– Да ты что? Да ты что, ох…? – возопил он даже не грозно, а с каким-то детским недоумением. – Мы ж с тобой… ты меня… я тебя как человека позвал! – выталкивал из себя обрывки слов Петров.
– Как человека, вот именно, – кивнул Иванов, отступая по коридору и сторожа пистолетом маневры противника. – А не как скотину, которая малолеток насилует. Все, Пал Василич. Кончено! Прощай, неспетая песня моя.
– Да я тебя, гада, в порошок сотру!
– Только попробуй, – усмехнулся Иванов. – Куперович! А ну, отзови собак!
У него глаза на затылке были, что ли? Во всяком случае, он гораздо раньше, чем Карина, уловил опасное телодвижение за портьерой.
– Васька! Отбой! – проблеял Олег сквозь кровь и сопли – не очень внятно, конечно, однако колыхание портьеры прекратилось и из-за нее с угрюмым видом вышел тот самый качок, который не столь давно встречал Карину на крыльце и советовал ей не раздеваться сразу догола. Только теперь она смогла оценить этот совет, поначалу показавшийся оскорбительным!
– Держите его! – взревел Петров. – Куперыч! Васька! Хватайте! З-зарою, суки, всех! Не дайте ему уйти!
Однако Олег Римский стоял по стойке «смирно», ну прямо кремлевский гвардеец, и единственное, что портило картину, был разбитый нос, которым он непрестанно хлюпал. Качок дернулся рефлекторно, но, поглядев на начальника, который был на мушке, окончательно утихомирился.
– Я тебя все равно достану! – выдохнул Петров, люто ворочая глазами. – Ты покойник!
– А как насчет лавандовой воды? – весело осведомился Иванов, натыкаясь спиной на замешкавшуюся Карину и вышвыривая ее за дверь, которую безошибочно увидел опять-таки затылком, не иначе. Она еще успела заметить, как Петров с шумным вздохом вдруг сдулся, как бы опал весь, даже зажмурился, словно Иванов посулил ему не какую-то там безобидную лавандовую воду, а как минимум аква тофана,[2] причем сейчас, немедленно, и полный стакан, – а потом влажный, холодный ветер охватил полуголое тело Карины, и она поняла, что стоит на крыльце ресторанчика.
И мгновенно отказали силы. С тихим стоном она села прямо на ступеньки, привалилась лбом к каменным перилам, едва сдерживая рвотные спазмы. Желудок, чудилось, так и рвался наружу. В голове шумело.
«Надо уходить! – наконец-то пробилась связная мысль сквозь путаницу ужаса. – Опомнятся, схватят – тогда мне не вырваться».
Кое-как приподнялась, начала спускаться с крыльца, и тут кто-то схватил ее за локоть. Карина обернулась – и удержала новый крик ужаса: это был Иванов.
– Не бойся – свои, – сказал он, с досадой глядя на ее искаженное лицо, белое как мел, в свете фонариков, которыми щедро был украшен фасад «Стеньки Разина». – Тебя подвезти?
– Что? – выдавила она, с трудом соображая.
– Подвезти, говорю? Или у тебя машина? – Он ощутимо тряхнул ее, заставляя прийти в себя. – Да прикройся, наконец!
Карина повела глазами вниз. Господи! Она голая до пояса, совершенно голая! Платье чудом удержалось на бедрах, сделавшись из почти мини значительным макси, а вот сверху…
Слабо пискнув, она закрылась руками крест-накрест.
– Блин! – с чувством сказал Иванов. – Наберут детей во флот!.. – Сорвал пиджак и накинул на плечи Карины.
Она тупо моргнула – и вдруг вытаращила глаза, увидев ремень на плече и кобуру под мышкой. Кобура была еще приоткрыта, и тусклый блеск металла приковывал взгляд.
– Ой, бежим скорее! – прорезался у нее голос. – А вдруг они… вдруг…
– Мобилизуются? – понимающе кивнул Иванов. – Не волнуйся. Лавандовая вода – весьма сильнодействующее средство. Живо мозги прочищает.
