– Но всякое может случиться, – добавил он. – Циклоны, антициклоны… Я не синоптик.
– И долго ещё будут эти ветра дуть? – спросил Дитц.
– С месяц. Затем начнут сменяться на западные, потом, ближе к зиме, на северо-западные и северные. Осень продлится ещё почти три месяца по нашему счёту. Год на Лекте длиннее земного на шестьдесят три дня. Соответственно, чуть длиннее и времена года. Да, зима на этой широте довольно суровая. Снег, морозы, все дела.
– Что ж так не везёт-то? – спросил, глядя куда-то в пространство, Курт Шнайдер. – Куда ни попадём, опять Россия.
– Вот не надо, – сказал Валерка. – А Лона? И вообще, плохо ты знаешь Россию. У нас в Ростове, например, или в Крыму…
– Погодите, – произнёс Велга нетерпеливо. – Хельмут, при чём здесь ветра? Ты что, серьёзно думаешь о воздушном шаре?
– Почему бы и нет? – ухмыльнулся Дитц. – Лететь и впрямь лучше, чем идти.
– Земля как-то надёжнее, – не слишком уверенно произнёс Вешняк.
– Что-то я не понял, кто здесь русские вообще? – поинтересовался Руди.
– При чём здесь русские-то? – не понял Вешняк.
– Это он на наш природный авантюризм намекает, – пояснила Оля Ефремова.
– Я бы даже сказал, на пофигизм, – добавил Влад. – Русским, мол, все равно. Что летать, что падать. Лишь бы дух захватывало.
После довольно бурной дискуссии о свойствах национального характера и конкретных носителях оного пришли к выводу, что здорового авантюризма вкупе с не имеющим достойного эпитета пофигизмом хватает у всех присутствующих. Иначе они бы не оказались в данных обстоятельствах.
– И всё-таки, – продолжил Велга, – специалисты есть? Профессионалы, так сказать. Потому что всё, что я знаю о воздухоплавании, почёрпнуто мной из книжки Жюля Верна «Таинственный остров».
– Не читал, – признался Валерка Стихарь. – Но что-то слышал. Кажется.
– Я читал, – сказал Карл Хейниц. – Хорошая книжка. Полезная.
– Про что? – спросил Шнайдер.
– Люди терпят крушение на воздушном шаре и оказываются на необитаемом острове. Но, в отличие от Робинзона Крузо, у них с собой нет почти ничего. Тем не менее благодаря смекалке, знаниям и трудолюбию они выживают и даже процветают. Там, правда, им капитан Немо чуток помогает оружием и инструментами, но это не главное.
– У нас свой «Наутилус», – сказал Дитц. – Уверен, здесь найдётся всё, чтобы сделать качественный воздушный шар, способный преодолеть сотни километров и противостоять любой буре.
– Романтик, – буркнул Велга.
– Есть во мне такая фигня, – весело согласился Хельмут. – Ну же, товарищ лейтенант, не будьте занудой. Я – за полёт.
– Кто ещё? – оглядел команду Велга.
Сразу подняли руки Оля, Руди, Карл, Валерка, Курт, Влад и Нэла. Свем Одиночка подумал и заявил, что он против. Объяснив при этом, что не любит неуправляемых полётов:
– Мало ли, куда нас занесёт. Когда я иду, то всегда знаю, куда иду. Здесь – нет.
Сергей Вешняк осторожно сообщил, что он воздерживается.
– Чёрт с вами, – вздохнул Александр, который поддержал Свема Одиночку. – Но, если выяснится, что мы только потеряли время, мы со Свемом не виноваты.
Шар вышел на славу. Конструкцию, схему раскроя материала и технологию сборки рассчитали при помощи Платона. В его памяти отсутствовали теоретические и практические сведения о полётах на воздушных шарах и дирижаблях, но законы физики бортовой компьютер знал твёрдо, а остальное было делом техники. К тому же выяснилось, что Оля Ефремова в юности немного увлекалась воздухоплаванием и кое-что помнит.
