Сердце бешено колотилось. Дрожащими руками Даша вызвала лифт и чуть не закричала в голос, когда на ее площадке в сторону мусоропровода метнулась какая-то тень. Но это оказалась соседская кошка, и Даша истерически рассмеялась. Она почти спокойно вошла в квартиру, разулась, повесила на место куртку и погладила вышедшего ей навстречу Прошу, который настороженно и недоуменно посмотрел на хозяйку.
— Все в порядке, мой дорогой, — тяжело дыша, сказала Даша, ощущая, что страх растворяется рядом с собакой. — Все в порядке. Я больше без тебя гулять не буду.
Она взяла телефонную трубку, быстро набрала номер и произнесла ровным, лишь чуть запыхавшимся голосом:
— Ты не мог бы приехать? За мной в парке гнался какой-то человек, он меня очень испугал. Да, пожалуйста. Спасибо, я тебя жду.
Потом села на табуретку в кухне и разрыдалась.
Римма Красницкая, много лет назадРимма, не торопясь, шла по тротуару, щурясь от яркого солнца. День был чудесный, солнечный и теплый, а вовсе не жаркий.
«Ре-пе-ти-тор, ре-пе-ти-тор», — звонко выстукивали ее каблучки по мостовой. Римма всегда носила высокие каблуки — во-первых, потому что сама была маленького роста, а во-вторых, потому что считала, что две вещи делают женщину настоящей женщиной: каблуки и шляпка.
Шляпки, положим, на ней сегодня не было. А каблуки были всегда — даже дома Римма носила маленькие туфельки, что очень нравилось Васеньке.
— Пигалица ты моя, — ласково приговаривал муж, надевая ей на ноги лодочки. — Красота неописуемая!
И Римма продолжала цокать по дому на каблучках, к возмущению соседей. Но на них они с Васей не обращали внимания. Пускай себе в тапках ходят, если хотят.
Сегодня Римма шла на занятия к очередному мальчику, решившему подтянуть свой французский язык для поступления в институт. Мальчик был неплохой, старательный, и заниматься с ним Римме нравилось. Ей вообще нравилось ее дело — нравилось приходить в чужие квартиры, незаметно осматриваться в них, нравилось уважение, которое проявляли к ней и ученики, и их родители. Особенно — родители. Некоторые начинали заискивать, но этого Римма не любила.
А больше всего нравилось ей, когда в прихожей уже перед самым ее уходом ей протягивали конвертик — мягкий, чуть помятый. И она неторопливо расстегивала молнию своей модной сумочки (чтобы хозяева успели оценить и прелесть сумочки, и неторопливость ее жеста) и опускала туда конвертик. Вжик — застегнула молнию, кивнула хозяевам с высоты своих метра пятидесяти шести сантиметров, попрощалась — и домой, домой, выстукивать каблучками «по-лу-чи-ла, по-лу-чи-ла».
Еще пять лет назад Римма решила, что жить так, как окружающие, они с мужем не будут. А будут… Нет, не шиковать, конечно, но и не бедствовать. Главное — иметь возможность позволить себе чуть больше, чем те же соседи в тапочках. Вот чего хотела Римма и в чем она убеждала мужа.
Василию, положим, было труднее, чем ей. Хоть и врач он хороший, и больница, где он работал, — одна из лучших в городе, но больше зарплаты не заработаешь — опасно. Опасностей Римма не любила. А вот она сама вполне могла к своей зарплате преподавателя прибавить конвертики, которых постепенно становилось все больше и больше: Римма Красницкая была хорошим репетитором. Последний год они с Васей наконец-то смогли позволить себе покупать и мелочи всякие приятные, вроде той же сумочки или перчаток, и чуть-чуть откладывать. «А пальто Васеньке какое чудное купили!» — вспомнила Римма Сергеевна и заулыбалась. Но улыбка быстро стерлась с ее лица: она вспомнила, что ей предстоит принять до сих пор неприятное решение.
Неприятное решение было связано с просьбой ее старой приятельницы Катьки Черненко. Они дружили с первого курса института — Римма, Катька и две Наташи, Наташа Красько и Наташа Бородина. К легкомысленной Катьке Римма относилась слегка покровительственно и свысока, а вот перед обеими Натальями чуть робела — особенно перед Бородиной. Та была вся такая безупречная, говорила всегда правильно и красиво, да и поступала всегда тоже правильно и красиво. Пока Римма бегала по своим ученикам, Бородина заканчивала аспирантуру и справедливо считалась самой умной из приятельниц.
А вот Катюха была самой бестолковой. И не потому, что училась плохо — нет, способности к языкам у Черненко были прекрасные, она их схватывала на лету, — а потому, что на двадцать втором году жизни ухитрилась забеременеть от какого-то симпатичного провинциала, да еще оказавшегося женатым. Римма поморщилась: «Женатый провинциал… Фу, какая пошлость!»