– А что это? – робко спросила Карина. – Лекарство?
– Во-во, – усмехнулся Иванов. – Лекарство от… глупости и жадности. Кстати, если в твоей хорошенькой головенке есть мозги, в чем я, честно говоря, сомневаюсь, это словосочетание – лавандовая вода – ты поскорее забудь, потому что оно смертью пахнет, и игрушки эти не для маленьких деточек-проституточек.
– Я не проститутка! – задохнулась Карина.
– Ну, глядя на тебя сейчас, этого, извини, не скажешь, – развел руками Иванов. – Пошли, в самом деле, хватит судьбу искушать. Хоть Олежек трус отъявленный, что по морде видно, и тутошний страж ворот тоже не больно-то храбер, а уж господин Петров – и вовсе тюфяк, однако от страха и заяц, говорят, волка укусить может. Так ты с машиной?
– Нет.
– Тогда давай подвезу.
Он кивком пригласил Карину следовать за собой и прошел вдоль недлинной вереницы автомобилей к ошеломляющему «Мерседесу», который в свете фонаря поблескивал морской водой с серебром.
«Существует только два вида автомобилей, – вспомнила Карина чьи-то слова. – «Мерседес» – и все остальные».
Спаситель Карины открывал свое сокровище весьма своеобразно: резко стукнув кулаком по дверце. Замок с жалобным хрюканьем открылся. Карина нервически захихикала: и это движение, и этот звук до боли напомнили ей расправу с Олегом Куперовичем, и она просто-таки облизнулась, отчаянно желая еще разик смазать его по предательской морде, да покрепче.
– Садись.
Карина скользнула в накрепко прокуренные автомобильные недра и сразу закашлялась.
Иванов тоже заперхал.
– Разве можно так много курить? – дрожащим голоском сказала Карина. – Окажись здесь моя сестра, она бы вам просто шею перепилила. Вы же сами себя губите!
Она слабо соображала, что несет, однако воспоминание об Александре было тем спасительным якорем, за которое уцепился ее перебулгаченный рассудок. Дрожь начала утихать.
– И не говори! – пробормотал Иванов, возясь под приборной панелью. – Я тоже Пал Василичу сто раз талдычил: ну чего ты дымишь, как паровоз? Через год сгоришь от рака легких! А каково тем, кто рядом с тобой вынужден отравищей дышать?! Но с этой тушей душеспасительные беседы вести – что об стенку горох.
Карина с изумлением увидела, как Иванов выдернул из-под панели путаницу проводков, что-то дернул, что-то соединил – и мотор мягко заурчал.
– Вы что, потеряли ключ? – спросила Карина и вдруг до нее дошло: – Это не ваша машина! Это машина Петрова?!
– Ага! – весело согласился Иванов, изящно разворачиваясь и посылая автомобиль по пологому подъему. – Проведем небольшую экспроприацию экспроприаторов! Да ты не переживай, я не угонщик какой-нибудь. Отвезу тебя, потом отгоню тачку к петровскому дому – и нехай стоит, пока хозяин не прибежит.
– А как же он отсюда доберется? – забеспокоилась Карина, и Иванов покосился на нее с веселым изумлением:
– Дитя мое, тебя случайно зовут не мать Тереза?
Карина мелко захихикала, с облегчением устраиваясь на удобнейшем сиденье, запахивая пиджак и закидывая нога на ногу. И испустила стон:
– Боже! Каблук! Я сломала каблук!
Так вот почему ей было так неудобно идти, вот почему она ковыляла!
Ну, все. Это все!
Это было той самой соломинкой, которая однажды уже сломала спину злополучного верблюда. Карина уткнулась лицом в ладони и заплакала навзрыд.
– Слушай, – послышался рядом обеспокоенный голос, – этот сучий сын тебе ничего не сделал? Или?..
Она мотнула головой, пытаясь остановить слезы, но это плохо удалось.
– Тогда в чем дело? Хотя… – Иванов осекся. – Понятно. Бывает! Иногда с отвращением к людям невозможно справиться.