– Точнее, одним воздухоплавателем, – призналась она.
– И что случилось? – ревниво осведомился Велга.
– Мы расстались, – просто ответила она. – Мне было восемнадцать лет, а он оказался женат. – Затем подумала и добавила: – Козёл.
Следуя Олиным советам и рекомендациям Платона, решили, что это будет монгольфьер. То есть шар, наполняемый горячим воздухом. Ибо метан в достаточных количествах было получить гораздо проще, чем гелий (от водорода, в силу его взрывоопасности, отказались сразу) – биомассы для этого вокруг хватало. А отличную газовую горелку, конструкцию которой опять же рассчитал Платон, из имеющихся на борту материалов Руди Майер и Сергей Вешняк соорудили за два дня.
И всё равно они бы не смогли построить за столь короткое время задуманный монгольфьер, если бы не помощь корабельного робота.
Его на второй день почти случайно обнаружили Свем Одиночка и Курт Шнайдер, когда по наводке Платона искали в трюме мощную электропилу (для строительства монгольфьера нужно было расчистить от уже частично поваленного при посадке леса достаточно большой участок рядом с кораблём). Когда уже нашли и собрались возвращаться, услышали неподалёку странный шум. Первым Свем, а за ним и Курт.
– Как-будто кого-то в шкафу заперли, и он теперь скребётся, выйти хочет, – охарактеризовал эти звуки Шнайдер.
И оказался абсолютно прав. Буквально через минуту они нашли большой ящик (в него вполне поместилось бы, скажем, пианино), изнутри которого и шли характерные звуки. После поверхностного осмотра и последующей консультации с Платоном, выяснили, что внутри ящика находится ремонтный универсальный робот, запрограммированный на обнаружение и устранение всяческих поломок и неисправностей и выполнение иных работ как на борту корабля так и вне его. Ящик, в котором находился робот, должен был автоматически раскрыться сразу же после того, как корабль приземлился в аварийном режиме. Просто потому, что была нарушена герметизация грузового трюма (попросту пробита здоровенная дыра в обшивке), датчики робота это засекли, послали соответствующий сигнал в его компьютерный мозг, и тот отдал команду: «Найти и устранить поломку!» Но крышку ящика при посадке заклинило, и робот-ремонтник не мог самостоятельно выбраться наружу.
Курт врезал по заевшей крышке носком тяжёлого ботинка и тем самым дал роботу долгожданную свободу. Посмотрев, с каким энтузиазмом тот принялся заделывать дыру в обшивке (робот представлял собой летающую при помощи антиграва и реактивного двигателя полусферу диаметром около полутора метров, оснащённую «вечным» мини-реактором, кучей сенсоров и манипуляторов), Шнайдер и Одиночка решили, что машинка полезная и вполне сгодится в качестве помощника при постройке воздушного шара и вообще. Так и вышло. Робота окрестили Руриком (в честь известного промышленного района Германии, знаменитой пьесы о роботах Карела Чапека и основателя Русского государства) и приняли в свою дружную семью. Тот не возражал.
С Руриком дело пошло веселее, и на шестой день воздушный шар был готов, а на седьмой испытан. В качестве испытателей-добровольцев первыми вызвались Влад Борисов, Курт Шнайдер и Валерка Стихарь. Остальной вес добрали балластом и утром седьмого дня после аварийного приземления на Лекту четыре человека (Оля Ефремова, как самый опытный воздухоплаватель, была за командира) поднялись над лесом. Не слишком высоко, на четыре с половиной сотни метров (длина имеющихся в их распоряжении канатов), но и этого вполне хватило, чтобы убедиться сразу в нескольких вещах. А именно:
а) радиосигнал маяка, оставленного отделению киркхуркхов под командованием млайна, поймать по-прежнему не удаётся;
б) метановая горелка и выпускной клапан работают хорошо, и шар вполне способен подниматься и опускаться на заданную высоту;
в) на заявленной высоте, действительно, дует постоянный восточный ветер со скоростью около пяти метров в секунду, или восемнадцать километров в час.