И полбеды, что забеременела. Неприятность, конечно, но поправимая. А вот то, что Катька решила рожать, Римма понять и оправдать не могла. Она постаралась объяснить подруге, на какую безбожную глупость та идет, но Катька никого не слушала.
— Римка, я его так хочу! — с сияющей улыбкой заявила она, морща веснушчатый нос.
— Кого? — не поняла Римма.
— Да ребенка же! — рассмеялась Катька. — Пусть он будет на моего оболтуса похож! Нет, лучше на меня — я красивее!
И залилась счастливым смехом.
— Катенька, милая, но как же ты жить-то будешь? — с оторопью спрашивала Римма (Катерина жила с бабушкой в коммуналке, родители ее давно погибли, помогать молодой матери некому).
— Ну как… как все живут, — пожимала плечами Катька. — Да ладно, Римусь, прорвемся! У меня же ты есть и две Наташки. Вот как станете все моего Сашуньку нянчить — я на вас посмотрю!
— Почему Сашуньку?
— Да потому что я уже имя придумала. Пусть будет Сашенька. Красиво, правда?
Римма смотрела на Катьку, не понимая — как можно быть настолько беззаботной? У нее самой уже был муж, да и родители в крайнем случае помогли бы, но она все равно не собиралась рожать. Нет, если вдруг, не дай бог, и случится беременность — только на аборт! Ведь работать нужно, зарабатывать, а какая работа с ребенком на руках? Конечно, есть ясли, но…
Что «но», Римма и сама не могла толком определить. Но точно знала одно: Катька делает огромную глупость, рожая ребенка бог знает от кого.
А Катька и в самом деле родила — Римма до последнего не верила, что это случится. Действительно назвала малыша Сашенькой, заливалась над ним счастливыми слезами и умилялась тому, как он сосет грудь — причмокивая, пуская молочные пузыри.
Римма в то время как раз нашла нескольких хороших учеников и крутилась-вертелась на своих каблучках с утра до позднего вечера: утром — занятия в школе, вечером — с учениками. Так что к Катьке она заглядывала редко и только от Наташи Красько время от времени узнавала: ребенок заболел, ребенок выздоровел, Катька очень похудела, она страшно недосыпает. Римма на все подобные новости особо внимания не обращала: конечно, болезни, конечно, бессонница — а чего ж еще ожидать? Все же ребенок — не игрушка. И даже какое-то скрытое удовлетворение испытывала от того, что беззаботность Катькина была хоть и немного, но наказана.
А вскоре раздался звонок в дверь, и Римма увидела на пороге саму Катьку — бледную, встрепанную, с некрасивыми зеленоватыми кругами под глазами.
— Привет, Римусь, — устало сказала Катька. — Сашуньку бабке оставила на полчаса. Чаем напоишь? Поговорить надо.
Римма поила Катьку чаем с вареньем и, закрыв дверь, чтобы Васеньке не мешать разговорами, слушала Катькин рассказ. А точнее, не рассказ — просьбу.
— Трудно мне, Римусь, — призналась Катька, поднимая на подругу покрасневшие глаза. Щеки у нее стали впалые, она похудела, и даже пышная грудь, Катькина гордость, куда-то исчезла. — Что недосыпаю — ерунда. Только вот жить нам с бабулей тяжело — на одну ее пенсию много не покушаешь.
— Кать, у нас с Васей никаких… — Римма споткнулась, подыскивая слово, — никаких запасов нет…
— Да нет, я не про запасы, — покачала головой Катька. — Римм, у тебя сейчас учеников много, мне Наташа рассказывала. Пожалуйста, порекомендуй меня кому-нибудь, а? Мне бы только до годика Сашку дотянуть, а там я его в ясли отдам, работать устроюсь. Не могу я его сейчас чужим людям доверить, такого маленького.
— А твой… оболтус ничего не платит тебе? — нерешительно спросила Римма.
Катька закатила глаза к потолку.
— Но если на алименты подать, или как там это делается… — предложила Римма. — В конце концов, он же отец, пусть отвечает. Если через суд нельзя, так просто найди его, поговори. Согласится, наверное, не захочет семью губить.
— Стыдно мне, Римм, — помолчав, ответила Катька. — Стыдно, правда. Как будто я чужое хочу забрать. У него ведь своя жена есть, да и дети, кажется. Нет, не могу.
«На алименты подавать стыдно, а учеников моих забирать не стыдно?» — мелькнуло в голове у Риммы, но она промолчала.
— Пожалуйста, Римусь, — повторила Катька. — Порекомендуй меня, я тебя не подведу. Ты же знаешь, что не подведу!