Он был не прав! Карина не могла справиться с отвращением к себе! Где теперь взять денег, чтобы заплатить за порванное платье, за испорченные туфли? Чулки, конечно, тоже в ударном состоянии, можно не сомневаться. У сестры просить? Откуда у нее? И родителям взять негде… Все, что она когда-то заработала на соревнованиях, было уже давно съедено инфляцией. Ну, приоделись с Сашенькой, купили подарки родителям, в Сергаче крышу перекрыли, помнится, вот и все полезные траты. Да и за обучение в агентстве пришлось уплатить немало. А остальное профукано – так что жили практически на Сашкину зарплату. Иногда ей платили за презентации одежды, но сегодня ей точно ничего не заплатят. Еще и наоборот.
– Да перестань ты! – раздраженно прикрикнул Иванов, похоже принадлежавший к числу тех мужчин, которые звереют от женских слез.
Карина испуганно притихла, и он смягчился:
– А впрочем, если тебе от этого легче, – плачь. Только какой смысл? Ушла живая и невредимая, ничего плохого он тебе сделать не успел, хотя планы были далеко идущие…
– А вы откуда знаете? – насторожилась Карина. Слезы мгновенно высохли, она отодвинулась от своего спасителя как можно дальше.
– Вот она, благодарность, – буркнул тот мрачно, но не выдержал принятой роли – усмехнулся: – Успокойся. Я давно не кушаю маленьких девочек. Что касается планов Петрова, то он меня в них довольно подробно посвящал все то время, пока мы ужинали и ждали тебя. Я в этот вертеп разврата, как ты, наверное, поняла, попал случайно. Так, оказал господину Петрову одну услугу, – он на миг замялся, – экспертного порядка, ну, Пал Василич и пригласил меня на ужин. Дело обычное между деловыми людьми, я в «Стеньке» уже бывал, мне казалось, что там вполне прилично. Правда, я бывал там днем, а вечером, оказывается, совсем другое творится… Тебя что, на дело послали, а инструктаж не провели?
– Да нет, я бывала на презентациях модных магазинов на бизнес-приемах. Но никогда, ни разу не было ничего такого!
– Ты спортсменка в прошлом?
– Да. А откуда вы знаете?
– Наш брат во Христе Олег Куперыч прошерстил все модельные агентства частым гребнем. Связи у него и знакомства огромаднейшие. А задача стояла – найти гимнасточку для утех господина Петрова. Пашка тут на днях вычитал про спортивный секс в какой-то вонючей газетенке, из тех, в которых на каждой странице или педофилия, или голубизна прославляется, ну, вроде «Смены». Дескать, со спортсменками – это что-то особенное! Сначала хотел штангистку заказать, чтоб она его на руках носила, но даже Куперыч смекнул, что тут и у чемпионки мира в тяжелом весе пупок развяжется. Да и не демонстрируют они платьиц, штангистки-то! Тогда Пал Василич потребовал гимнастку, чтоб она разные позы принимала, на голове стояла и все такое прочее.
– Нет, правда? – недоверчиво спросила Карина.
– Конечно, правда. Неужели ты даже не предполагала, куда идешь?
– Что-то такое мелькнуло, вроде опаска какая-то, когда Женька, ну, это руководитель нашего агентства, именно меня послала, – задумчиво сказала Карина. – Обычно самые дорогие вещи у нас демонстрирует Анечка Елохова. Она из нас самой лучшей считается.
Может быть, только дьявол уловил бы нотку иронии, прозвучавшую в слове «считается». Наверное, этот Иванов был именно дьяволом, потому что он тонко усмехнулся. Карине стало стыдно, и она торопливо продолжала:
– И на этот прием – он хорошо оплачиваемый, престижный, – сначала должна была пойти Анечка, однако в самый последний момент Женя вызвала меня. Теперь понимаю, почему. Анька даже обиделась: она более худая, на ней и платье лучше сидит…
И ахнула: опять мысли, как по заколдованному кругу, вернулись к этому проклятому платью – точнее, к тому, что осталось от него. И каблук!