– Это же сто восемьдесят кэмэ за десять часов! – воодушевился Хельмут Дитц. – И тысяча восемьсот за четверо суток! Сказка.
– Если ветер не переменится, – сказал Борисов.
– Значит, стартовать нужно как можно раньше, – уверенно заявил Дитц. – Пока не переменился.
На том и порешили, назначив старт на послезавтра.
Глава пятая
Поздним вечером накануне старта Хельмут Дитц в расстёгнутом кителе, бриджах и сапогах валялся на койке в своей каюте, забросив руки за голову, и размышлял о том, всё ли они сделали, чтобы путешествие вышло успешным. Размышлялось плохо. Мысли постоянно возвращались к тому чёрному дню, когда свароги убили Машу Князь и остальных, захватили Пирамиду и фактически взяли в заложники Малышева, Аню и маленькую Лизу. Несмотря на показную бодрость духа, Хельмут не мог простить себе происшедшего. В особенности смерть Маши. Обер-лейтенант вермахта, командир взвода разведки Хельмут Дитц видел сотни смертей и привык к ним. На его глазах товарищи гибли под разрывами бомб, снарядов, гранат и мин. В живую плоть впивались осколки и пули, её рвали и кололи штыки, полосовали ножи. Кровь убитых на войне с той и другой стороны бежала струйками и ручейками, сливалась в потоки, те впадали в широкую реку, которая величественно и грозно текла к бесконечному морю крови, пролитой людьми за все войны с начала истории. И была эта река такой мощной и глубокой, что по количеству крови могла поспорить с самим морем, в которое впадала. В Сталинграде в ноябре – декабре тысяча девятьсот сорок второго года смерть ходила настолько близко, что стала восприниматься почти как назойливая родственница со скверным характером, которую невозможно изгнать из дома и посему приходится уживаться. «Почти», потому что смерть никакая не родственница и ужиться с ней невозможно. Притерпеться – да, пожалуй. Но ужиться, то есть пойти на компромисс, внутренне согласиться с тем, что она сильнее и имеет право забирать того, кто ей понадобился, в любую минуту – нет, ни за что! Человек рождён для жизни. Чтобы это осознать, не нужен даже Бог. Достаточно побывать на войне.
Хельмут убивал и сам. Это была его работа, а всякую работу настоящий немец старается делать честно. Но честно – не значит с любовью. И, как бы то ни было, признать, что свароги просто «честно делали свою работу», он не мог. Со сварогами был договор, который те нарушили самым подлым и предательским образом, при этом убили близкого Хельмуту человека. Женщину, которая делила с ним постель и которую он почти успел полюбить. А может, и без всякого «почти». Не говоря уже обо всех остальных. Убили без всякой жалости, хладнокровно и расчетливо. Они бы убили и его, и его друзей, если бы карты судьбы легли чуть иначе. В этом не было ни малейших сомнений.
Обер-лейтенант вермахта Хельмут Дитц, в свои двадцать шесть лет прошедший такими дорогами, которые и присниться не могли абсолютному большинству разумных существ во всей Галактике, и считавший, что его огрубевшее от насилия и крови сердце мало что может тронуть, скрипнул зубами, машинально растёр ладонью грудь и одним движением поднялся с койки. Хотелось выпить.
В дверь постучали.
– Если с бутылкой, заходи! – возгласил Дитц.
Дверь уехала в переборку, и через порог шагнул Александр Велга, облачённый в полевую форму командира Красной Армии образца тысяча девятьсот сорок второго года с двумя «кубарями» в петлицах. Приказ товарища Сталина № 25 от 15 января 1943 года «О введении новых знаков различия и изменениях в форме одежды Красной Армии» предусматривал донашивание старой формы и знаков различия до получения новой. Остаток зимы сорок третьего Александр провалялся в госпитале, потом воевал, новую форму с погонами получить не успел, так и попал в плен к сварогам в старой. Её по привычке и носил, полностью обновив комплект в Пирамиде, лишь иногда надевая поверх сварожий боевой комбинезон и удобные ботинки вместо сапог. Лейтенант прошёл к столу, извлёк из правого кармана галифе бутылку водки, из левого свёрток, водрузил дары на стол и уселся в стоящее рядом кресло. Раскрыл свёрток, в котором оказались два толстых куска чёрного хлеба, нарезанное сало и два солёных огурца.