Римма только кивнула.
Катька закатила глаза к потолку.
— Но если на алименты подать, или как там это делается… — предложила Римма. — В конце концов, он же отец, пусть отвечает. Если через суд нельзя, так просто найди его, поговори. Согласится, наверное, не захочет семью губить.
— Стыдно мне, Римм, — помолчав, ответила Катька. — Стыдно, правда. Как будто я чужое хочу забрать. У него ведь своя жена есть, да и дети, кажется. Нет, не могу.
«На алименты подавать стыдно, а учеников моих забирать не стыдно?» — мелькнуло в голове у Риммы, но она промолчала.
— Пожалуйста, Римусь, — повторила Катька. — Порекомендуй меня, я тебя не подведу. Ты же знаешь, что не подведу!
Римма только кивнула.
И вот теперь, идя на занятие, она с возмущением думала о том, в какое неудобное положение поставила ее Катька своей бестактной просьбой. Во-первых, нужно объяснять родителям, что теперь их чадо будет учить не она, Римма, а ее подруга. Еще не обязательно, что все согласятся. Но самое главное — лично она потеряет хороших клиентов! Потеряет не просто деньги, но и репутацию, в конце концов. Не зря же она зарабатывала ее! И в смысле материальном сколько она потеряет, пока найдет новых учеников… Причем летом, в самое неподходящее время… А все из-за чего? Из-за Катькиной глупости!
Римма даже остановилась и сердито топнула каблучком. Ну надо же! Ведь когда Римма предупреждала ее, Катька и слушать ничего не хотела, а теперь требует, чтобы Римма ради нее пожертвовала тем, что важно для нее самой. Да еще как важно!
«Отказаться?» — подумала Римма, но тут же отвергла эту мысль. Во-первых, выглядеть будет нехорошо: подруга попросила о помощи, а она отказала. Во-вторых, Катька обязательно расскажет обеим Наташам, и они, конечно же, осудят Римму, особенно Бородина. А ее мнением Римма дорожила, не говоря уж о том, что именно Бородина порекомендовала Римму двум очень хорошим семейным парам с детьми-подростками. Платили те хорошо, и приходить к ним в дом было приятно. Если принципиальная Наташа рассердится, то больше никаких рекомендаций Римма от нее не получит. Самое обидное, что никто не знает, как важны для Риммы ее частные уроки. А узнают — обзовут обидно стяжательницей, мещанкой, хотя Римме просто хочется жить нормально, вот и все.
От расстройства Римма проскочила нужный ей дом, и пришлось возвращаться назад. А вдобавок ветер налетел непонятно откуда, и она замерзла в тонкой летней блузке. Все не так, все некстати!
У подъезда на скамеечке сидели три бабушки в кофтах. Пробегая мимо них, Римма услышала обрывок разговора.
— Да не подходит он ей, не подходит! — убеждала одна бабулька остальных, неодобрительно качая головой. — Ничего хорошего у них не выйдет!
— Да ладно тебе каркать, может, и выйдет, — возражала вторая.
Все трое поздоровались в ответ на Риммино приветствие, и Римма заскочила в подъезд, зябко поеживаясь. Что же ей делать с Катькой?
Но в голову ничего не приходило. Только, как назло, навязчиво лезли голоса старушек. «Не подходит он ей…» Интересно, что там за мужчина или парень? И почему не подходит?
Римма остановилась, потому что ее неожиданно осенило, что нужно делать дальше. Ну, разумеется! Так никто не останется в обиде. Разве что Катька, но та сама виновата. В конце концов, нельзя быть такой безответственной да еще и разруливать свои сложности за счет подруг…
Первую неделю своего репетиторства Катя летала, как на крыльях. Римма передала ей трех своих учеников, и Катька каждый день бегала на занятия, старательно готовилась, повторяла то, что подзабыла сама. Она очень хотела понравиться родителям и поэтому утром долгое время проводила перед зеркалом, умывая лицо холодной водой, чтобы лучше выглядеть. Бабушке, конечно, приходилось тяжело с Сашенькой, но Катька успокаивала себя и ее тем, что это только на время. Зато к осени можно будет пальто купить, Сашке курточку потеплее… «Ничего, прорвемся!» — привычно повторяла себе Катька.
А в конце недели к ней зашла Римма. Ей явно было не по себе, и Катька поняла, что новости у подруги плохие.
— Кать, мне так жаль… — заговорила Римма, вздыхая. — Но они хотят заниматься со мной, а не с тобой.
— Как? Все… все трое? — упавшим голосом спросила Катька, садясь на табуретку в прихожей. Из ее комнаты раздался требовательный Сашкин плач.
— Да, Катюш, все, — кивнула Римма. — Ты не расстраивайся, я постараюсь тебе других учеников найти. Просто… все родители — они очень требовательные, понимаешь?
