На следующий день Даша специально проснулась пораньше — у нее были планы, и осуществить их нужно было без Проши. Несмотря на недовольный вид пса, Даша быстренько пробежалась с ним вокруг дома и отвела обратно. Около лифта Прошка посмотрел на нее глазами Сталлоне, которому не дали роль, но на сей раз Даша была неприступна.
— Проша, у меня дела, — извиняющимся тоном сообщила она. — До обеда потерпи, потом нагуляешься. Хорошо?
Пес вздохнул совершенно по-человечески и пристроился на коврике в прихожей. Пройдя на цыпочках в зал, Даша взяла записную книжку и ручку, сунула в сумочку сотовый телефон и вышла из квартиры.
По дороге она обдумывала третью историю. Так же, как и в двух предыдущих, в ней не было совершенно ничего особенного — описание одной из тысяч семей, может быть, чуть более счастливых или удачливых. Кого же описывал Боровицкий? И почему он вообще заинтересовался историей жизни нескольких людей? Даша остановилась на дороге и попыталась приложить к кому-нибудь из тех старушек, с которыми знакомил ее Боровицкий, портрет Дианы. Ничего не получалось. Необходимо было поговорить со всеми, про кого рассказывал Боровицкий, и Даша полагала, что сделать это окажется не так-то просто. «Первый раз мне позволили беспрепятственно пройти на территорию пансионата, потому что меня позвала Римма Красницкая, — размышляла она, — но вряд ли Лидия Михайловна Раева обрадуется моему повторному появлению».
Сзади зазвенел предупреждающий звоночек велосипедиста, и Даша отошла на обочину. Затем двинулась, не торопясь, по тропинке, размышляя, что же такого убедительного сказать Раевой, чтобы та пустила ее в пансионат. Ничего не придумав, она решила сориентироваться по ситуации. «А может, и ориентироваться-то не придется, — тихо шепнул внутренний голос, — может, проскочим на авось, как в первый раз».
Однако, когда Даша приблизилась к ограде, стало очевидно, что «на авось» не получится. Как и прежде, ворота были гостеприимно распахнуты, однако перед ними стоял крепкий молодой человек в форме охранника и с беджиком на груди. Надпись сообщала, что парня зовут Андреем.
— Простите, вы к кому? — вежливо осведомился он.
«Вот и закончилось мое расследование, не успев начаться, — мелькнула у Даши грустная мысль. — Очень так просто и незамысловато, вопросом „Вы к кому?“.
— Я к Раевой, — неожиданно для себя вдруг ответила она. И зачем-то прибавила: — К Лидии Михайловне.
— Подождите секундочку, пожалуйста, — так же вежливо попросил охранник и нырнул в будку. Но тут неожиданно на дорожке появилась сама управляющая.
«Из окна меня увидела, наверное, — догадалась Даша. — Сейчас выразит соболезнования и корректно объяснит, почему я не могу посещать их пансионат». И тут же вдруг сообразила, что нужно сказать. И даже готовые фразы возникли непонятно откуда в голове.
— Добрый день, Дарья Андреевна, — поздоровалась Раева, подойдя к ограде. На ней был темно-синий брючный костюм, подчеркивавший цвет серо-голубых глаз. — Чем могу быть вам полезна?
Она не пригласила Дашу зайти за ограду и сама осталась стоять в воротах.
«Так, на соболезнованиях решили не останавливаться, — подумала Даша. — Деловая женщина сразу перешла к делу. Что ж, стоит последовать ее примеру».
— Здравствуйте, Лидия Михайловна. Я просто хотела спросить: не будете ли вы против, если я иногда буду навещать некоторых пациентов? — спросила Даша, удивляясь собственной непонятно откуда взявшейся наглости.
Видимо, Раева тоже несколько удивилась, потому что во взгляде ее промелькнуло легкое недоумение.