– Боже мой! – дрожащим голосом сказала Карина. – А мой плащ! А сумочка! Все осталось там!
– Елы-палы! – покачал головой Иванов. – Что-то ценное было?
– Да чепуха, в сумке только косметика, бог с ней, а вот плащ… Он, правда, старый, но как я теперь домой приду в таком виде?! Сестра… она меня…
Карина замолчала, чувствуя, что рыдания снова стискивают горло.
– Побьет, что ли? – хмыкнул Иванов.
– Кто? Сашка? – Карина невольно засмеялась сквозь слезы. – Да вы что! Она лучше всех! Мне просто неохота ее расстраивать. Она давно говорит, что в этом агентстве толку не будет, что Полозова меня скоро выживет, потому что не выносит рядом с собой красивых девушек. А теперь я заявлюсь вся ободранная!
– Да, видок у тебя не для слабонервных, – подтвердил Иванов. – Твоя сестра училка, что ли, что такая суровая?
– Да не суровая она! – воскликнула Карина. – Она просто меня очень любит и беспокоится. Она врач, как вы.
– А, ну да, – кивнул Иванов. – Коллеги! Ну, а раз коллеги… – И он резко свернул с шоссе к бензоколонке, рядом с которой сверкал огнями ночной супермаркет.
– Выходи. Давай сотворим небольшой шопинг.
– Да вы что?! – всполошилась Карина. – Какой может быть шопинг в таком виде?!
– Не может быть, – согласился Иванов, раздергивая те самые проводки, которые соединил недавно. Мотор замолчал. – Потому надо как можно скорее принять приличный образ. В самом деле – нельзя так прийти домой. Пробежишься там по рядам, выберешь одежонку какую-нибудь, а я заплачу. И не надо, не делай таких глаз! – выставил он ладонь. – Пал Василич, наш общий кореш, отвалил мне две тысячи баксов в счет будущих трудов. После того, что я сегодня наблюдал, у меня возникло сильнейшее искушение послать наше дальнейшее сотрудничество псу под хвост. По сути, я это уже сделал. Надо бы этот аванс вернуть, но логичнее будет потратить его здесь, на твои новые тряпки, в возмещение, так сказать, морального и физического ущерба. А чек из магазина пошлем Пашке для отчета, правильно?
– Пожалуйста, – глухо сказала Карина, опуская голову, – не надо ничего покупать. Я домой не пойду до тех пор, пока сестра не уснет. Подожду, когда свет погаснет, – тогда пойду. У соседа, у Сережки Володина, отсижусь, в конце концов. А вы… вы не могли бы мне занять восемьсот долларов? Я отдам, клянусь, буквально на неделе, у меня есть шуба потрясающая, я ее из Монако привезла, – продам и первым делом отдам вам долг. Понимаете, мне надо вернуть деньги в агентство – за платье, за туфли, иначе магазин подаст на нас в суд или наедет. А Женька переведет стрелки на меня.
– Магазин-то какой? – спросил Иванов скучным голосом.
«Жалко денег, – с ужасом подумала Карина. – Не даст! Хотя нельзя требовать от человека так много: и спас, и не пристает, и чтобы еще в долг дал…»
– «Бонни и Клайд», – пролепетала она.
– Это на Покровке, что ли? – Иванов усмехнулся. – «Бонни и Клайд», застрелиться и не жить! Хорошо, хоть не «Петр и Феврония», хотя, собственно, почему бы и нет? Знаю я эту Бонни и Клайда ейного знаю. Шанцер Дима там шарманку вертит. Ну, тебе везет, дитя мое! Не далее как неделю назад этот самый Дима обращался ко мне по поводу… расстройства пищеварения, ну, скажем так. Можешь не сомневаться: претензий вашему агентству магазин предъявлять не будет. Более того: позвонят и скажут, что сами приехали в бордель и забрали у тебя шмотки. Ты, дескать, все вернула до последней пуговки. Будет именно так – даю тебе в этом мое честное пионерское слово. Что касается агентства…
– Ради бога! – с ужасом сказала Карина. – Ничего никому не говорите. Я лучше оттуда сама уйду. Вы не представляете, что за человек Женя, у нее такая «крыша», что… Они меня живо на ножи поставят!