– Стаканы есть?
Дитц одобрительно хмыкнул, достал из встроенного шкафа два стакана, присел к столу.
– Наливай, – кивнул на бутылку Велга, водружая сало на хлеб.
Хельмут разлил по сто. Молча чокнулись, выпили, закусили.
– Как ты догадался? – спросил Дитц, закуривая.
– Это не трудно, – сказал Александр. – Сам такой. Сердце болит, покоя нет, – он похлопал себя по карманам. – Чёрт, сигареты забыл.
Хельмут пододвинул по столу пачку и зажигалку.
– Спасибо. – Велга закурил.
– Ты хотя бы Ольгу сберёг, – сказал Дитц.
– Нам с ней просто повезло. И потом… – Велга умолк, пуская дым к потолку. Дитц ждал.
– Я не уверен, что у нас с ней получится семья, – сказал Александр.
– Семья в нашем положении – это большая роскошь, – заметил Хельмут. – Возможно, слишком большая.
– Малышев и Аня себе позволили.
– И где они теперь?
– М-да…
Велга вздохнул, разлил по пятьдесят, взял стакан:
– Давай за победу. И чтобы ребята были с нами.
– Давай.
Выпили по второй.
– Я вот о чём подумал, – начал Велга. – Мы собираемся проникнуть в Пирамиду через каналы Внезеркалья. Конкретнее, через тот, уже известный, что расположен неподалёку от Брашена. Так?
– Так. А что?
– Ничего. Не считая того, что способ крайне ненадёжный, как ты сам понимаешь.
– Понимаю. У тебя есть другой? Только не говори, что мы атакуем Пирамиду на этом, – Дитц вытянул в сторону длинную руку и похлопал ладонью по переборке.
– Разумеется, нет. Но мы можем привлечь на свою сторону союзников.
– Рашей?
– Раши прекрасные воины, но пускать их в Пирамиду и, уж тем более, делиться с ними властью над ней… – Велга покачал головой. – Я говорил с Владом. Он считает, что этого нельзя делать. Ни раши в частности, ни айреды в целом не доросли до подобной власти и ответственности.
– А мы, значит, доросли? – прищурился Дитц.
– Конечно. Но мы – небольшая группа людей. Товарищей, объединённых одной судьбой. Прошедших огонь, воду и медные трубы. Даже Свем Одиночка, по сути, дикарь из каменного века, возможно, дорос. Но только потому, что связался с нами, стал одним из нас. И в Пирамиде успел нахвататься всякого – учился, смотрел, слушал, запоминал. А вот народ рашей, который находится на стадии Средневековья…
– Хорошо, – перебил Хельмут. – Свароги. Народ, который давным-давно создал целых две галактические империи. Агрессоры, убийцы и предатели. Они доросли?
Велга задумался.
– Чёрт, – проронил он, наконец. – Я не совсем это имел в виду…
– Гут. Тогда что?
– У рашей нет космических кораблей, способных преодолевать межзвёздные расстояния, – терпеливо напомнил Александр. – Они даже паровой двигатель ешё не изобрели. Вспомни, с чего я начал.
– С того, что каналы Внезеркалья не слишком надёжный способ, чтобы захватить Пирамиду, – не менее терпеливо повторил Дитц. – Наливай.
Велга налил.
– Нам нужен технологически развитый союзник, – изрёк он веско. – И при этом не менее коварный и подлый, чем сами свароги.
– Это люди, что ли? – криво ухмыльнулся Дитц.
– Мысль интересная, – кивнул Велга. – Но для начала я предлагаю каравос Раво.
Хельмут удивлённо присвистнул. Даже стакан обратно на стол поставил.
– Этих? – ткнул пальцем в потолок. – Которые нас чуть не прибили до смерти? Цыгане галактики?