— А, собственно, почему… — начала она, но Даша не дала ей закончить:
— Знаете, Лидия Михайловна, Петр Васильевич в своем завещании попросил меня дописать то, что он начал. Для меня его просьба очень важна. А еще Петр Васильевич объяснил мне, что вы очень хорошо относитесь к писателям и журналистам, потому что они могут оказать большую услугу вашему пансионату.
— А при чем здесь вы? — пожала плечами Раева. — Вы, простите, чем занимаетесь?
— Сейчас как раз тем, что дописываю книгу Петра Васильевича, — не моргнув, сообщила Даша, глядя прямо в глаза управляющей. — Мне, конечно, неудобно просить вас о таком большом одолжении, но Петр Васильевич всегда рассказывал о вашей отзывчивости…
Раева чуть отвернулась от Даши и посмотрела на пациентов, прогуливавшихся по дорожкам.
— Конечно, если сами пациенты будут против… — добавила Даша, теряя всю свою уверенность от молчания этой элегантной женщины. — Но я надеюсь, что… в общем, мне нужно совсем немного времени…
Она умолкла и уже собиралась полностью признать свое поражение, когда Раева заговорила, по-прежнему не глядя на нее:
— Если так хотел Боровицкий, то не вижу причин вам отказывать. Но хочу вас предупредить: если я замечу, что ваши визиты приносят моим подопечным вред, они будут немедленно прекращены.
— Разумеется! — обрадованно закивала Даша. — Спасибо вам большое!
Раева постояла еще некоторое время, словно собиралась сказать что-то, но просто отошла к будке охранника. Два негромких слова ему, кивок в сторону Даши — и она быстрой походкой двинулась по направлению к корпусу.
Даша посмотрела ей вслед, вздохнула и ступила на территорию пансионата.
Уже стоя около аккуратной скамейки под навесом, она сообразила, что у нее нет никакого плана. То есть общие его очертания имелись — побеседовать с теми людьми, с которыми общался Боровицкий, но она понятия не имела, с чего начать. Даша оглядывалась по сторонам в надежде заметить хоть одно знакомое лицо, но вдоль дорожек бродили безучастные старики, не обращавшие на нее ни малейшего внимания, а около здания никого не было видно. «Нужно обойти пансионат. Может быть, кто-нибудь гуляет на заднем дворе…» — решила Даша, обернулась и вздрогнула — по посыпанной гравием дорожке к ней быстро приближалась, размахивая руками, крупная женщина, в которой Даша узнала Ирину Федотовну Уденич, оставленную в доме престарелых усыновленными детьми.
Желание разговаривать с кем-либо, вспоминать Петра Васильевича улетучивалось у Даши тем быстрее, чем ближе к ней подходила эта пугающая ее женщина. Но когда Уденич приблизилась, она, вопреки опасениям Даши, не стала кидаться с кулаками, а, запыхавшись, задала вопрос:
— Вы что, кого-то ищете?
— Вообще-то ищу, — осторожно ответила Даша.
— Меня? — напрямую спросила Уденич, тяжело опускаясь на скамейку и силой усаживая Дашу рядом с собой. — Я так и думала, что вы меня будете искать. Как звать-то вас, я забыла…
— Даша, — ответила Даша, внимательно глядя Уденич в лицо. — Дарья Андреевна.
— Вы вот что, Дарья Андреевна, вы меня за сумасшедшую не держите, — попросила Уденич, и голос ее был голосом совершенно здорового человека. — Вам ведь Боровицкий велел со мной поговорить, правда?
Ответа Даша сразу не нашла, поэтому промолчала, внутренне вся напрягшись.
— Знаю, знаю, можете не отвечать. Он только мне здесь доверял, а больше никому, и правильно делал. Они здесь все заодно! — Женщина наклонилась вплотную к Даше, понизив голос до глухого шепота: — И даже те, на кого никогда не подумаешь, тоже.
— Что значит — заодно? — тоже тихо спросила Даша, которой стало не по себе.