— Понимаю, — кивнула Катька. — Да, Римм, я понимаю, конечно.
Римма выскочила из квартиры с легким сердцем. Ну вот, все устроилось просто замечательно! Катьке в голову не придет рассказывать подругам, что она провалила все занятия и качество ее преподавания не устроило родителей учеников. А если и придет — вряд ли кто-нибудь усомнится. Все знают, что Римма — хороший репетитор. А то, что Римма сама предупредила родителей о том, что на неделю ее будет замещать подруга, — никого не касается. Все-таки Катька сама виновата в своих сложностях, а значит, и отвечать должна сама.
Римма улыбнулась и зацокала по дорожке к дому. «Вы-кру-ти-лась, вы-кру-ти-лась!» — весело напевали каблучки.
Глава 9
— Я хочу, чтобы ты немедленно вышла из игры. Потому что это уже не игра.
На сей раз Максим не ходил по кухне, а сидел напротив Даши.
— Максим, там что-то не так.
— Даша, ты слышала меня? — повторил муж спокойно. — Я запрещаю тебе появляться в пансионате.
— Вовсе не обязательно, что тот… — она запнулась, — …что тот человек связан именно с пансионатом. Может быть, он просто…
— Безобидный маньяк, — кивнул Максим. — Дашенька, я больше не собираюсь обсуждать с тобой данную тему. С квартирой ты можешь делать все, что тебе угодно. Я тебе советовать ничего не буду. Но чтобы ноги твоей в пансионате больше не было!
— Там что-то не так, — негромко, но упрямо повторила Даша, и у Максима возникло желание стукнуть жену по светловолосой голове чугунной сковородой.
Он представил себе не очень большую, но толстую, с аккуратной деревянной ручкой сковородку и помотал головой. Такой у них дома не было. Была у его бабушки, которая пекла на ней блинчики, но бабушка давно умерла, а Дашка пекла блины на здоровенной тефлоновой сковородке…
— Ты зря головой трясешь, — прервала Даша его воспоминания. — Максим, поверь мне, пожалуйста! В «Прибрежном» что-то происходит. Пансионат… он как фасад, понимаешь? Я понимаю сама, что это все очень мелодраматично, но ведь Боровицкого и в самом деле убили! Там пациенты какие-то странные… и директриса, Лидия Раева, тоже… Знаешь, она очень не хотела разрешать мне разговаривать со стариками. Она даже в лице изменилась, когда я попросила. Но все равно разрешила.
— Господи, да совершенно понятно, что управляющая не хотела тебя туда пускать, — вздохнул Максим.
— Нет, Максим, ты меня не перебивай, — покачала Даша головой. — И эта Уденич, которая детей усыновляла, а они ее потом в дом престарелых отдали… она тоже говорила…
Перед Дашей как будто вновь стояла неопрятная тяжеловесная женщина в тренировочных штанах и потертом свитере навыпуск и шептала: «Убивают нас здесь, голубушка моя, вот и весь рассказ».
— Максим, она же сказала, что их там убивают! — Даша посмотрела на мужа широко открытыми глазами. — А я ее слова как-то мимо ушей пропустила. Ну, знаешь, чего только старики не выдумают!
— Правильно, — согласился Максим. — А после твоего забега по парку ты сразу стала ко всему серьезнее относиться, да? После того, как тебе самой чуть было голову не оторвали, идиотка ты безмозглая!
Голос его сорвался на крик. Даша быстро вскочила, подошла к мужу и крепко обняла его.
— Максимушка, прости меня, пожалуйста, — быстро зашептала она. — Я больше без Проши никогда ходить не буду!
Максим отстранился и взглянул на жену.
— Ты вообще больше никуда ходить не будешь, хоть с Прошей, хоть без Проши, — почти спокойно сказал он.
— Максим, но ты же понимаешь, Уденич вполне могла говорить правду! — Даша сделала круг по кухне и вернулась на табуретку. — И какой-то человек смотрел на меня из-за занавесок. А потом кто-то пытался меня догнать. Наверняка тут все связано!
— Да я почти не сомневаюсь, что связано, — кивнул Максим. — Очень может быть, что в этом последнем пристанище, или как там приют называется, в самом деле что-то нечисто. Но ты в этом участвовать не будешь. Банально, конечно, но пусть все странности и убийство Боровицкого расследует наша доблестная милиция.
Даша отвернулась к окну и какое-то время смотрела на волны желто-красных листьев в парке. А потом тихо сказала:
— Буду, Максим. Буду.
«Сковородка… — подумал Максим. — Самое лучшее, что можно придумать. Стукнуть по любимой голове, чтобы сама не мучилась и меня не мучила». Он потер виски и налил себе стакан воды из-под крана.