– Откуда ты слова такие знаешь? – удивился Иванов. – «Крыша», «поставят на ножи»! Плюнь и не переживай. Только вот тебе совет: уйди ты в самом деле от этой своей Жени, уйди подобру-поздорову. Послушайся своей благоразумной сестрицы и меня, тоже очень благоразумного человека. Тем более какой-то внутренний голос подсказывает мне, что дни этого агентства сочтены. Сейчас, знаешь, санэпидстанция так разбушевалась, а уж если пожарную охрану подключить…
«Не надо, – подумала Карина. – Что он меня, за девочку считает? При чем тут санэпидстанция? Никакой он не врач, то есть, может, он и врач, но еще и…»
Иванов выскочил из машины, открыл дверцу для Карины:
– Так как насчет шопинга?
Она шла будто во сне. Иванов поддерживал ее под локоть, и выражение лица у него при этом был такое, что девушка-кассирша, которая при виде растерзанной, зареванной Карины вытаращила было глаза, тотчас принялась радушно улыбаться.
Да, магазины нынче пошли! Здесь было все – и даже кабинка моментальной фотографии, ну в точности как в ночном супермаркете на Елисейских полях, куда однажды, в незапамятные времена, забрели Карина, Римма и Севка Корнилов…
Шопинг оказался весьма расточительным. Карина чувствовала себя ужасно неловко, старалась выбрать вещи попроще, подешевле, но здесь, в этом лукойловском супермаркете, их просто не было, сплошной фирменный импорт! Иванов, поджав губы, ходил следом, выхватывал из ее рук «дешевку» и брал самое дорогое: отличный плащ, немыслимые джинсы, кашемировый свитер, замшевые шнурованные туфельки, которые отлично подошли и к джинсам, и с юбкой будут смотреться.
Она переоделась в кабинке и вышла, неловко затолкав в фирменный пакет «бонни-и-клайдовское» рванье.
Лицо Иванова при виде ее озарилось такой восхищенной улыбкой, что у Карины вдруг зачастило сердце.
Что же это делается, боже мой? Куда она попала? Что будет теперь? Этот человек… Может быть, с виду он и скромен, и одет не бог весть как – примерно так же выглядят коллеги Сашеньки, безденежные врачи, – однако какая властность в каждом его движении, какая сила! Карина совершенно не может ему противиться. И если он уверяет, что Женькино агентство скоро накроется, можно не сомневаться – так оно и будет. Почему-то Карину сейчас очень мало волнует, что будет в этом случае с ней самой. Вообще все как-то отлетело от нее – остались только выражение глаз этого высокого парня, его улыбка. И мысль: «А если бы не Петров, а он затащил меня в ту комнату с кроватью, я бы тоже так сопротивлялась? Или… нет?»
* * *Все то время, пока Александра работала участковым врачом, у нее был наивернейший способ снять накопившуюся за день усталость. Едва придя домой, еще не ужиная, она забиралась в ванну и сидела не меньше получаса, тщательно моя голову. После этого часа три-четыре она чувствовала себя человеком, а не выжатым лимоном: могла и еду приготовить, и поесть, и в квартире прибрать, и посмотреть любимый сериал «Скорая помощь», в очередной раз завидуя медицинскому богатству проклятых заокеанских империалистов и вздыхая по молодому интерну, обаяшке Картеру, который нравился ей в этом фильме больше всех.
Встреча с Картером, однако, сегодня не светила: на дверях подъезда белел клочок белой бумаги с бледно-фиолетовыми, через копирку, отпечатанными на нем строками: «Сегодня, с 19.30 до 21.30 час. в вашем районе по техническим причинам будет отключено электричество. Приносим свои извинения. Горэнерго».