— Дурой-то не притворяйся, — вполголоса произнесла Уденич, оглядываясь. — Петр Васильевич много чего узнал — люди ему все рассказать хотели, ну чисто как исповеднику. Многие и рассказывали, а потом как поняли, что наделали, так и… Ты осторожно тут ходи! И не разговаривай ни с кем, кроме меня, поняла?
— Ирина Федотовна, расскажите мне, пожалуйста, все, что знаете, — попросила Даша.
— Да что рассказывать-то? — удивилась Уденич. — Ты и сама все знаешь. Убивают нас здесь, голубушка моя, вот и весь рассказ. Петр Васильевич как про то узнал, так и сел свою книжку писать — хотел преступление века раскрыть. А оно вон как обернулось… Теперь тебе нужно все вместо него закончить. Вот и заканчивай. А я чем смогу помогу. Раз уж эти отродья решили меня до смерти здесь довести, я хоть напоследок одно дело хорошее сделаю.
Позади Даши раздалось покашливание, и ехидный старческий голос произнес:
— Ваше хорошее дело, Ирина Федотовна, вас в медицинском кабинете ждет.
Даша с Уденич вздрогнули и обернулись — прямо за скамейкой, в зарослях золотых шаров стояла Виктория Ильинична Окунева, престарелая балерина, и с нежной улыбкой смотрела на Уденич.
— Ах ты, господи! — захлопотала Уденич. — Мне ж на укол пора, а я и забыла!
— Там Сонечка про вас уже два раза спрашивала, — медовым голосом сообщила Окунева, посматривая на Дашу.
— Бегу, бегу уже…
Ирина Федотовна неловко оторвала от скамейки свое грузное тело и правда почти бегом, переваливаясь с ноги на ногу, заковыляла к пансионату.
— Простите, деточка, я с вами даже не поздоровалась, — мило улыбнулась Виктория Ильинична, покачивая в такт словам белокурой головкой.
На долю секунды Даше показалось, что перед ней стоит ожившая фигурка из часов и что сейчас Окунева, не переставая улыбаться, сделает книксен и под бой часов скроется в тех же зарослях, из которых появилась так неожиданно. Но вместо этого бывшая балерина грациозно присела на краешек скамейки рядом с Дашей, так прямо держа сухощавую спину, что Даша тоже распрямила плечи.
— Виктория Ильинична, простите за нескромный вопрос, а кто были ваши родители? — внезапно спросила она у собиравшейся что-то сказать Окуневой.
— Мои родители? — слегка удивилась та, вздернув тонкие, в ниточку, брови. — Они, к сожалению, были далеки от искусства. Мама всю жизнь преподавала основы кройки и шитья, а отец работал на заводе.
— А ваш муж? — аккуратно спросила Даша.
— Я, деточка моя, не любила связывать себя всяческими узами, — пожала плечами Окунева. — Все-таки в них есть что-то очень мещанское. В моей жизни была большая любовь, но, увы, мой избранник не был свободен. И он так и не смог преодолеть предрассудки.
— Преодолеть предрассудки — значит бросить жену и детей и стать вашим любовником? Или стать им, не бросая жену? — полюбопытствовала Даша, внезапно почувствовав, что ее бросает в дрожь от холодноватой, насквозь фальшивой собеседницы. Как она могла так ошибиться в ней при первой встрече? Или это слова Боровицкого, рассказавшего про сына Окуневой, так подействовали на нее?
— Вы еще очень юны, Дашенька, и многого не понимаете, — снисходительно заметила Виктория Ильинична, совершенно не обидевшись. — Есть много вещей, которые для обывателя выглядят странно, даже неприемлемо, но для людей искусства…
Она не закончила, мечтательно уставившись на клумбы. На бледных щеках появился легкий нежный румянец, и профиль бывшей балерины стал похож на камею.
— А ваш сын тоже человек искусства? — тихо спросила Даша.
