало даю?». Снимает шапку и достает оттуда ещё одну такую пачку денег. И тут я ясно вижу: у него сквозь космы проглядывают маленькие рожки! Ой-ей-ей, пропал я! Сует мне он эти деньжищи в руки, а сам норовит за мешок ухватиться. «Нет, отвечаю, за эти деньги я тебе кота не продам!» Он аж подпрыгнул: «Что же ты хочешь?!» «Пять копеек!» «Смотри, может за это продашь?» И протягивает мне на ладони брусок, который блестит яркой желтизной, а черт, ну кто еще мог быть передо мною, не дает мне опомниться и второй такой брусок выхватывает из-под полы: «На – бери!» Чуть-чуть я не взял это золото, уже руку протянул, но вспомнил: не брать ничего кроме пятака. «Нет, – говорю, – только пятак!». Тут черт как хлопнет шапкой оземь, пыль столбом взвилась: «А… , будь по твоему!» и протягивает мне пять копеек! Взял я пятачок, он мешок как схватит! Развернулся я и пошел, а сзади…!!!
И завывает, и хрюкает, и топочет, и зовет меня по имени! Не оглянулся я, до вас дошел, все стихло»
«Ну?! – взвыли мы от нетерпения, – пятак где?» Санька разжал руку – тускло блеснула медно-желтая монета.
На завтра рассмотрели мы этот пятачок. Ничего особенного, новая блестящая монета, этого года выпуска, только возле цифры «5» хорошо заметная царапина.
Всё, идем за покупками….
В то время на пять копеек можно было купить много мелочей: стакан газированной воды, две тетради, спички и другое.
Покупаем «газировки», отдаем за неё пять копеек, отпиваем по очереди из стакана.
Санька роется по карманам и бледнеет: в кармане обнаруживает пятак! Тот же самый, даже царапина на нем там же.
Ох, и сделали мы в тот день кучу мелких покупок!
Часа через три перестал «работать» неразменный пятак. Санька до трусов разделся, всего себя обыскал, нет, не вернулась к нему волшебная монета.
Приходим мы вместе с ним домой. Санька сам не свой, убитый горем, а навстречу ему его брат и показывает ему пятак.
«Отдай!– орет Санька, – не твой пятак!»
Брат спокойно так отдает монетку и вынимает из кармана пачку денег – «Может, это возьмешь?» Сверху и снизу денежной пачки видны двадцати пяти рублевки, он их из плаката «Храните деньги в сберегательной кассе!» вырезал, а посередине пачки денег – газетная бумага, с боков подкрашенная акварелью.
«Или я с тобой вот так рассчитаюсь?», и протягивает Саньке кирпич, густо вымазанный бронзовой краской.
«Чистое золото, смотри!», а сам парик с рожками на голову надевает, от какого-то спектакля этот реквизит.
Санька в слезы и убежал от нас на речку.
Только один он не знал о нашем сговоре с его братом. Мы, отвлекая его во время покупок, подкидывали одинаково меченые монеты. Кончились монеты, кончилось и волшебство.
И все-таки «неразменный пятак» есть!
Наша дружба так же светла, крепка и не разменная!
Пять копеек – монета Советского Союза, равная примерно пятидесяти рублям.