– Вот только давай без этого, а?
– Без чего?
– Цыгане-то здесь при чём?
– При том, что у цыган нет родины, – твёрдо пояснил Дитц. – И у каравос Раво тоже. Плюс ко всему, не скажешь же ты, что цыгане – самое законопослушное племя на Земле? Обманывать и воровать они горазды, с этим спорить глупо.
– Они такие не от природы, а как раз потому, что у них нет родины. Дома, – не менее твёрдо возразил Велга. – Наши беспризорники после революции и Гражданской войны тоже воровали и обманывали. И было их ой-ой сколько. А как только поняли, что советская власть готова о них заботиться, и дом для них – весь СССР, многие перевоспитались и стали нормальными людьми.
– Это ты пропаганды начитался и наслушался, – усмехнулся Хельмут. – Перевоспитались они, как же. Тюрьмы их перевоспитали. По-своему. Раз и навсегда.
– Кто-то и сел, – пожал плечами Велга. – Не без этого. И даже многие. Но ты не прав насчёт пропаганды. Был у нас такой гениальный воспитатель Антон Макаренко. Великую книгу написал, «Педагогическая поэма» называется. Он таких уркаганов перевоспитывал, что мама не горюй, как сказал бы нам Валера. Превращал отъявленную шпану в нормальных людей.
– Ладно, ладно, – примирительно пробурчал Хельмут. – Возвращаемся на шоссе. Так что каравос Раво?
– Мы пообещаем им возможность вернуться на родину. На историческую родину. Готов спорить, что из Пирамиды есть туда канал. А они за это помогут нам с захватом Пирамиды. У них есть вельхе, не забывай. И космические корабли. И современное оружие.
– То есть разумных термитов вельхе тебе не жалко? – осведомился Дитц.
– Да мне и каравос Раво не особо жалко, – цинично произнёс Велга. – Пирамиду бы обратно вернуть и ребят освободить. А для этого все средства хороши.
– О как! А кто мне только что про бедных несчастных цыган песни пел?
– Так цыгане – наши. Свои, можно сказать.
– То есть все люди – братья, но ко всем разумным это не относится? – съехидничал Хельмут. – Какой же ты коммунист после этого?
– Так я и не коммунист. Беспартийный. Так же, как и ты, между прочим, не член НСДАП.
– Но ты ведь советский человек?
– Брось, Хельмут. Нет давно моего Советского Союза. Да и твоей Германии. То есть, конечно, где-то на альтернативных Землях есть…
– Но нам туда не надо, – закончил Дитц.
Выпили, не чокаясь.
Они проговорили ещё с час. Водка давно закончилась, но за второй бутылкой не пошли, обошлись чаем на камбузе, где в это ночное время никого не было. За чаем и решили, что мысль Велги о привлечении в качестве союзников каравос Раво, возможно, и неплоха, но прямо сейчас воплощать её в жизнь не стоит. Сначала нужно попробовать обойтись своими силами, поскольку в этом случае они никому ничего не будут должны.
– Всё, хватит этой гнилой демократии, – подытожил Дитц. – Захватим Пирамиду и введём там жёсткую диктатуру. Мы – главные. Все остальные, кто захочет воспользоваться услугами, – в нашем подчинении на пятых ролях. И никак иначе. Включая, кстати, соотечественников – и русских, и немцев. И вообще, землян. Знаю я их. То есть нас. Как облупленных. Как вы, русские, говорите? Что-то про свинью и стол?
– Посади свинью за стол, она и ноги на стол.
– Именно!
В гондоле было тесновато от людей, оружия и снаряжения (робота Рурика тоже взяли с собой), но терпеть неудобства ради того, чтобы не тащиться сотни километров по диким землям, были готовы все.
– Главное, есть туалет, – с удовлетворением заметила Нэла, заглянув за дверь самодельной кабинки и осмотрев примитивную, но действенную конструкцию в виде стульчака, расположенного над дырой в полу. – А без душа мы как-нибудь обойдёмся.