Превращение, в одну секунду произошедшее с камеей, ошеломило ее. Окунева молниеносно повернула к Даше лицо, из бледно-розового ставшее пунцовым, и прошипела:
— Мой сын сдохнет в яме под забором, понятно вам? Под забором! А вы… — Она отстранилась от Даши и теперь стала похожа на змею, изготовившуюся к броску. — Вы что, с ними заодно, да? Это он вас прислал сюда?
— Виктория Ильинична, что с вами? — оторопела Даша. — Какой сын? Я пришла, потому что Боровицкий…
— Сдох твой Боровицкий, — неожиданно тихо произнесла Окунева, чуть склонив набок голову и глядя на Дашу с каким-то нездоровым воодушевлением. — Вынюхивал тут, лез не в свои дела и сдох.
Даша секунду пристально смотрела в серые глаза, потом вскочила и быстро пошла прочь от скамейки. За ее спиной раздался негромкий смех. Не выдержав, она обернулась и увидела, что Окунева посмеивается, глядя ей вслед, как воспитанный человек посмеивается хорошей шутке. Даша ускорила шаг и до поворота ощущала позвоночником взгляд, от которого у нее по спине бежали мурашки.
Завернув за кусты, она умерила темп, обдумывая сказанное Окуневой. Но мысли пришли в такой беспорядок, что Даша не могла ничего сообразить, кроме одного — Окунева не подходит ни под одну из прочитанных ею историй. Если только… если только Боровицкий не придумал очередную загадку в загадке и на самом деле его истории следует понимать не в буквальном смысле. «Надо с Максимом посоветоваться, — решила Даша. — Он обязательно что-нибудь подскажет».
Следовало бы поговорить еще с несколькими обитателями «Прибрежного», но на Дашу короткий разговор с бывшей балериной произвел такое тягостное впечатление, что она заколебалась — стоит ли ей сегодня продолжать то, что она наметила сделать. Незаметно Даша дошла до здания пансионата и остановилась у входа. Ее в который раз поразило, что не видно ни одного охранника, хотя Боровицкий не раз говорил ей, что территория дома престарелых очень хорошо охраняется. Отступив от двери на несколько шагов, Даша подняла голову и стала вглядываться в окна на втором этаже, сама толком не понимая, что надеется там увидеть. За аккуратными кружевными занавесками вроде бы не наблюдалось никакого движения. В крайнем окне, правда, почудился мелькнувший силуэт, но это просто ветер качнул ткань, залетев в приоткрытую форточку. Еще пару секунд Даша пристально смотрела в заинтересовавшее ее окно, но потом, тряхнув головой, словно отгоняя непрошеные мысли, развернулась и медленно побрела прочь от корпуса.
Однако мысли не отгонялись, настойчиво возвращаясь вновь и вновь. В пансионате и людях, обитающих здесь, ощущалось нечто странное. Даша не могла объяснить, что именно, но прикладывала все усилия к тому, чтобы понять. Дело ведь не только в том, что некоторые старики вроде Окуневой производят такое… гнетущее впечатление, дело в чем-то еще. Или она фантазирует?
Дойдя до ворот, она обернулась и окинула взглядом голубоватый корпус, над которым плыли низкие осенние облака. Да, все аккуратно и даже красиво. Со стен не сыплется штукатурка, стекла в окнах не потрескались, а клумба с георгинами перед входом ухожена, так же как и все в этом месте. Даша постояла еще секунду, оглядывая здание, и тут взгляд ее снова упал на то самое окно с голубой занавеской. Сейчас там ясно виднелась какая-то фигура. Даша готова была голову дать на отсечение, что человек в окне смотрит на нее, но никак не могла понять, кто же там стоит. Она сделала несколько шагов назад, в сторону дома, но тут человек отошел в глубь комнаты, и снова только голубые занавески качались от ветра.
Даше в который раз стало неприятно, она поежилась и быстро пошла через лесопарк.
Человек увидел давно поджидаемую им женщину неожиданно — она вынырнула откуда-то из-за кустов, и в первую секунду он даже не понял, что не так. Дамочка шла быстро, низко опустив голову и не глядя по сторонам, и это было ему очень на руку. Не хватает еще, чтобы она начала глазеть куда попало. А потом он вдруг осознал, что насторожило его, и чуть не присвистнул от радости и охватившего его охотничьего азарта. Собака! Рядом с этой сукой не было собаки!
Человек радостно ощерил зубы — ему понравился собственный незамысловатый каламбур, и он, стараясь держаться за кустами и деревьями, бросился догонять женщину. Он подбегал все ближе и ближе, пока не оказался на расстоянии десяти шагов от нее. Теперь он просто шел за ней, стараясь не сокращать и не увеличивать дистанцию, и быстро обдумывал, что же делать дальше. С одной стороны, делать ничего не нужно было. С другой — такой удобный случай мог больше не выпасть, и им стоило воспользоваться.
Даша услышала шорох, когда выход из парка был совсем рядом, и вздрогнула. Первым побуждением ее было позвать Прошку, но в ту же секунду она вспомнила, что пес остался дома. Даша обернулась, вглядываясь в уже поредевшие кусты и деревья, и различила замершую за ними фигуру. Она не двигалась, просто стояла, и ей пришла в голову глупая мысль — это тот же человек, который смотрел на нее из окна пансионата. Но Даша тут же поняла, что такого не может быть. Если только он не кинулся бежать за ней сразу же, как только она отвернулась от окна, а это было очень сомнительно…
— Простите, вам что-нибудь нужно? — громко спросила Даша, не сводя глаз с фигуры за кустами.
В ответ раздался негромкий звук, напоминающий смешок, и ей стало не по себе. Истории об убийствах и изнасилованиях в парках всплыли у нее в голове, и Даша сделала шаг назад, ощутив под подошвой мягкую, пружинящую листву. Человек за кустами тоже шагнул вперед. Теперь Даша была уверена, что это мужчина, но, как ни старалась, не могла рассмотреть его лица. «Глупо, — промелькнула мысль, — очень глупо нападать на человека среди бела дня. Здесь может ходить кто угодно…» Но человек за кустами двинулся к ней, и Даша сделала единственно правильную вещь, которую могла сделать, — молниеносно развернувшись, она помчалась по дорожке, стараясь думать только об одном — куда правильно ставить ногу, чтобы не поскользнуться и не упасть. Не оборачиваясь, она знала, что человек бежит за ней, и знала, что если он догонит ее, то ей никто не поможет.
Он бежал за ней, грязно матерясь про себя, запоздало понимая, что нужно было сразу же бросаться на эту стерву, а не стоять и наслаждаться ее растерянностью и страхом. Но кто мог знать, что сучка рванет с места, как спринтер! Для немолодой бабы она бежала очень быстро, и его подхлестывала злоба из-за того, что она так обманула его ожидания. Он забыл про собственную безопасность, забыл о том, что во дворах могут быть люди, он хотел только одного — догнать ее.
Даша почувствовала, что задыхается. Она полностью выложилась в парке, и теперь, когда до подъезда оставалось добежать совсем немного, ее начало охватывать отчаяние. Господи, какой-то бред! Я сейчас начну кричать, подумала она, но тут же поняла, что на ее крик никто не успеет отреагировать, а если и успеет, все равно будет уже поздно. На ходу сунув руку в карман и нащупав ключ от подъезда, она с ужасом осознала, что около подъезда-то он ее и догонит, потому что она не успеет отпереть дверь. Но, завернув за угол дома, Даша увидела перед собой широко распахнутую дверь, которую, наверное, в очередной раз забыла закрыть старушка с первого этажа. Взлетев по ступенькам, Даша потянула на себя тяжелую дверь и успела увидеть, как резко разворачивается почти добежавший до ее дома человек, как он бежит обратно.